Волнение Есенина было понятно. Впервые стихи его слушал поэт, долгие годы связанный с Суриковским литературным кружком писателей из парода, выпустивший еще в конце прошлого века несколько стихотворных сборников суриковцев.

Есенину в свой первый приезд к отцу "в Москве хотелось... побыть больше". Он тогда не предполагал, что скоро вновь появится в Москве, и уже сравнительно надолго.

Прошел год. Закончив учебу в Спас-Клепиках, Сергей Есенин возвращается в родное село. "Когда он окончил курс и мы с ним расстались, рассказывает Е. М. Хитров, - я ему советовал поселиться где-нибудь или в Москве, или в Питере и там заниматься литературою под чьим-нибудь хорошим руководством. Иначе трудно надеяться, чтобы стать на современный уровень литературных исканий и быть замеченным".

Лето 1912 года Есенин проводит в Константинове: рыбачит, бродит в заливных лугах, бывает на постройке плотины и шлюза на Оке. "У нас делают шлюза, - сообщает он Панфилову, - наехало множество инженеров, наши мужики и ребята работают... Уже почти сделали половину, потом хотят мимо нас проводить железную дорогу".

Главное, чем живет Есенин, что занимает его, - стихи. В знойный летний день, уединившись в амбаре, за домом, он увлеченно работает, создает новые стихи, переделывает "старые", клепиковские, иной раз отказываясь целиком от ранее написанного. Есенин собирается послать стихи в Москву. "Дай мне, пожалуйста, - просит он своего клепиковского друга, - адрес от какой-либо газеты и посоветуй, куда посылать стихи. Я уже их списал. Некоторые уничтожил, некоторые переправил". Но адрес не понадобился.

В конце июля 1912 года Есенин снова едет в Москву. Родные хотели, чтобы он продолжал свое образование. "Надежды их, - замечает Есенин в одной из автобиографий, - простирались до института, к счастью моему, в который я не попал". Дело не только в том, что за время учебы в Клепиках юному поэту, по собственному признанию, методика и дидактика настолько осточертели, что он и слушать не хотел о педагогической профессии.

Суть в другом: с ранних лет для Есенина жизнь была неотделима от стихов. С поездкой в Москву у Есенина были связаны совершенно иные надежды. Он мечтал о поэтическом признании. Ему хотелось напечататься в каком-нибудь журнале или газете, встретиться с московскими поэтами, почитать им стихи. Но все это произошло далеко не сразу. Поначалу Есенину пришлось заниматься совсем иным делом. "Отец, - рассказывает сестра поэта, Александра Александровна Есенина, - вызвал его к себе в Москву и устроил работать в конторе к своему хозяину, с тем чтобы осенью Сергей поступил в учительский институт". Живет Есенин в это время вместе с отцом на втором этаже небольшого деревянного дома в Большом Строченовском переулке. Мясной магазин Крылова помещался рядом, на соседней улице Щипок.

Отец Есенина провел в Москве большую часть своей многотрудной жизни. "Более тридцати лет, - вспоминает А. А. Есенина, - с тринадцатилетнего возраста до самой революции, отец проработал мясником у купца...

Тяжелая жизнь наложила на глаза отца глубокий отпечаток, и в них иногда было столько грусти и тоски, что хотелось приласкать его и сделать для него все самое приятное. Но он не был ласков, редко уделял нам внимание, разговаривал с нами, как со взрослыми, и не допускал никаких непослушаний. Но зато, когда у отца было хорошее настроение и он улыбался, то глаза его становились какими-то теплыми, и в их уголках собирались лучеобразные морщинки. Улыбка отца была заражающей. Посмотришь на него - и невольно становится весело и тебе. Такие же глаза были у Сергея".

По своему характеру Александр Никитич Есенин был человек очень выдержанный, скромный и справедливый. Односельчане относились к нему всегда с большим уважением. Наделен он был острой наблюдательностью, неплохо рисовал. В семье Есениных сохранился рисунок их старого дома в Константинове, сделанный Александром Никитичем. Отец Есенина был интересным собеседником. Он "...очень хорошо и красочно умел рассказывать какие-нибудь истории или смешные случаи из жизни, - вспоминает А. А. Есенина, - и при этом сам смеялся только глазами, в то время как слушающие покатывались от смеха. Иногда отец пел. У отца был слабый, но очень приятный тенор. Больше всего, - замечает Александра Александровна, - я любила слушать, когда он пел песню "Паша, ангел непорочный, не ропщи на жребий свой..." Слова этой песни, мотив, отцовское исполнение - все мне нравилось. Эту песню пела и мать, и мы с сестрой, но у отца получалось лучше. Мы с Катей (старшая из сестер поэта, Екатерина Александровна. - Ю. П.} любили эту песню, а Сергей использовал ее слова в "Поэме о 36". В песне поется:

Может статься и случиться,

Что достану я киркой,

Дочь носить будет сережки,

На ручке перстень золотой...

У Сергея эти слова вылились в следующие строки:

Может случиться

С тобой

То, что достанешь

Киркой,

Дочь твоя там,

Вдалеке,

Будет на левой

Руке

Перстень носить

Золотой".

Есенин с большим уважением относился к отцу. Это единодушно отмечают родные и близкие поэта. "Он любил отца, - подчеркивает сестра, - и не раз с глубоким сочувствием говорил мне о трудной отцовской жизни". С годами Есенин все больше чувствовал, как нелегко складывалась жизнь его отца, сколько унижений, невзгод выпало на его долю. "Даже в периоды полного разлада Есенина с отцом мне приходилось слышать о нем от Сергея восторженные отзывы. По его словам выходило, что папаша его и красавцем был в молодости, и очень умен, и необычайно интересен как собеседник", вспоминает часто встречавшийся с Есениным в Москве в 1912 - 1914 годах Николай Сардановский.

"Разлады" юного поэта с отцом, о которых упоминает Н. Сардановский, были вызваны прежде всего тем, что Александр Никитич, зная по своему горькому жизненному опыту, как трудно выбиться в люди без образования, сетовал на сына, что тот весьма прохладно относился к родительской затее сделать из него учителя. Расстраивало Александра Никитича и то обстоятельство, что сын, явно тяготясь службой в конторе, увлечен был только одним - стихами. Он был искренне убежден, что стихи для крестьянского парня вещь несерьезная, "пустое дело", как говаривал дед Есенина.