Нелла охнула, прижав ладонь ко рту. Подумать только: в прежние времени вот такие точно чудовища жили здесь, под землей, они могли прийти в Гимбл, они воевали с Гимблом! Конечно, гномы дальних городов первыми стали теснить драконов с обжитых теми мест, но ведь…

И этот милый золотоглазый дракончик Илидор, безобидный, как домашняя кошка, он вырос среди таких ужасных монстров!

– Конечно, многим это не нравится, – Илидор смотрел сквозь Неллу. – Ледяные драконы вовсе не испытывают радости, замораживая поселения. Слышащие воду очень злятся, когда их вынуждают высушивать деревья… И я не знаю, кого больше: драконов, которые просто живут среди всего этого, стиснув клыки, и ждут, когда эльфы наконец вымрут, или же тех, кто хочет найти способ вырваться на волю. Ведь эльфы строго следят, чтобы те, вторые, не получили свободы действий, не смогли обменяться мыслями друг с другом, понять, сколько их, утвердиться в своих намерениях – ведь тогда эльфам пришлось бы очень туго! Конечно, и без того иногда кто-нибудь сбегает, но это не то же самое, что единовременный побег многих, способный посеять панику в окружающих селениях и эльфских умах, подстегнуть решимость драконов, которые проживают свои годы в апатии и терпеливости. Наверное, это не привело бы ни к чему, ведь нет способа нарушить данное Слово, не потеряв голоса, но эльфам выгоднее, когда драконы послушны и рядом, а не когда они нарушают эльфские планы. К тому же нам неплохо удаются всяческие диверсии, и много разных вещей мы могли бы придумать, объединившись.

– Неужели вы даже не пытались? – возмутилась Нелла. – Разве можно жить вот так?

Впрочем, кто знает, как можно, как нужно и как лучше, если впереди у тебя – сотни лет!

– Драконов держит Слово, – повторил Илидор. Его крылья с шорохом сложились, и гномка тихонько выдохнула: корзины устояли, яблоки не рассыпались по всему полу. – Если драконы улетят, то станут людьми навсегда и погибнут, ведь они ничего не умеют, а эльфы будут охотиться за ними. А если не улетят – тогда рано или поздно они станут свободными. Уж сколько рас появилось и сгинуло в подземье и под солнцем – драконы пережили всех и переживут тех, кто ходит сегодня по земле и под ней. Но некоторые всё равно сбегают, а ведь у эльфов каждый из нас на счету… Потому они стали воспитывать из драконышей шпионов. Не знаю, как им это удается, ведь это извращение самой нашей сути – предать интересы драконов ради других существ, но иногда так происходит. Некоторые старшие драконы говорят, будто Донкернас меняет нашу суть, а может быть, не Донкернас, а сама жизнь в солнечном мире. Словом, эльфы превращают некоторых драконов в своих… союзников, действующих не по принуждению, а по собственному желанию, и мы вынуждены жить в постоянной оглядке, взвешивать каждое своё слово.

Илидор вздохнул, взял кувшин и принялся наливать в чашку воду. Нелла с большим облегчением заметила, что, несмотря на жуткие вещи, о которых дракон говорил, он стал двигаться и звучать намного спокойнее, и клубы мрака сделались почти незаметными под его крыльями.

– Однако всё находилось в каком-никаком равновесии, ведь незыблемы были две вещи: никто из драконов не может нарушить Слова, не потеряв своей ипостаси, и мы нужны эльфам. Во многом они возвысились благодаря нам, они привыкли пользоваться нашей силой, строить планы, опираясь на нас, и волей-неволей они заботились о нас и берегли наших драконышей.

– Выходит, вас осталось немного?

– Совсем мало. Почти все погибли здесь, в Такароне: кого убили ваши машины, а многие просто перестали быть, потратив в борьбе всю магию… все жизненные силы. Из тысяч драконов разных видов, что жили под землей, наверх ушло несколько десятков, пять семейств: снящие ужас, ледяные, эфирные, слышащие воду и ядовитые. Не все пережили первые недели под солнцем, а потом эльфы едва не угробили оставшихся, вынуждая делать так много, что мы снова стали гибнуть, полностью истощенные. Мы не плодимся быстро и продолжаем подчас гибнуть в Донкернасе, так что…

– Но когда ты появился, всё переменилось, – подсказала Нелла.

