Артем Видов, в числе первых прибежавший к месту катастрофы, заметил, что Гранин смотрит не на свой автомобиль, а, словно завороженный, не сводит широко раскрытых глаз с того места, где – в ста метрах от него – человек по имени Алекс Моррис догорал в белом пламени погребального костра, пожирающего то, что до недавнего времени было его прославленной гоночной машиной. Над пламенем почти не было видно дыма. Жар, исходящий от горящих магниевых дисков колес был настолько высок, что все сгорало в нем без следа. Когда случайный порыв ветра разрывал порой высокую завесу пламени, в колышущемся мареве можно было видеть Морриса, сидящего в единственно уцелевшей части машины среди всей этой бесформенной, неузнаваемой массы покореженной стали. По крайней мере, Видов знал, что это – Алекс Моррис, ибо то, что представилось его взору, было почерневшее до жути обугленное человеческое тело.
Скоростной автомобиль пожарных прибыл к месту катастрофы спустя двадцать секунд, карета "скорой помощи" десятью секундами позже. Но и этих ничтожных мгновений хватило костлявой старухе Смерти, чтобы пожать свой урожай. Спасатели в огнеупорных костюмах работали быстро и профессионально грамотно, заливая пеной пылающие останки и отчаянно пытаясь добраться до автомобиля Морриса, но ни у кого из этих храбрых парней, рискующих попасть под взрыв бензобака, уже не было сомнений в том, что спасают они труп. Неослабевающий огонь, вновь и вновь вырывающийся из-под огромных пенных сугробов, словно издевался над ними. Их усилия были столь же тщетны, как бесполезно было и присутствие "скорой помощи". Алекс Моррис находился уже там, где для человека нет ни помощи, ни надежды.
Тысячи людей на трибунах и вдоль трека, застыв в безмолвии и ужасе, еще не веря своим глазам, смотрели на горящую машину. Судьи на трассе отчаянно размахивали черными флажками, давая сигнал к прекращению гонок. Через пару минут мотор последнего из восемнадцати оставшихся на трассе "болидов" замер у боксов, и все потонуло в молчании.
Видов перевел взгляд на человека в комбинезоне, сгрбившегося рядом с ним. Руки, сжимающие шлем, все еще дрожали, а глаза, неподвижно прикованные к теперь уже затушенному остову автомобиля Морриса, напоминали глаза ослепшего орла. Видов протянул руку и слегка потряс его за плечо, но Гранин словно не заметил этого. Тогда Видов спросил, не ранен ли он, потому что трясущиеся руки и лицо Гранина были переамзаны кровью (он перевернулся пять или шесть раз, прежде чем его выбросило из машины на газон, и она рухнула на крышу как раз на месте обслуживания на пит-стопе). Гранин не шевельнулся и взглянул на Видова как человек, с трудом приходящий в себя после кошмарного сна. Потом он покачал головой.
К ним подбежали два санитара с носилками, но Гранин, опираясь на руку Видова, с трудом поднялся на ноги и отмахнулся от них, однако не оттолкнул поддерживающую его руку. Оба они медленно направились к боксу – все еще оглушенный, не сознающей всей полноты случившегося Гранин и Видов – высокий, худой, с густой темной шевелюрой, аккуратно уложенной в модную прическу, и в затемненных очках, скрывающих его истинные чувства, отражавшиеся в задумчивом и мрачном взгляде темно-карих глаз.
