Время от времени Линда их хвалила, а потом объявила, что игра закончена.

Я стояла рядом с другими, ноги у меня дрожали от выброса адреналина – мышцы буквально пульсировали. Дети стали обнимать и целовать друг друга или просто пожимали руки.

– Отличная игра! – повторяли они снова и снова.

Я не понимала, в какую игру мы играли, почему игра закончилась и кто победил. Мама обняла меня и тихо сказала, что я вела себя хорошо. Когда она меня отпустила, ко мне стали подходить другие дети. Они меня с чем-то поздравляли.

– Не волнуйся, – сказал один ребенок и пожал мне руку. – В следующий раз получится лучше.

За гулом детских голосов я расслышала пение. В комнату вошла женщина с небольшим круглым фруктовым пирогом. Лицо ее сияло улыбкой.

– Сегодня твой день рождения в Синаноне. Мы так рады, что ты теперь здесь, – сказала она.

Дети подхватили:

– Это твой день рождения в Синаноне. Ты провела здесь один день. Это твой день рождения. Ты вошла сюда через дверь. Селена! Селена! Мы желаем тебе много дней рождения!

Песня закончилась громким хлопаньем, свистом и смехом.

Я стояла среди хохочущих лысых людей и мечтала только об одном: оказаться дома. Я хотела к папе. Я хотела выйти и увидеть большие дома, кварталы, улицы с машинами, а не унылый пейзаж, видневшийся за раздвижными стеклянными дверями.

Я никогда не видела таких людей, как здесь: ни на улицах Комптона, ни в Инглвуде, ни по телевизору, ни в книгах. Пирог разрезали и раздали всем. Я попыталась осознать все то странное, что со мной произошло, но у меня не получалось. Я была такой же лысой, как все вокруг, в такой же мешковатой одежде. Я взяла бумажную тарелку, чтобы отметить несуществующий день рождения. И мне стало ясно, что придется здесь остаться.

– Я – демонстратор, – сказала Линда. – Моя задача – продемонстрировать тебе, как быть хорошим членом Синанона. Тебе придется многому научиться, но подружка тебе поможет.

Софи стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Мы находились в нашей с Софи комнате. Я провела здесь уже два дня – спала под тонким серым одеялом на узкой, жесткой кровати. Софи непрерывно болтала. За несколько дней мне почти не удавалось избавиться от ее общества. Она повсюду следовала за мной.

– Могу я увидеть маму? – спросила я.

– Ты хочешь сказать, Терезу? – Линда ждала, когда я назову маму по имени, но я молча стояла и тоскливо смотрела на нее. Линда присела на корточки, чтобы быть на моем уровне. – В Синаноне все взрослые – твои родители. Тебе не нужны мама и папа. Когда ты чего-то захочешь, можешь подойти ко мне или другому демонстратору.

Я была изумлена и окончательно перестала что-то понимать. До приезда в Синанон отец отвез меня в дом дяди Дэнни в Риверсайде на выходные. Мы приехали днем. Отец и дядя целый час о чем-то разговаривали и пили кофе, а я играла со своими кузенами. Перед отъездом папа обнял меня, поцеловал и пожал дяде руку. Он поблагодарил дядю и тетю за гостеприимство. А поздно вечером появились мама и Мэри Энн и забрали меня с собой. Мне казалось, мама говорила, что мы едем навестить Синанон. Разве она говорила, что мы будем жить тут всегда?

На второй день мама исчезла. Я не помнила, что она попрощалась или сказала, что вернется. Мысленно я прокручивала все события, словно соединяя отдельные точки, выискивая что-то пропущенное. Сколько времени я проведу в Синаноне? Почему папа не звонит, чтобы узнать, как у меня дела? На вторую ночь я начала плакать – весь ужас ситуации обрушился на меня. Но я изо всех сил старалась плакать тихо и неслышно. Софи все же проснулась и подошла ко мне. Матрас прогнулся под ее весом. Она села и погладила меня по лицу.

– Что случилось? – спросила она.

– Я хочу видеть маму.

– Не волнуйся, Тереза вернется.

Слова Софи меня не утешили.

