– Зои! – восклицает знакомый голос, и я недоуменно оборачиваюсь. К нам несется Саша. Он хватается руками за голову и громко, протяжно рычит. – Где ты, черт подери, была?

Не отвечаю. Мутным взглядом осматриваю фонари, коттеджи, машины и вдруг понимаю, что нахожусь около дома Регнеров. Около моего дома. Незнакомец поднимается, сжимая меня в крепких объятиях, затем отпускает и говорит:

– Она под наркотой. – Ну, просто отлично. Поднимаю глаза и испепеляю парня самым ядовитым и недовольным взглядом, на который я только способна. Однако ему плевать на мою реакцию. Он смотрит на Сашу и деловито кивает. – Позаботься о ней. Она не в себе.

Еще лучше. Сжимаю руки в кулаки, собираюсь хорошенько врезать ему по лицу – ведь о лучшем представлении мечтать грех – но вдруг чувствую пальцы на своем запястье.

– Что с тобой? Где ты была? – не унимается Саша. Лицо у него смазанное, а голос жутко испуганный. Он крепко обнимает меня за плечи. – Идем домой, давай. Пошли! Папа с ума сходит. Почему ты не отвечала на звонки? Почему пропала? Хотела свести всех с ума? Ох, поверь, твоего дефиле в кружевном корсете было достаточно.

Незнакомец прыскает. Я вновь бросаю на него свирепый взгляд, но невольно отмечаю, что он чертовски привлекателен в этих темных джинсах, синем поло, и смущенно забываю о том, что намеривалась сказать. Думаю, думаю, а он, кажется, уже собирается уезжать. Садится на черный байк, игнорирует, прикрепленный к задней панели, шлем, порывисто взводит мотор, разрывая мирную тишину диким ревом.

– Эй!

Его взгляд останавливается на мне. Брови подскакивают вверх. Понятия не имею, что сказать. Пошатываюсь, переминаясь с ноги на ногу, и отрезаю:

– Шлем надень!

Парень лишь скептически морщит лоб. Затем как-то снисходительно покачивает головой и молниеносно срывается с места, оставив меня с чувством пульсирующего недоумения где-то в висках. Поджимаю губы и пьяно шатаюсь.

– Господи, – на выдохе тянет Саша и взводит руки к небу, – какое счастье!

– В смысле?

– Он уехал.

– И что… – я вальяжно пожимаю плечами, – что в этом хорошего?

Брат цокает. Недовольно хватает меня за талию и тянет к дому. Почему-то мне кажется, что я не догадываюсь о какой-то интересной и пугающей вещи, касающейся этого знойного незнакомца, его голубых глаз и черного байка.

– Так что? Я слепая, но не пьяная.

– Что ты несешь? Где вообще была?

– В баре.

– И к чему все это?

– Ты, правда, хочешь узнать, что такой клуб делал в такой монашке? – я пытаюсь придать голосу свирепые нотки, но выходит как-то слабо. Мысли путаются, и мне кажется, что несу я полнейшую чушь. Устало кладу голову на костлявое плечо Саши и мямлю. – Ничего я тебе не расскажу, пока не объяснишь, что не так с тем парнем.

– Отлично: ты – пьяная, но все равно продолжаешь ставить условия, – Саша с трудом затаскивает меня на первую ступеньку и взвывает. – Зои, просто переставляй ноги.

Но я не могу их переставлять! Они заплетаются, болят и протестуют! Они хотят оказаться в теплой постели и не двигаться. Сутки.

– Расскажи про парня.

– Он дерьмовый человек. Все. Остальное завтра утром.

– Как же так? На самом интересном месте.

– Боже, да от тебя несет, как он моих носков!

Отличное сравнение. Я вдруг непроизвольно представляю Сашины носки, и мне ничего другого не остается, как, наконец, выпустить то, что давно рвется наружу. Меня тошнит прямо на пороге этого чудесного, зеленого коттеджа моей мечты, и я вырубаюсь.

ГЛАВА 6.

