После этого меня заперли в самой холодной келье, я бы сказала, в подземелье и посадили на хлеб и воду один раз в день. Такая пища не могла бы утолить голод и на час, что уж говорить про целый день и целую ночь. Из-за сырости каменных стен, через день я простудилась и слегла. Явившаяся мать-настоятельница предупредила, что вскоре пребывает некий аббат Говард, который и даст настоящее наказание мне, как прелюбодейке.
Но у меня был выход – вернуться в мое время, в XXI век. Необходимые снимки фресок у меня уже были, и я могла снять цепочку с шеи, а, значит, навсегда вернуться домой. Но все же я решила отложить этот шанс до непосредственной угрозы моей жизни. В то время меня мучил еще один вопрос: неужели мы так бессмысленно расстались с Оливером. Ведь я так и не услышала его «Прощайте»…
Я отлично понимала, что после такого скандала барон будет обязан покинуть наш монастырь в самое ближайшее время. И решила: во что бы то ни стало следующим утром узнать у монахини – уехал ли, наконец, сэр Хэдли. После чего со спокойной душой я смогла бы вернуться в свое время.
Но то, на что пошел Оливер, для меня явилось поистине неожиданностью.
Глава 2. Побег из монастыря
Я лежала больная, свернувшись клубком, на своей кровати, когда за узким окном моей кельи услышала приглушенный голос Оливера:
– Леди Элизабет! Вы здесь? Отзовитесь…
– Сэр Хэдли! – я подлетела к окну, взявшись за прутья решетки, – Боже, что будет, если Вас увидят здесь!
– Вы здесь из-за меня, поэтому не волнуйтесь, ангел мой, я Вас здесь не оставлю.
От такого обращения я расплылась в улыбке, причем если бы рыцарь не был сосредоточен на решетке, то смог бы сосчитать все мои тридцать два зуба.
Оливер расшатал и рывком выдернул один из прутьев, раскрошив старый раствор, крепивший прутья к окну. Было заметно, как он сморщился от боли, поскольку его левая рука была еще далека до полного выздоровления. Я к тому времени обулась и схватила свою полупустую сумку, еще не до конца веря в происходящее. После чего он подхватил меня под локти и настолько легко вытащил через образовавшееся окно, что я невольно поразилась его силе.
Наступала ночь, и мы незамеченными добрались до ворот монастыря. Я даже не хотела думать, как безоглядно меняю свою жизнь, отдавая ее в руки средневекового воина, ведь рыцарем он был, наверное, не все двадцать четыре часа в сутки.
Джек открыл нам ворота, и барон тихо вывел под уздцы наших лошадей, на одной из которых сидела я. Потом оруженосец, разбудив сторожа, сказал, что барон уже отбыл из монастыря, и что он следует за господином.
Любопытно, скоро ли монахини обнаружили мое отсутствие? Хотя тогда мне казалось все это таким мелочным. Оливер, узнав, что я больна, посадил меня на свою лошадь перед собой. Он здоровой рукой держал поводья, а раненой – меня, словно, хрустальную вазу. Покоясь на плече рыцаря, я чувствовала себя после всего произошедшего героиней любовного романа. Я не спрашивала, куда мы держали путь, я просто ехала с ним, с моим Оливером. И зачем я только изводила себя все эти дни, если всё образовалось само собой?..
С рассветом мы втроем въехали в город с французским названием Сан-Жан-де-Мольен. Стражники у ворот отпустили несколько двусмысленных шуток про рыцаря и послушницу, путешествующих вместе, но Оливер и бровью не повел. Как говорится, господину все равно, что челядь там болтает.
Мы временно остановились на постоялом дворе, но Оливер был недоволен контингентом, и уже к вечеру Джек снял две хорошие комнаты в частном доме.
Дочь хозяина постоялого двора Грета принесла мне одежду, купленную по просьбе Оливера. Эта рыжеволосая девочка помогла мне перевоплотиться из заморенной послушницы в слегка утомленную путешествием благородную даму. Окончательным штрихом в моем богатом одеянии стал светлый плащ с капюшоном, гармонировавший с нежно-бежевым цветом шелкового платья. Отказавшись от головного убора, я подобрала волосы в высокую прическу. И тогда Грета спросила, действительно ли у меня немецкие корни:
– Просто господин в разговоре со своим слугой называл Вас леди Элизабет Крауфт.