Все скромные пожитки, с которыми я прибыла в Синанон, одежду и любимую куклу, отобрали. Вместо моих вещей мне выдали стопку одежды, точно такой же, как у других детей. Линда открыла ящик шкафа Софи. Все ее белые футболки были скручены в рулончики и аккуратно сложены.

– Вот так мы храним нашу одежду, – сказала Линда. – Софи покажет тебе, как скатывать футболки.

Линда открыла другой ящик, где лежали все штаны Софи, скатанные точно так же. Прежде чем закрыть ящики, Линда посмотрела на меня и сказала:

– Софи, я хочу, чтобы ты показала Селене, как скатывать одежду. Потом я вернусь посмотреть, как у нее получается.

Софи со своей вечной улыбкой открыла мой шкаф и вытащила стопку унылых серых безразмерных футболок и синих джинсов – эта одежда была совсем не похожа на короткие яркие платья, к которым я привыкла. Я заметила, что постоянно бессознательно поглаживаю свою гладкую голову, словно пытаясь осознать, что лишилась всех своих волос.

Я смотрела на мешковатые футболки. Они напомнили мне детскую песенку «У старого Макдональда была ферма». Я смотрела, как пухлые маленькие ручки моей соседки ловко складывают, скатывают и упаковывают футболки в отдельные трубки. Софи со смехом вытряхнула все футболки на мою кровать, и идеально натянутое одеяло мгновенно смялось. Одеяло следовало расправлять так, чтобы не оставалось ни морщинки, а уголки складывать в кармашки.

– Это называется «больничные уголки», – пояснила мне Софи.

Я тренировалась в скатывании одежды, пока у меня не получился такой же идеальный цилиндрик, как у моей жизнерадостной подружки. Линда, как и обещала, вернулась, чтобы меня проверить. Она взяла скатанную футболку и пробежала пальцами по складкам. Цилиндрик выдержал. Линда положила его на место и осмотрела всю мою сложенную одежду.

– Очень хорошо.

Ее одобрение придало мне смелости, и я решила спросить:

– Когда я увижу Терезу?

Я надеялась, что, назвав маму по имени, смогу вытянуть из Линды какую-то информацию. Но вместо довольной улыбки ее губы скривились в презрительной гримасе.

– Чем быстрее ты привыкнешь к отсутствию Терезы, тем лучше. Я говорила тебе, матери не имеют никакого значения. Мы все – твои матери. Разве это не лучше, чем иметь только одну?

Я не хотела иметь много незнакомых матерей. Моя мама, Тереза, меня любила. Я чувствовала это по ее взгляду и поведению. Но после нашей встречи она снова исчезла, сменившись, как пара туфель. Я не знала, что ответить Линде, которая ледяным тоном утверждала, что теперь она моя новая мама. Меня охватил ужас. Я впилась ногтями в ладони, чтобы сдержать слезы, навернувшиеся на глаза.

– Когда у нас будет другая игра, ты сможешь поговорить об этом, – сказала Линда. – Тогда ты дашь волю своим чувствам.

Я глубоко вздохнула, не решаясь пошевелиться.

– Скажи Софи «спасибо», – велела Линда.

Говорить я не могла. Боясь, что вместо слов у меня получится невнятный всхлип, я молчала.

Линда дала мне минуту.

– Когда кто-то показывает тебе, как нужно поступать правильно, – сказала она, – ты должна благодарить.

– Спасибо, – прошептала я.

Я проснулась от громкого лязга. Хотя за окном было совсем темно, комнату заливал свет из коридора. Какое-то время я не понимала, где нахожусь. В дверях стояла Линда. В руках она держала большой колокольчик и методично и размеренно била по нему какой-то железякой. Софи уже вскочила. Линда направилась к другой комнате. Я видела, как силуэт Софи движется в полумраке комнаты.

– Надо вставать, – сказала она. – Мы должны подготовиться к инспекции.

Я откинула одеяло, поднялась. По коридору куда-то бежали девочки в ночных рубашках.

Софи включила свет. Я смотрела, как она быстро застилает постель. Не поворачиваясь, она велела мне убрать постель, потом осмотрела мою работу, чуть-чуть подтянула серое одеяло, чтобы разгладить морщинку, и расправила уголки, подчеркнув идеально ровную поверхность. Постоянное стремление к совершенству меня изумляло.