Я слышу крик, вижу, как лобовое стекло превращается в сотни блестящих, безобразных осколков и вдруг падаю в ледяную воду. Она взрывается под моим телом, раскрывает объятия и тянет вниз. Все ниже и ниже – на самое дно. И сколько бы я не пыталась шевелиться, сколько бы я не пыталась кричать, делать хоть что-нибудь – все тщетно, будто связана я невидимыми силками, к ногам привязан мешок с булыжниками, и тонуть здесь, посреди темноты и холода – неминуемая участь, именно то, чего я заслуживаю. Изо рта уходит последний воздух. Грудь разрывается от ужасной боли. Все тело вспыхивает, съеживаться, а кислорода все так и нет. И тогда я все-таки кричу. Изо всех сил. Вода тут же проникает в горло, заставляет меня давиться, кашлять, и мне становится дико страшно от того, что, умирая, я ощущаю всю оттенки паники и ужаса, я ощущаю смерть. Маме было так же больно? Она мучилась? Не найдя ответа, я в ужасе распахиваю глаза и вдруг подрываюсь на кровати.

Лицо мокрое. Я прикасаюсь к нему пальцами и начинаю громко, тяжело дышать, будто только что пробежала несколько изнуряющих километров.

Мне жутко больно. Горло до сих пор сводит в судорогах, и я хватаюсь ладонями за шею, вспоминая, как давилась собственным криком. Паршивые кошмары. Даже если ты избавляешься от ужаса в реальной жизни, он продолжает преследовать тебя во снах, лукаво напоминания о том, что живет не вокруг нас, а в нас. В нашей голове.

Спускаю замерзшие ноги с кровати, откидываю в сторону покрывало и вижу два больших, корявых шрама на правом бедре. Отворачиваюсь и с силой прикусываю губу. Трудно поверить в то, что никакой аварии не было, когда напоминания повсюду. Даже на собственном теле. Мне почему-то хочется сорваться с места, подышать свежим воздухом, выпить ледяной воды, стать под теплый душ. Но едва я привстаю с постели, как тут же в голове что-то взрывается.

– О, Господи! – я хватаюсь пальцами за лоб и стыдливо распахиваю глаза. Черт! Черт! О, нет! Что я вчера натворила? Постанывая, горблюсь и неуверенно поворачиваю голову в сторону зеркала. – Господи, – вновь вырывается у меня, когда я вижу в тусклом отражении худощавое, взлохмаченное чучело. Даже в такой темноте заметно, что мое лицо смято то ли от подушки, то ли от вчерашних приключений. Во рту неприятный привкус. Я все-таки преодолеваю слабость, встаю с кровати и слабыми шажками тянусь в ванную комнату. Наверняка, я лишь подтвердила, что являюсь именно тем человеком, за которого меня здесь принимают: неуравновешенной, заядлой алкоголичкой, как и моя провинциалка – мать. Открываю кран с холодной водой. Лицо такое тяжелое, что мне хочется упасть им прямо в мойку.

– Доброе утро, пьянчуга! – орет голос прямо над моим ухом и, взвизгнув, я подпрыгиваю, ударившись головой о стеклянную полочку. – Тише, тише, так ведь и весь дом разрушишь.

Поднимаю взгляд на Сашу и обижено почесываю лоб, на котором теперь определенно появится небольшой синяк.

– Говори сразу, – хриплю я, – все очень плохо?

– Смотря, что именно ты имеешь в виду.

– Меня ненавидят?

– Прости, но тебя и до этого не особо любили. – Он начинает хохотать, а я недовольно пихаю его в бок. Отличная шутка! За такое хочется не только по животу взрезать. – Ладно-ладно, успокойся. С кем не бывает.

– Со мной, – я стыдливо закрываю руками лицо, – никогда раньше не напивалась. Никогда!

– Успокаивай себя мыслью о том, что ты не напилась, а обдолбалась…

– Замечательно.

– Тебя надули, как резиновую куклу. Ты ведь не сама наглоталась ЛСД.

– Черт, о чем я только думала? – перевожу взгляд на себя в зеркало и вижу бордовые от смущения и стыда щеки. – Все, как в тумане. Я говорила с мужчиной, он заснул, я взяла его коктейль. А дальше… дальше все закружилось, и…

– Впервые принимала?

– Принимала?

– Ну, наркоту. Никогда раньше не пробовала?

Удивленно скрещиваю на груди руки и отрезаю:

– Вообще-то нет. Что за вопрос? Думаешь, если моя мать работала в клубе, я во время школы раскуривала марихуану?

– Нет, Зои, – Саша закатывает глаза и протягивает мне две вытянутые, синие таблетки. – Выпей. Станет легче. А я имел в виду то, что сейчас практически все что-то пробовали.

– И ты пробовал?

– Я – в первую очередь.

– С чего вдруг? – глотаю таблетки, запиваю водой из-под крана и вновь перевожу взгляд на брата. – Наркота идет в приложении с богатым отцом, шелковыми простынями и элитной школой?