– Ничего я не глазела! – возмутилась Ника и пожала плечами, мол, Зак ее ни капельки не интересует, но Интеграл продолжил:

– Девица рядом с ним – Вайолет. У нее мать из тех, кто сначала работает в эскорт-агентствах, потом выходит замуж за миллионера, а потом разводится с ним и на его денежки становится модельером нижнего белья. Когда Вайолет сюда поступила, у нее вообще ничего не выходило, но к концу второго года вдруг стало получаться. Лишнее доказательство того, что в Вилдвуде знают, что делают. Ты сама видела на собрании. Ее художественные фотографии очень даже ничего. – Интеграл показал в воздухе кавычки при слове «художественные». – Папаша Вайолет – мегамозг из Силиконовой долины. Нет, правда, он разрабатывает очень клевые приложения. Не понимаю, почему таких башковитых парней вечно тянет на дур с экстерьером, – нахмурился Интеграл. И снова покосился на столик с блинчиками.

– Может, к тому времени, когда они окончательно крутеют, им надоедает получать от ворот поворот от просто хорошеньких и неглупых девушек, и они специально выбирают самую красивую и самую тупую? – предположила Ника и ехидно ухмыльнулась.

Интеграл, похоже, оценил Никину теорию и усмехнулся в ответ:

– Да уж наверное! Дай мне честное слово, что, когда я стану великим математиком, ты не разрешишь мне приударить за крашеной блондинкой с пекинесом в сумочке!

Ника прыснула:

– Честное слово!

– Кстати, о силиконе, – добавил Интеграл. – Зак с Вайолет начали встречаться с тех пор, когда она получила хорошую дозу силикона в подарок на шестнадцатилетие, в прошлом году, точнее, как подсказывает моя идеальная память на числа… – Он глянул на свои дешевые пластмассовые электронные часы из тех, что дают в придачу к коробке кукурузных хлопьев, – двести шестьдесят три дня назад. – И демонстративно смерил взглядом грудь Вайолет и поиграл бровями.

– Фи, как грубо! – Ника изо всех сил старалась изобразить укоризненную гримасу, но у нее ничего не вышло – ее разбирал смех.

– А что? – воскликнул он. – Да, я – математический гений, но все равно обычный парень!

* * *

Ника шагала на очередной урок, исполненная самых радужных предвкушений. Горы Сан-Хасинто отсвечивали на солнце красным, величественные скалы нависали над извилистыми песчаными тропами – девушка никогда в жизни не видела такой красоты. А главное – сегодня у нее наконец состоится занятие по специальности. Ника чувствовала, как у нее покалывает в пальцах, как не терпится ей взяться за новые карандаши или пастель.

Интеграл проводил ее по дороге к корпусам для старшекурсников. На ходу он продолжал свой ликбез, просвещая Нику, кто в Академии богатый, а кто талантливый, а также кого и когда исключили на время или навсегда. Наконец они добрались до развилки с двумя деревянными стрелками-указателями. На одной было написано «Точные и естественные науки», на другой – «Художественные мастерские».

– Удачи, – пожелал на прощание Интеграл и удалился по своей тропинке.

Художественные мастерские размещались в небольших овальной формы домиках, каждый из которых носил имя какого-нибудь художника. Ника заглянула в расписание и, щурясь от солнца, разыскала нужное здание – корпус «Пикассо» имел куполообразную форму с вмятинками и был похож на половинку мяча для гольфа. Входная дверь красного дерева сразу открывалась в просторную студию.

Сквозь стеклянный потолок на полы из того же красного дерева лился мягкий свет. Ника решила, что студия больше похожа на танцевальный зал: ни капель краски на полу, ни царапин от ножек стульев. Тем не менее точно посреди зала стоял огромный мольберт. Бросив рюкзак на пол, Ника несмело приблизилась к нему и бережно погладила гладкую, абсолютно новую деревянную поверхность.

– Это американский дуб, – произнес за ее спиной негромкий женский голос.

Ника подскочила от неожиданности. Развернувшись в сторону двери, девушка обнаружила, что за ней наблюдает преподавательница.

– Да-да! Я такие видела. – Эти мольберты были знакомы всякому, кто хотя бы как-то причастен к миру искусства, – гигантские итальянские мольберты ручной работы из американского дуба, четыре на шесть футов.