Я про себя улыбнулась. Видимо, моя фамилия Кравченко – трансформировалась в памяти Джека в некую «Крауфт». Но это было даже на руку, так появилась идея о моей родословной, скорее не славянской, а какой-то даже германской. Некоторые страны, как Германия и нынешняя Россия, в те века не были централизованными государствами. Они состояли из множества родовых земель во главе со своими князьями и их родственниками. Так откуда англичанам знать судьбы всех приближенных и родных германских или славянских князей?
Я размышляла над этой легендой, когда на пороге появился сэр Хэдли, и мои мысли сразу изменили направление. Я смотрела на него, с каждым разом все больше убеждаясь, что с точки зрения красоты его глаза превосходят все остальные черты лица. Как он мог показаться мне обычным человеком?
Мы прекрасно поужинали, хотя мой желудок еще был в «полубессознательном» состоянии после мора в монастыре. Однако настоящей радостью для меня стала возможность открыто общаться с дорогим мне человеком, и столько, сколько нам обоим хотелось.
На следующее утро барон пришел справиться о моем здоровье и рассказал, что дом, куда мы на время переедем, принадлежит врачу, живущему с двумя сыновьями от предыдущего брака и молоденькой женой. А затем он серьезно спросил:
– Леди Элизабет, я должен извиниться перед Вами за то, что не сделал этого раньше. Я понимаю двусмысленность нашего положения, и хотел бы узнать, есть у Вас родственники, чтобы я смог их разыскать.
На меня просто обрушилось вселенское разочарование. Мне показалось, что в тот момент, мои легкие просто перестали функционировать. Возможно, виной тому был еще и непривычно тугой корсет. Я открывала рот и закрывала его снова, не зная, что сказать. Я-то искренне думала, что у нас с Оливером чувства, взаимные к тому же… а, получалось, сэр Хэдли увез меня из монастыря с последующей доставкой родственникам из-за того наказания. Вот это да…
– Нет. Нет у меня родственников.
Я оперлась я ладонями о край стола, чтобы взять себя в руки, затем собралась с духом и даже услышала, как в моем голосе зазвучали нотки металла:
– Но, сэр Хэдли, не извольте волноваться, я не собираюсь быть Вам обузой, и не пропаду. Я могу сделать так, что Вы более не услышите обо мне. Причем, хоть сейчас.
Оливер замотал головой и, по-моему, даже опешил от моего тона:
– Нет, Элизабет! Я вовсе не о том хотел говорить с Вами. Я собирался просить у родственников Вашей руки!
Я остолбенела. Тут я поняла, что собственными ногами растоптала весь романтизм этих прекрасных минут, и виной тому была наша разница в веках. В мое время любая девушка восприняла бы это как деликатный намек на скорое расставание, а здесь… Боже, я почувствовала себя такой дурой, что на глазах невольно выступили слезы. Я не знала, как себя вести.
Спасло ситуацию только то, что Оливер воспринял мое нервное поведение и слезы как болезненное воспоминание о какой-то семейной трагедии:
– Леди Элизабет, я, наверное, коснулся каких-то Ваших душевных ран. Возможно, если Вы расскажете мне трагедию своего прошлого, я смогу отмстить за Вас и Ваших родных.
– Нет, мстить никому не надо, пожалуйста. И трагедии никакой нет.
– Но от кого-то же Вы скрываетесь в монастыре чужой страны? – пытался выведать у меня правду Оливер.
Я отлично понимала, что любая придуманная ложь выглядела реальней факта моего пребывания в 1343 году прямиком из двадцать первого столетия.
– Сэр Хэдли, я, действительно, родилась в другом месте, и в нынешних обстоятельствах я, можно сказать, сирота. Наследства, как видите, у меня нет, но я из приличной семьи. Я – ровно то, что Вы видите и не больше, – наконец, улыбнулась я.
– Я прошу Вас, Элизабет, поговорите со мной. Я должен хоть что-то о Вас узнать, – напирал Оливер.
«Вот упрямый», – подумала я тогда. Мне была отвратительна ложь, но я не виновата, что его век предъявлял иные требования к людям, нежели мой XXI.