Ей до смерти хотелось узнать эту историю – как же получаются золотые драконы?

– Когда я вылупился на свет, эльфы пришли в большой восторг: они быстро обнаружили, что я умею слышать драгоценные камни и руды. Но никому из этих умников не пришло в голову, что золотой дракон не принадлежит ни к какому другому роду. На самом деле, наверняка этого не знали и сами драконы. Они не знали и они меня сторонились, даже остерегались – ведь меня не бывает, и они не очень-то понимали, чего ждать от того, чего не бывает. Только одна старая драконица, Хшссторга, она называла идиотами тех, кто смотрел на меня искоса и говорила: «Не стоит бояться золотого дракончика. Золото самодостаточно». Но она тоже не рвалась со мной общаться. Словом, я сам, без всяких подсказок понял, что меня не связывает Слово эфирных драконов, в кладке которых я появился на свет. Довольно быстро понял, надо сказать.

Гномка вздохнула.

– Эфирные драконы… у них ужасно косное мышление. Наверное, так нужно, чтобы уравновешивать исчезающую сущность их магии. Для эфирного дракона все вещи, кроме магии, одинаковы раз и навсегда, потому они даже не думают о побеге, а драконыши даже не начинают летать, пока эльфы не скажут им, что теперь можно. В детстве эльфы связывают им крылья – драконыш хочет взлететь, но не может. И потом, когда он становится достаточно большим, чтобы его не могли удержать веревки, когда их уже давно нет – дракон не пытается взлететь: он знает, что не может.

А я взлетел, как только с меня сняли веревки. Я был совсем маленьким, но мне хватило ума, чтобы не делать этого на глазах эльфов или других драконов. Но я понял, что отличаюсь от них и не принадлежу к эфирному роду, что моя чешуя – не просто цвет, а знак чего-то большего.

Дальше было много всякого. Я осторожно, понемногу убеждался, что свободен в своих действиях, в отличие от остальных, но не был в этом уверен абсолютно до того дня, когда покинул Донкернас. Я сделал это немного раньше, чем планировал, потому что… ну, драконица, с которой я был… был близок… и оттого немного откровеннее, чем надо, Даарнейриа – она оказалась шпионкой, а я оказался болваном, который не понял, почему это такая прекрасная драконица не сторонится меня, как все остальные. Она меня здорово надурила, конечно, из-за этого мне пришлось не просто бежать из Донкернаса, а бежать быстро.

Гномка сидела, комкая на коленях полотенце, смотрела на дракона, не моргая, ее лицо было залито слезами.

– О камень, – всхлипнула она, – до чего ж тебе досталось! Как ты сумел всё это пережить? Как ты можешь быть таким, таким, – её лицо исказилось, новый поток слез побежал по щекам, – таким светлым, так всему радоваться, так…

– Почему же не радоваться? – улыбка озарила лицо Илидора, и стало невозможно поверить, что он совсем недавно орал и колотил кулаками по столу, а под его крыльями расползалась мгла. – Я выбрался оттуда! У меня теперь есть целый мир, и он прекрасен! Я смог вернуться в родные горы, я чувствую дыхание подземий, а Такарон отзывается на моё дыхание! Где-то там, в глубинах, есть ответы на все мои вопросы, а на севере, быть может, ждут меня другие драконы! Как этому не радоваться, Нелла?

Она махнула на него кухонным полотенцем, другой рукой отерла слезы со щек.

– Всё это… неволя, предательство, одиночество. Ты хороший человек, Илидор, то есть хороший дракон, если всё это не озлобило тебя. Если всё это не продолжает болеть у тебя внутри, разъедать тебя, убивать тебя и отравлять тех, кто рядом с тобой!

Илидор отвернулся.

– Боль есть всегда, Нелла. Но Донкернас, он… не приучает драконышей к мысли, будто всё должно быть в порядке. Я видел такое представление у эльфов, когда шел к Такарону, я вижу его у вас. Вы с чего-то взяли, будто всё должно быть хорошо, а когда становится нехорошо, вы начинаете бурно возмущаться, на всех орать и пьянствовать вместо того, чтобы просто сосредоточиться и убрать плохое. Но это такая глупость. Неудачи, потери, смерть, предательство – часть любой жизни, их не нужно бояться. Нужно только научиться их выносить и не позволять им разрушать тебя.