– Да, леди, – сдержанно склонил он голову, – мне жаль, что я создаю Вам компрометирующие условия, но другого способа поблагодарить Вас лично – просто нет. Уверяю, в моих мыслях нет ничего дурного.
Я вздохнула, оглянулась и немного смягчилась. Барон держался ровно и воспитанно, без единого намека на нахальство, в котором я его подозревала. Он еще раз поблагодарил меня за помощь, на что я, сама от себя не ожидая, растерянно опустила глаза. Тут шепотом вмешался Джек, выглянув из-за соседнего дерева, за которым нес охрану от посторонних:
– Видите, сэр, леди Элизабет скромна и красива, как я и говорил.
– И при этом она еще и обладает храбростью, которой бы позавидовали многие воины, – сказал Хэдли с едва заметной улыбкой.
– Всё в мире относительно, если Вы говорите о воротах монастыря. Вы называете меня храброй, а мать-настоятельница, напротив, считает меня безрассудной, – вздохнула я, присаживаясь на скамью.
Оливер возразил мне. Разговор был недолгим, но я запомнила каждое слово, каждое движение рыцаря. В нем было те благородство и уверенность, которые нельзя сыграть, это просто являлось неотъемлемой частью его самого. Очевидно, он обладал сильным характером, но оказался более чем приятен в общении. Я же, чувствуя себя серой мышкой в сравнении с ним, старалась хоть немного соответствовать манерам и разговору этого знатного господина. Спиной он опирался о дерево, поскольку был еще слаб, чтобы длительное время стоять на ногах, но присесть рядом со мной даже не подумал. На прощание я подарила рыцарю самую милую улыбку, на которую была способна, и быстро отправилась обратно в монастырь.
На пороге меня встретила Мэгги, и по ее глазам я поняла – она видела больше, чем следовало. Я ожидала нравоучений со стороны богобоязненной подруги, но она не сказала мне ни слова. И это меня насторожило.
Следующим вечером мы снова увиделись с бароном. Я не ожидала, что он решит встретиться со мной второй раз, поскольку для меня это превращалось в откровенные свидания. Но оно было назначено в одностороннем порядке, поэтому изменить что-либо я не могла. А вопрос – хотела ли я его увидеть – отпал сам собой, когда он просто возник в тени уже знакомого места. Не могу сказать, что я не ждала этой встречи, но первый шаг к сближению я бы делать не стала.
В тот вечер мы говорили с ним о многом: о науке, о природных явлениях, о религии, даже о политике. Его мировоззрение и ответы, как человека из Средневековья, были очень ценными с исторической точки зрения. Возможно, поэтому я была готова его слушать, открыв рот, как говорят. Однако моя политическая осведомленность поразила барона как ничто другое, поскольку женщинам рассуждать об этом не полагалось. На основании всего этого барон посчитал меня некой знатной леди, скрывающейся в монастыре по неизвестным причинам, возможно, даже политическим.
Он задал несколько наводящих вопросов о моем происхождении и родственниках, но мне было нечего на это ответить.
– Сэр Хэдли, я не стану Вам рассказывать о себе. Скажу прямо, я не вижу причин для этого. Вы все равно должны скоро уехать, и это будет правильно.
Я уже ощущала пустоту, которая зародится в душе после его скорого отъезда, если все будет развиваться в этом направлении. Но я сцепила руки на коленях и продолжила с самым спокойным видом:
– Барон, я рада нашей встрече. Скорее всего, Вы останетесь единственно приятным воспоминанием в этих стенах, но давайте все-таки поставим точку в наших с Вами… – я не могла подобрать другое слово, кроме как «отношений» и практически выдохнула его.
Получилось как-то слишком томно и печально, как в мелодраме. Я так не хотела. Однако лицо Оливера в ту секунду выражало повышенное внимание к моей персоне.
– Вам неприятно меня видеть? – спросил он вдруг.
– Нет, что Вы, – протянула я по-дружески руку к нему, но тут же отдернула, – Вы воспитаны и вели себя учтиво по отношению ко мне. Только… просто я надеюсь, в третий раз Вы не станете искать встречи со мной. Я вижу Вашу благодарность, сэр Хэдли, и рада, что Вы живы и сможете скоро уехать домой. Больше причин для наших встреч – нет, Вы же понимаете.
Наверное, в глубине души я хотела услышать какие-то особые слова, увидеть его настоящего, удивленного, может, немного огорченного моей просьбой.
