Выпускной бал прошел у меня с чемоданным настроением. Я уехала на следующий же день. Хотя хочется сказать, что я была самой красивой. Во время праздничного ужина мы с Марком оказались во главе стола, как жених и невеста, и нам даже в шутку кричали: «Горько!» По школьной традиции все ходили на речку встречать рассвет. Мы с Марком так и провели весь выпускной вечер вместе. Он пошел провожать меня домой и на прощание осторожно поцеловал в щечку.

***

Мы с мамой прибыли на Павелецкий вокзал рано утром. Самое первое впечатление от города – ошеломление при виде бомжей и попрошаек. Раньше мне не доводилось встречать людей в столь плачевном виде. Зато потом Москва захватила меня, я полюбила ее навсегда. Мы были воспитаны на том, что «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось…»

Приют нашли, как водится, у знакомых наших знакомых. Сопровождать нас по городу вызвалась Татьяна Васильевна, добрейшей души женщина. И началось неожиданное: куда бы мы ни поехали, что бы ни планировали сделать, возникало какое-нибудь препятствие. Нужно сфотографироваться на документы – что-то ломалось в одном фотоателье и временно отсутствовало в другом; подходила моя очередь на собеседование или подачу документов – объявлялся перерыв на неопределенное время по какой-то причине. Несколько раз приезжали напрасно, так как место встречи с абитуриентами переносилось в другой корпус на другое время, и мы узнавали об этом из записки на двери. Татьяна Васильевна вздыхала, говорила, что все это неспроста, и советовала мне подать документы еще и в другой ВУЗ. Мама нервничала, а я проявляла упрямство. Наконец мы подали документы, отметили, что нужно будет общежитие и стали ждать экзаменов.

Пока же абитуриентам предлагалось походить на короткие курсы, чтобы понять уровень своих знаний и соотнести их с требованиями университета. Преподавательница немецкого языка подошла ко мне после нескольких занятий и сказала, что у меня прекрасный немецкий, а также редкая способность чувствовать ритмику и мелодику языка, что она готова составить мне протекцию, если я решу поступать на факультет иностранных языков, на романо-германское отделение. Никогда до этого и еще ни разу после этого я не могла разглядеть в подобных ситуациях жестов судьбы. Согласись я тогда на это редчайшее и заманчивейшее предложение, моя жизнь, я уверена, сложилась бы по-другому. К сожалению, не смогла поступить нелогично, я вообще очень последовательна. Поблагодарила свою преподавательницу и отказалась.

***

В университет я не поступила. Никогда не стеснялась себя, своих ошибок, провалов, промахов. Вот и тогда не впала в уныние, заявила, что, наверное, у меня другой путь, про который я не знаю, и поэтому мне все равно, где и на кого учиться. Мама с Татьяной Васильевной сами решили мою дальнейшую судьбу – выбрали ближайший институт и подали документы на юридический факультет. Я стала внутренне собрана и покорна судьбе – будь, что будет; все, что не делается, – к лучшему. Стала думать, что такова, наверное, моя судьба, главное – идти вперед. До сих пор не понимаю, для чего я училась и отдала столько лет криминалистике? Если все дается нам в качества урока или опыта, то, что я должна была извлечь? Ответ на этот вопрос, видимо, еще впереди.

