- Я не только о нем пекусь, - строго глянув на нее, возразил старец. - Все вы знаете, что наши власти не одобряют, когда мы допускаем детей на ночные моления. Идти против властей нам несручно. В Евангелии сказано: будьте кротки, как голуби, и хитры, как змеи. Великая истина! Что обозначают эти слова? За свою кротость голуби терпимы и любимы и живут по всей земле. Их великое множество. Будем же кроткими! Пускай и нас терпят, принимают и любят за нашу кротость и многострадание великое. Придет нужное время, и мы тоже станем многочисленны, как песок у моря. А как понимать насчет змей? В чем великая тайна этой мысли? Змеи хитры. Они тихо и незаметно ползают по земле, стараются уползти в места сокрытые, не кидаются на сильного врага без надобности, хотя могут исподтишка поразить и великана. И поражают. На то они и змеи! Имеющий уши да слышит, имеющий разум да разумеет. Так сказано в Евангелии. Блюдите дома детей, готовьте, чтобы в час судный, когда вострубит ангел в трубу золоту, чистыми встали они перед престолом пресвятого. Им уготовано царство небесное. Блюдите их! Так-то, сестра Манефа. Послушал юный наше моление во здравие и спасение его отца, и можно отвести его домой.
Когда старец Никон отошел, хрипатый тоже приблизился и протянул руку, чтобы погладить Сергея, но мальчик не дался, решительно отшатнулся в сторону.
- Гляди ты, совсем дичок, - недовольно протянул хрипатый.
- Не обижайтесь, Степан Силыч, мал еще, - вступилась Манефа Семеновна и не без грусти выговорила мальчику: - Ты что же, Сергей, со старшими так неприветлив? Грех.
Опять грех...
Сергей все чаще и чаще слышал от Манефы Семеновны это слово, но что оно значит - хорошо не знал.
- Баб Манефа, а что такое грех? - спросил он, когда они вышли на улицу.
- Это значит - не по-божески, не так, как он велит, а против него, на радость нечистому. И бог наказать за такое может. Да еще как! Болезнь нашлет. Или же уродство. Рука у человека отнимется, может глаз вытечь. Всяко бывает. Ты вот спрашиваешь меня, а это, Сережа, тоже грех. Про божьи дела вот так-то не положено спрашивать. И ты запомни мои - слова, навсегда запомни: божьему слову надо верить и ни об чем никогда не расспрашивать. Так и в писании сказано: блажен тот, кто верует.
Дома Манефа Семеновна предупредила Сергея, чтоб он никому, ну, прямо ни одной душеньке не говорил, что она водила его на моление.
- Верно, слышал, как строго об этом наказывал старец Никон? Вот то-то и оно. А отец приедет - и отцу не говори. В нужное время я сама ему все предоставлю. И о том, что мы с тобой молимся, тоже не надо говорить.
- А почему не говорить? - удивился Сергей.
- Я же тебе сказывала - про божественное не спрашивай. Станешь возрастать, посветлеет разум, до всего дойдешь, если будет дано свыше. А так - верь и слушай, что говорят другие, те, кто сподобился, кто уразумел писание. - Манефа Семеновна помолчала. - А почему не велено никому об наших делах сказывать, я как-нибудь на досуге тебе поясню. Разговор длинный, а уже поздно.
"ГОСПОДИ, СПАСИ ПАПУ!"
Война с финскими захватчиками окончилась.
Николая Михайловича ждали со дня на день домой.
Но отец не ехал и не ехал.
Наконец пришло письмо. Николай Михайлович извещал, что домой сейчас не вернется, потому что должен еще некоторое время остаться в армии. О доме он много думает, а о Сережке прямо-таки тоскует, и пускай Сережка будет уверен, что, как только выдастся возможность, отец тут же приедет на побывку, тогда они в Самарке и накупаются вволю, и порыбачат. Сейчас же он служит на пограничной заставе. Еще пока трудно судить, но вполне возможно, что через год или два отец и Сережку заберет к себе, а согласится Манефа Семеновна, то и ее. Работать ему приходится много, но это не беда, без работы и жизнь не в жизнь. И еще сообщал Николай Михайлович о том, что за боевые дела его наградили орденом.
