Газета «Новое время», раздел «Вести с фронтов»: «В районе Залещиков в бою в ночь на 27 марта австрийцы после жестокого обстрела наших укреплений тяжелыми орудиями, перебив огнем почти всех защитников одного из них, стремительно ворвались в него. Но почти тотчас были выбиты контратакой подошедшей роты. Немногочисленные защитники укрепления, оказавшиеся невредимыми, остались в строю; раненые переданы в санитарный поезд».

Санитарные поезда старались подгонять как можно ближе к боевым позициям. Залещики в этом отношении – место удобное: узловая станция, через которую проходит стратегическая железная дорога Брест – Одесса.

На горизонте вспыхивал беловато-красный огонь, как будто каждую минуту всходило и тут же садилось солнце; небо загоралось, освещая пространство; вверх серебряными нитями взмывали ракеты; взрывы, грохот пушек заглушали свист локомотива. Поезд остановился. Врачи и фельдшера по приставным лестницам сбежали с вагонных подножек к краю покореженного леса: воронки, упавшие друг на друга деревья, разорванные снарядами стволы. Из темноты, из черного оцепенения навстречу им со всех сторон двинулись огоньки, точно светлячки, – это санитары с фонариками несли раненых к поезду.

Александр в окровавленной шинели со вспоротым осколком рукавом бессильно опустился у костра, где, прислонившись друг к другу, полулежали солдаты с перевязанными руками и головами.

– Вы сильно ранены? – склонилась над ним фельдшерица.

– Ничего, сестрица. Потерплю.

Она быстро подняла край рубахи. Бинты, которые неловко опоясывали спину и бедро, промокли от крови.

– Носилки!

Состав из двадцати вагонов двинулся в сторону Петрограда. Посреди каждой теплушки – печь. Вдоль стен в три этажа установлено по двенадцать пружинных коек. Тяжелораненые лежат на них прямо на носилках; кислый запах карболки, гниющих ран и йодоформа. Врач обходит койки, сестрица светит ему свечкой, бледные капли стеарина капают на подрагивающие пальцы. Поправляют повязки, впрыскивают камфару, морфий.

В небе вспыхнул гигантский столб красного света – горят Залещики.

– Сестричка, мы отступаем?

– Нет, братец, нет, – утешает ласковый голосок. – Смотри, сколько вас, тяжелораненых – семь теплушек прицепили к нашему составу, и все полны. А при отступлении до поезда только те добираются, кто сам ходить может, тяжелых с поля боя не вынести.

Александр закрыл глаза и представил себе леса, поля, дороги, по которым валяются солдаты без помощи и без ухода…

На остановке в поезд подсадили раненых австрийцев в изодранных осколками синих шинелях и выгоревших кепи с оловянными кокардами и буквами «Ф» и «И» – инициалами Франца-Иосифа.

В перевязочной собрались ходячие. Сестры милосердия осторожно накладывают повязки, шутят, чтобы отвлечь солдат от болезненных процедур. Солдаты терпеливо и дружелюбно отшучиваются.

– Ну, а теперь пусть враги идут на перевязку, – говорит сестра.

– Какие они враги, ведь они без оружия, – с упреком возражают солдаты.

Раненые обступили смущенных, испуганных, тяжело покалеченных австрийцев:

– Александр Людвигович, а расспроси, откуда они!..

– А жены у них есть?..

– Дети?..

– Пусть расскажет, жена плакала, когда провожала?

– Та-ак, и матерь у него есть, и трое ребятишек, и плакала жена – все как у нас, – с умилением говорит солдат.

– А как же иначе, – соглашается другой. – Не по своей ведь охоте, их тоже начальство на фронт послало.

Солдаты угощают австрийцев табаком, крутят им папиросы. Австриец мнется и, склонившись к Александру Людвиговичу, шепчет еле слышно:

– Нас, наверное, в Сибирь отправят? Там же холодно, мы все умрем.