Студенческие годы стали для меня очень трудными. Родители едва находили деньги на мое существование. Жила я впроголодь. В институте не было общежития, мне нашли дешевую комнату у старушки. Условием дешевизны было ведение хозяйства. Поначалу моя хозяйка, Валентина Фоминична, показала себя деспотичным человеком, этакий бескомпромиссный монстр сталинской закалки. Заставляла меня ходить обменивать едва ли не каждую сделанную для нее покупку, или так долго напоминала и выговаривала мне, что я не знала, куда деться. То батон хлеба был недостаточно румян, то картошка на рынке соседнего района гораздо дешевле, чем в нашем, то кочаны капусты не слишком крепки и звонки, то, по отзывам соседки, рис в некоем магазине чище, чем купила я и т.д., и т.п. Скоро я научилась не принимать близко к сердцу ее придирки да и она стала мягче. Валентина Фоминична была известна в своем дворе как вредный, придирчивый и непримиримый человек. Предыдущие квартирантки не уживались с ней более двух-трех месяцев. Даже символическая плата за комнату не удерживала девушек. Я прожила с ней все годы учебы, расставались мы чуть не со слезами. Мне было сказано, что я – самая лучшая. Я довольно быстро почувствовала, что было в душе моей хозяйки. Ее вредность и непримиримость – результат равнодушия к ней родных, а придирчивость происходила от необыкновенной хозяйственности, которую невозможно было проявлять из-за немощи. Я же всегда была чистюлей и аккуратисткой, изводящей всех требованиями порядка. Когда Валентина Фоминична увидела, что ее квартира сверкает чистотой, и ей же делают замечания и учат, как лучше, она просто признала мое бытовое превосходство и успокоилась. Постепенно я стала для нее авторитетом во всем: Валентина Фоминична сначала выспрашивала мое мнение по какому-либо поводу, а потом составляла свое и доносила его до подруг. Она так и говорила по телефону: «Я спрошу у своей девочки». Когда мама приезжала навестить меня, то, бывало, извинялась перед Валентиной Фоминичной за нашу простоту. На что Валентина Фоминична неизменно восклицала: «Марта простая?! Марта очень непростая!». Для мамы это было подпиткой ее родительской гордости, она долго сидела на диване и улыбалась, мысленно пересказывая папе слова хозяйки.

***

Только бытовыми сложностями моё студенчество не ограничивалось. Я упорно, настойчиво и целеустремленно училась. Каждый день до девяти часов вечера, кроме субботы и воскресенья. Если бы я так училась в школе, даже в четверть силы, то была бы не только гордостью школы, а некоей выдающейся ученицей. До сих пор недоумеваю, когда слышу чьи-нибудь воспоминания о веселье студенческих лет. Для меня это были годы каторжного труда. Я поняла, что значит учиться. У меня было такое чувство, что я знаю все: разбудите меня среди ночи и спросите, что угодно, – я отвечу, не просыпаясь и не задумываясь.

Мне до сих пор нравится учиться и тогда нравилось. Просто давила душу внезапная бедность, резкая смена условий жизни и отсутствие рядом родных. Я узнала о себе новое: трудности делают меня сильнее. Куда делось мое обычное легкомыслие? А привычная веселость? Они залегли на дно. До лучших времен. Я была предельно собрана, целеустремленна и честолюбива.

Москва выставила обычное условие: выдюжишь – достигнешь, чего желаешь. Я четко понимала, что устраиваться мне надо будет самой, за спиной нет никакой поддержки. Образование – мой шанс на успех. По дороге от станции метро до дома было множество магазинов. У меня не было денег на покупки, но иногда я заходила туда, чтобы набраться решимости на борьбу с трудностями и укрепиться в вере в обеспеченное будущее. Я была непробиваемо уверена, что наступит время, когда смогу купить все, что захочу.

***

В институте познакомилась с Машей, она же Маня, и Ниной. Мы стали подружками на всю жизнь. Манечка у нас ванильно-зефирная, нежная и домашняя, любила готовить и мечтала о большой любви. Нина очень хороша строгой красотой, закрытая, неразговорчивая, статичная, до сих пор остается консерватором во всем, любые изменения воспринимает как покушение на свою жизнь. Такие разные, мы сошлись на удивление быстро и легко.

Девочки были в таком же трудном материальном положении, как и я. В то время почти все мы были на грани выживания. Хорошо, что студентам достаточно быть одетыми в джинсы и футболку, эта униформа спасала нас от унижения выглядеть хуже других. Потертый рюкзак заменял все виды дамских сумочек. А первые босоножки на каблуках сменили кроссовки после второго курса, когда мы с девочками отправились в офис на Таганку для прохождения учебной практики. От нас потребовали выглядеть прилично. «Прилично» обуться тогда мы могли только на рынке в Лужниках. Ездили туда все втроем, измучились и зареклись быть бедными.