К письму была приложена отдельная записка для Манефы Семеновны. Старуха тут же прочитала ее про себя, нахмурилась, обиженно вздохнула, снова уложила записку в конверт, а конверт опустила в карман.
- Мне тебя препоручает. Просит не бросать. Да разве я брошу?..
Содержание этой записки Сергей узнал только несколько лет спустя...
Сергей загрустил.
В тот же день Манефа Семеновна подсказала Сергею, чтоб он молился за скорое возвращение отца домой. И Сергей молился.
На улицу Манефа Семеновна и раньше отпускала Сергея неохотно, а тут и вовсе запретила играть с ребятами, говоря, что они все непутевые и ничего от них не подхватишь, кроме плохого.
Сергей не соглашался со старухой, один раз даже расплакался и поспорил с ней. Манефа Семеновна обиделась, сказала, что если так, то больше не будет вмешиваться, и пообещала написать о его непослушании Николаю Михайловичу. Мальчик сдался. Вышло так, как хотела она.
А время шло.
Сергей рос здоровый, сильный. Он казался гораздо старше своего возраста. Но был молчалив. Да и с кем ему разговаривать? С тех пор как уехала Таня, а особенно когда Манефа Семеновна не велела встречаться с ребятами, почти все время он был один. Если и играл, то с Шариком, с ним же и разговаривал. А много ли наговоришь с собакой? Частенько, приоткрыв калитку, он подолгу и с волнением следил, как по улице носилась ребячья орава. Мальчишки то гоняли в футбол, то играли в лапту, боролись, бегали наперегонки, а зимой строили снежные крепости...
Но Сергею нельзя было играть с ними. Другие ребята бегают где угодно, и им ничего, а его не пускают. Манефа Семеновна боится, как бы с ним чего не приключилось и ей потом не отвечать перед богом, а также и перед Николаем Михайловичем. Сергею было и обидно и досадно. С другими ничего не приключается. Так почему же какая-нибудь беда должна стрястись именно с ним? Чем он хуже других? И опять - насчет греха. Остальным ребятам и то можно, и другое, а ему - грех? Хотя Сергей иногда и думал так, но поступать наперекор Манефе Семеновне не мог, боялся нагрешить, прогневить бога. Вот возьмет бог да и рассердится и сделает так, что отец опять не приедет домой. А Сергей ждал, ох как он ждал отца! Шуточное ли дело - не виделись сколько! Почти два года!.. Ждал Сергей и не дождался...
В том навеки памятном году летом началась новая война: однажды в июньскую ночь немецкие фашисты по-бандитски напали на нашу Родину, стали бомбить города, села; к нашей границе тысячами двинулись их танки, и в небо поднялись тучи самолетов, на многих сотнях километров закипел страшный, небывалый бой. Слушая радио и разговоры взрослых, Сергей понял такой жестокой и кровавой, такой ужасной войны за все время, сколько живут на земле люди, никогда еще не было. А также понял, что немецкие фашисты напали затем, чтобы истребить советских людей, а кто останется в живых сделать своими рабами. Но на их пути встала Красная Армия! И его отец, наверное, уже находился там, на передовой линии фронта, бился с фашистами.
Сергей почти каждый день бегал на станцию провожать уезжавших на фронт. Он хорошо помнил проводы отца. Тогда из Потоцкого уезжали всего несколько человек, сейчас же на войну уходили почти все мужчины, и молодые и пожилые.
До Потоцкого стали доползать тревожные вести, и, что ни день, эти вести становились все грознее... Гитлеровцы стремительно двигались вперед, захватывая все новые и новые наши города...
Манефа Семеновна зачастила к старцу Никону. От него возвращалась пасмурная и удрученная. Она то и дело горестно вздыхала, иногда бесцельно останавливалась посреди комнаты и подолгу стояла, о чем-то думая и беззвучно шевеля пожелтевшими, бескровными губами. Затем, вдруг опомнившись, падала на колени и начинала жарко молиться. Она шептала слова молитвы, раз за разом клала поклоны, тянула вверх сухие руки и начинала плакать навзрыд. Сергей в таких случаях сидел не шевелясь.
Однажды Манефа Семеновна вернулась домой как никогда грустная и задумчивая. Сергей поджидал ее, чтобы попроситься на улицу. Манефа Семеновна отрицательно покачала головой.