У входа в бокс им повстречался Дремин, все еще не выпускающий из рук огнетушителя. Владелец фирмы и создатель ее гоночной команды всегда присутствовал на треке во время проведения гонок, но сейчас он покинул свое привычное место на командирском "мостике", где у мониторов остался лишь главный конструктор машины, прикованный к инвалидной коляске и потому не имеющий физической возможности быть на месте катастрофы вместе с другими. За спиной Дремина механики команды все еще возились возле дымящейся машины, в то время как за ними бригада медиков из "скорой помощи" выполняла свои куда более сложные и ответственные функции. На краю пит-лайна, потеряв сознание, лежала Валерия – двадцатилетняя красавица-дочь владельца "Дрим-Моторс". Склонившись над ней, врачи осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена правую брючину. На белоснежных брюках девушки расплылось большое винно-красное пятно, и Гранин успел заметить это перед тем, как Дремин взял его за руку и заслонил от него своей широкой спиной дочь. Не говоря ни слова, он решительно увлек Сергея за собой и провел через бокс, раздевалку с душевыми и комнату отдыха в небольшой павильон на внутренней площадке, где стояли трейлеры и личные автомобили членов команд. Сейчас здесь было безлюдно, и это место лучше всего подходило для уединения, которое было крайне необходимо Гранину. Со стороны Дремина, человека твердого, жесткого и властного, обладающего в полной мере всем набором качеств, принесших ему успех в большом и весьма криминальном автобизнесе и сделавших его миллионером, такая забота о своем пилоте была редким проявлением тщательно скрываемых человеческих чувств, в которых никто из деловых партнеров не посмел бы его заподозрить. О доброте и чуткости Ивана Михайловича знали лишь самые близкие и родные люди.
В легком павильоне, служащего чем-то вроде кафе-самообслуживания, стояли холодильники, набитые пивом и всевозможными тонизирующими напитками, автоматы с кофе, сигаретами и шоколадом и пара комплектов пластмассовых столов и стульев. Всеми этими запасами в основном пользовались механики команд и прочий обслуживающий персонал гонок, чья многочасовая напряженная работа на жаре вызывала сильную жажду. Здесь же в особом холодильнике с замком хранились и большие пятилитровые бутылки с шампанским, предназначенные для ритуального омовения победителей Гран-При на подиуме.
Гранин доковылял до небольшого бара в углу, где хранилось спиртное, и, не глядя, вынул бутылку бренди. Пластиковые стаканчики стояли стопкой на стойке, и он налил полстакана. При этом горлышко бутылки так плясало в его руках, что бренди пролилось больше на стойку, чем попало в стакан. А чтобы поднести стакан ко рту, ему пришлось взять стакан обеими руками. Сергей сделал глоток, но большая часть все же стекла по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставив на нем пятна того же цвета, как и на одежде раненой девушки. Гранин тупо уставился на опустевший стакан, тяжело рухнул на стул и снова потянулся за бутылкой.
Дремин бесстрастно посмотрел на Видова.
За всю свою карьеру гонщика Градов пять раз попадал в серьезные передряги. Последняя катастрофа, происшедшая два года назад, едва не оказалась для него роковой. Но даже тогда, находясь почти в агонии, он улыбался, когда его клали на носилки и вносили в вертолет, чтобы отправить в госпиталь, где он провалялся три месяца, пока врачи не собрали его по частям и не вернули истерзанному телу былую подвижность. Тогда его правая рука с поднятым вверх большим пальцем была тверда, хотя и сломана в двух местах. Но еще более зловещим было то обстоятельство, что, если не считать символического глотка шампанского в честь одержанных им побед, Гранин никогда не прикладывался к спиртному.
"Все они к этому приходят, – часто говаривал Дремин, – рано или поздно, но все они к этому приходят. Неважно, насколько они хладнокровны, смелы и талантливы, они все равно придут к этому. И чем тверже их ледяное спокойствие и самообладание, тем легче они ломаются".
Дремин знал, о чем говорил. Сам – бывший автогонщик, Иван Михайлович повидал немало, хотя порой любил преувеличить. Гранин мог бы поспорить с ним. В мире было немало выдающихся гонщиков, в прошлом неоднократных победителей Гран-При и даже чемпионов мира, которые ушли из спорта в расцвете физических и духовных сил и, таким образом, могли бы начисто опровергнуть утверждение Дремина. Но с другой стороны, кто же не знал о водителях-виртуозах, которые пришли к полному краху или так устали от нервного и умственного напряжения, что превратились в пустую оболочку своего былого "Я", и кто же не знал, что среди нынешних завоевателей Гран-При есть пять или шесть человек, которые уже никогда не выиграют ни одной гонки, так как утратили всякое желание добиваться победы и продолжают участвовать в гонках только ради поддержания своего фасада – уже давно опустевшего обиталища гордости. И все же в мире больших гонок есть свои законы, и одно из них гласит: нельзя вычеркивать человека из славной когорты участников Гран-При только потому, что у него сдали нервы.