– Я Вас понял, леди Элизабет, – только и ответил он после моей тирады.
– Я не особенно романтичная девушка, – постаралась я как-то оправдаться, – поэтому простите мне мою откровенность, и позвольте попрощаться с Вами.
– Вы и вправду, чрезвычайно откровенны для юной леди, – улыбнулся он, – но это делает Вам честь в Ваши годы.
– О, – повеселела я, – мои годы не так юны, сэр.
И я протянула руку, чтобы на этой ноте проститься с ним. Насколько хватит моего псевдо-хорошего настроения при прощании, я не знала, а поэтому торопилась уйти. Я была почти уверена, что поступаю верно. В любом случае, будущего у нас не было.
– Вы выбрали покой монастырских стен, и я уважаю Ваше решение, – сказал мужчина.
Оливер Хэдли взял мою протянутую руку самым благочестивым образом – смысл этого прикосновения был совсем иным, чем стал в мое время. В те далекие века в благородном обществе любое мимолетное соприкосновение обладало неведомым очарованием. И надо же было ему и тут возникнуть! Оливер склонился к моим пальцам и нежно коснулся их губами. И если для меня это было едва ли не соблазнением, то для него – лишь проявлением благодарности и уважения к даме. Затем он перевернул мою ладонь и, поцеловав уже ее, вложил туда какой-то предмет и сжал мои пальцы. Вот блин…
Так я и стояла, набрав воздуха в легкие, и забыв его выпустить. Оливер неспешно отпустил мою руку и поднял на меня глаза. Определенно, он владел собой гораздо лучше, чем я в такой щекотливой ситуации. Продолжая смотреть на него и только на него, я даже не взглянула, что было в моей руке. Я изо всех сил старалась определить по его лицу – был ли он нейтрален в своих чувствах ко мне или тоже старался смириться с предстоящей разлукой.
– Что это? – спросила я севшим голосом и перевела взгляд на свою ладонь.
– У Вас нет родных, а здешние места неспокойны, леди Элизабет. Я живу в другой стране, и не смогу помочь, если с Вами случится беда. Поэтому хочу, чтобы в трудной ситуации у Вас было что-то ценное, если понадобится. Это фамильный перстень моей семьи, но он лишь малая плата за Вашу помощь.
Я посмотрела на его золотой перстень с сапфиром.
«Да когда же он уедет отсюда?» – пульсировало в моей голове.
– Сэр Оливер, – сказала я и аккуратно положила его дорогой перстень на скамью, – спасибо за заботу, но не переживайте за меня. Такие украшения дарят женщинам в других обстоятельствах, а уж точно не в качестве платы за помощь. Эта вещь для Вас более ценна, чем для меня. Я ее не возьму.
Мне вдруг стало невыносимо смотреть на него.
– Бог ты мой, я и не думал Вас обидеть, – и на его лице впервые отразилось негодование, – поймите меня, ничем другим я отплатить Вам не могу, почему Вы так…
– Да не надо мне ничего от Вас, – горячо прервала я и уже направилась по тропинке к выходу, – просто выздоравливайте, сэр Хэдли, и езжайте домой с миром. Прощайте.
Был ли он обижен на меня за такое поведение – не знаю, не видела. Я просто боялась оглянуться, чтобы не остаться возле него. Удивительно, Оливер не был красавцем, в кого влюбляешься с первого взгляда, но его внутренняя манера себя держать, говорить, смотреть – просто гипнотизировала меня. Я восхищалась им больше, чем кем-либо в своей жизни. И когда это только случилось?..
Где-то в глубине себя я хотела, чтобы сэр Хэдли остановил меня по дороге в келью. Но он этого не сделал. То ли натура моего рыцаря не была такой страстной, как обещали легенды его времени, то ли у него просто не было чувств ко мне.
«Ну и хорошо» – решила я тогда, ведь это выглядело бы непристойно, если бы мужчина стал хватать меня за руки в монастырском саду.
Однако войдя в свою келью, я поняла, что прощание с Оливером было не самым тяжелым испытанием для меня. Две пожилые монахини и мать-настоятельница ожидали меня и, похоже, уже давно. Оказалось, Мэгги вместе со мной читала письма барона и помогала писать ответы на них, а потом рассказала о них настоятельнице, изменив содержание до унизительно-пошлого. И никто не верил, что барон Хэдли, и я вели себя прилично и только общались. Вот это было не просто обидно, это было страшно, ведь мы находились в Божьей обители!