– Меня зовут Анна де Гренобль, в этом семестре я ваш руководитель по специальности, – приветливо проговорила женщина с сильным французским акцентом и протянула Нике узкую ладонь. На мадам Гренобль был темно-зеленый брючный костюм. Волосы – неестественно-рыжие, зеленые глаза – слишком яркие, а остатки тоненько выщипанных ломаных бровей подведены красным. Женщина явно перенесла не одну пластическую операцию. Ее сморщенные костлявые пальцы, унизанные дорогими кольцами, сразу выдавали возраст, хотя дама старалась выглядеть на пару десятков лет моложе. Ника тоже представилась и стрельнула глазами на единственный стул в зале – стул, стоявший перед мольбертом.

– Это для вас, дорогая, – пояснила мадам Гренобль, показывая на стул. Ника послушно уселась, а мадам Гренобль вытащила из кармана пульт управления, нацелилась в центр зала и нажала кнопку.

– Итак, к делу! Вы что-нибудь слышали о батальном жанре, моя милая? – спросила она.

Ника собралась было ответить, но замолчала, наблюдая за тем, как, заслоняя дневной свет, перед ней опустился плотный черный экран. Потом на окна упали светонепроницаемые шторы, погрузив зал в полную темноту – только у двери мигала красная лампочка аварийного выхода. С потолка по боковым стенам двинулись вниз и включились с громким щелчком два маленьких проектора.

– Нет, ничего, – наконец медленно ответила девушка.

– Батальный жанр! – воскликнула мадам Гренобль. – Это направление искусства, требующее острого глаза, отменной памяти и… – Пауза. – Отваги! Все великие воители прошлого, тот же Наполеон Бонапарт, желали, чтобы их подвиги сохранились в истории, были запечатлены на полотнах и в мраморе. Поэтому они выбирали нескольких талантливых художников и, начиная военные действия, брали их с собой. Художники держались подальше от поля боя, чтобы не подвергать себя опасности, но все же достаточно близко, чтобы запечатлевать кровавую славу сражений, – пояснила преподавательница.

Ника слушала ее, открыв рот. Мадам Гренобль продолжала говорить несмотря на то, что на лице у девушки читалось явное недоумение.

– Художник-баталист должен наблюдать и фиксировать как можно больше подробностей. Он непрерывно делает наброски, чтобы ничего не упустить. Если во время сражения будет одержана победа, художники вернутся домой и напишут величественные панорамы битв! – Профессор развела руками, будто представляя себе эти панорамы на месте стен. – Вы наверняка изучали «Битву при Геттисберге» Уокера?

– Нет, – робко призналась Ника. Мадам Гренобль выгнула тонкую бровь. – Так вы… вы хотите, чтобы я рисовала битвы, в смысле батальные сцены? – промямлила Ника.

– Вот именно! – кивнула преподавательница. – Вы просмотрите видеосюжеты, которые я вам покажу, и зафиксируете как можно больше подробностей. Ваша задача – выхватить отдельные детали мозаики. Затем, когда у вас наберется нужное количество набросков, к середине семестра вы составите из них панораму – в этом и заключается ваш курсовой проект, – объяснила она.

– А-а-а… – Ника открыла рот, чтобы задать один из десятков вопросов, которые так и роились у нее в голове, или по крайней мере сообщить, что никакого учебного плана ей еще не выдали. – А почему битвы? – выдавила она.

– Потому что битвы – это живая, дышащая материя. Они динамичны, прекрасны и одновременно ужасны и еще долго ощущаются реальными. Лучше темы для картины и не придумаешь! – Ника снова попыталась открыть рот, но мадам Гренобль поднесла палец к тонким губам. – Посмотрите видео, душенька, затем зарисуйте все, что вам понадобится, чтобы впоследствии воссоздать сцену целиком, – велела она. Послышалось громкое «цок-цок-цок» ее шпилек по деревянному полу, и, подойдя к дверям, женщина нажала кнопку на пульте. – До скорой встречи. Я вернусь посмотреть, как у вас идут дела. Запомните – как можно больше набросков! – крикнула она, и дверь за ней захлопнулась.