Александр смеется:

– Мы, русские, живем в Сибири, и вот, смотри, здоровые, крепкие и вас бьем.

Через девять дней поезд прибыл в Петроград.

Сорок шесть военно-санитарных поездов было сформировано еще в период мобилизации. К середине 1915 года на русском фронте курсировало около трехсот подвижных составов. Патронировала их формирование и работу Императрица. Вместе со старшими Великими княжнами Александра Федоровна прошла курс сестер милосердия военного времени. Они поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при Дворцовом госпитале. Стоя за хирургом, государыня подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, научилась быстро менять застилку постели, не беспокоя больных, и делать перевязки посложнее.

В сентябре 1914 года было учреждено Управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части во главе с членом Государственного совета генерал-адъютантом принцем Ольденбургским. В начале войны в стране стал ощущаться недостаток в медикаментах и хирургическом инструментарии, большая часть которых обычно ввозилась из-за границы, в том числе из Германии и Австро-Венгрии. По приказу Ольденбургского петроградский завод военно-врачебных заготовлений стал работать в три смены, институт экспериментальной медицины обеспечил бесперебойный выпуск вакцин и сывороток, Земский союз приступил к строительству фабрик для изготовления лекарств из местного сырья, запустив в Керчи, например, йодный завод. Все эти меры помогли стабилизировать ситуацию с медицинским снабжением действующей армии и лечебных заведений тыла страны.

Водянистая слизистая жидкость постепенно заполняет все легкие, и происходит удушение, вследствие чего люди умирают в течение одного или двух дней. Те, кому «посчастливилось» выжить, превращаются в слепых калек с сожженными легкими.

Профессор Фриц Хабер был удостоен в 1918 году звания лауреата Нобелевской премии по химии за синтез (десятью годами ранее) жидкого аммиака из азота и водорода на осмиевом катализаторе. Во время Первой мировой войны руководил химической службой немецких войск и первым начал использовать удушливые газы – смесь фосгена с хлором.

Саперная рота 24-го Сибирского стрелкового полка разместилась в землянках у города Сохачев Варшавской губернии и приступила к занятиям. На большом ровном лугу, с шанцевым инструментом в руках, стрелки тут же на земле добросовестно старались выполнить все, что объяснял руководитель учебной команды. Начали с простого стрелкового окопа для стрельбы лежа, а затем, в порядке постепенности, докопались, в прямом смысле этого слова, и до укрепления полной профили, выше роста человеческого.

Стрелкам, большинство из которых провели не один бой, не надо было объяснять значение саперного дела, они на собственной шкуре убедились, что без работы лопатой немыслимо при губительном огне ни наступать, ни обороняться. Бережно чертили в тетрадках планы окопов, обстоятельно изучали «Полевые фортификационные постройки и применение их к местности».

Дымится полевая кухня, несется к свежевырытым окопам домашний аромат щей.

– Ребята, налетай! – зовет артельщик.

Вытирая ладони о шаровары, саперы собираются вокруг котлов, подставляют бойкому кашевару котелки, торбы, кружки. Оголодавшие, усталые, едят скоро, без разговоров, слышно только, как гремят ложки. Опорожнив по второму котелку густой гречневой каши, стрелки прилегли на шинелях на истоптанную, всю в бурых комьях земли траву, закурили. Кто-то сразу и захрапел, посвистывая носом. Кашевар, помешивая черпаком жирные щи, выкликает:

– Кому плеснуть? Неси котелки, инвалидная команда!

Пожилой плотный сапер Кузьма Егоров, стряхнув кашу с седоватых усов, басовито отозвался:

– А чего это ты нас в инвалиды записал?

– Я не в обиду, братцы. Все знают, что в саперной команде половина раненых да контуженных.

Залез Кузьма в карман замаранных влажной землей шаровар, достал кисет, высыпал в ковшичек ладони махорку; небыстро свернул цигарку из газетного, прибереженного в другом уже кармане обрывка, и прикурил от спички, которую протянул ему сосед.