Но долгожданный день оказался совсем не похожим на кино. Воспаленный взор жениха встретился с мутным взглядом больной. Он был настолько неосмысленным, что Костя даже отпрянул. Рассеченная губа едва шевелилась. Видимо, она хотела что-то сказать и не могла. Испуганный Константин позвал медиков. А затем за плотно закрытыми дверями кабинета они объявили ему и бледнеющей мачехе – движение и речь, скорей всего, не восстановятся. Костя молча вернулся в палату. Он провел несколько суток, отказываясь от еды, лишь время от времени, как безумный, целовал ее худые руки. А когда Тамара Александровна пришла сменить его, произнес твердо, отчеканивая каждое слово:

– Вы же видите, ничего изменить нельзя. Это не жизнь – одно мучение. Моей Насти больше нет. В последнее время я совсем забросил свои дела, мне уже просто не на что жить. Я вынужден уйти, поймите. Иначе будет не одна, а две поломанных судьбы. И вам советую перестать оплачивать поддерживающую терапию. Для нее так будет лучше.

Он вышел быстро, не оглядываясь. А Тамара Александровна закричала что-то горькое вслед. Его поступок ужаснул ее, совет прозвучал чудовищно. А теперь такие же мысли вертелись и у нее в голове.

– Почему вы молчите? – прервал ее раздумья врач.

– Вы что-то спросили?

– Да вот, обрисовываю вам ситуацию. Азарину пора выписывать – мы сделали все что могли. Кроме инвалидной коляски, ей нужен аппарат для ежедневного очищения легких. Стоит он, конечно, недешево. Как будете решать этот вопрос?

Тамара забыла, что Настя хоть и не говорит, но все понимает. Она выразительно посмотрела на собеседника.

– Доктор, я подпишу любые бумаги. Продлевать ее растительное существование просто бессмысленно. Я согласна на отключение аппаратуры.

– Она проживет не более суток…

– Для нее так будет лучше, – сама того не замечая, мачеха слово в слово повторила фразу несостоявшегося зятя.

Медик ничуть не удивился – ответ был вполне предсказуем. Подписав все необходимые документы, он учтиво проводил Тамару Александровну до выхода.

Алексей сразу заметил, что Тамара Александровна, вся в черном, быстрым шагом пересекает больничный двор. Невыспавшийся, в испачканных джинсах и измятой футболке, парень выглядел не лучшим образом. Но он даже не подумал об этом – снова бросился в пропахший лекарствами высокий холл элитной клиники. В этот раз его никто не останавливал. Тайна дышала в нем громко как никогда. В ней больше не было никаких запахов и звуков, только горячее дыхание. И как ни странно, она обрела цвет. Цвет увядших на прикроватной тумбочке опадающих, как осенние листья, гербер. В палате никого не было. Больная исступленно билась на кушетке, пытаясь вырваться из паутины капельниц. Задыхающийся от быстрого бега, Леша отчаянно обхватил ее руками и, сжимая в объятиях, скороговоркой стал произносить какие-то странные слова: «Ты – прекрасное творение, величественная Галатея, ты не можешь умереть, потому что искусство не умирает, оно всегда возрождается из пепла человеческой глупости и равнодушия». Услышал бы кто – покачал головой: повредился умом парень, что тут еще скажешь. Но рыдающая Галатея так не думала – она просто затихла, уткнувшись в его плечо.

Художнику-портретисту едва хватало средств, чтобы снимать квартиру, – родительский домик на побережье он продал, чтобы приобрести нужный аппарат для Насти. И каким только чудом он успевал написать за день столько картин под заказ? Теперь на его полотнах были и беззубые улыбки малышей, и загорелые профили их принаряженных мам, порой встречались и девушки – юные, загадочные и изменчивые. Прохожие нередко, бросая мимолетный взгляд на изображения на холсте, восхищались вслух. Но только не сам художник. Они ведь ни капли не были похожи на его Мечту. Он все поглядывал на свою спутницу, сидевшую в кресле на берегу: худенькую, измученную, неизменно улыбающуюся в ответ тонкими, бескровными губами. Это была ОНА. И его кисть, не поддаваясь движениям рук, стала воссоздавать по-прежнему выразительные черты.

– Теперь я не такая, – прочел Алексей по губам.

Он один умел разбирать ее слова.

– Для меня ты всегда будешь такой. Так выглядит твоя душа, правда?

– Моя душа черна…

– А разве ее не коснулся свет?

Света вокруг было предостаточно. Море горело, как бескрайний костер, перекатывая невысокие волны. А Насте казалось, что это стоящий у мольберта художник излучает свет.

В храме венчалась необычная пара. Невеста хоть и не поднималась с инвалидной коляски, но выглядела очень привлекательно. Если бы кто и знал – то ни за что бы не поверил, что свадебное платье ей сшил мужчина. Воздушные кружева были бережно расшиты крошечными перламутровыми жемчужинками – не отличишь от настоящих, они чудно мерцали в отблесках мягкого сияния свечей. Плавные складки фаты причудливо спадали на плечи вместе со старательно завитыми локонами. На коленях лежали герберы. Только совсем не похожие на огни прошлого, эти цветы были белые, словно морская пена. Посвежевшее личико украшала затаенная улыбка. Взволнованный Леша в светло-сером костюме стоял рядом. Над молодыми простирался высокий свод: милостиво подняв благословляющую десницу, проникновенно смотрел на них величественный Господь Вседержитель.

Да любите друг друга (Ин. 13, 34), – прочитала в Его раскрытом Евангелии невеста; ее речь уже стала достаточно четкой.

– Ты часто бываешь здесь?

– Да. Как ты догадалась?

– Не знаю. Просто почувствовала. Ты пришел ко мне в больницу, потому что верующий?

– Тогда я еще не ходил в церковь. Можно сказать, это ты привела меня сюда.

– Как это?

– Я понял, что источник жизни – это любовь. А совершенная любовь где? У Бога, у Христа Спасителя.

Настя смотрела на него так, как никогда не смотрела ни на любимого ею раньше Константина, ни на кого другого. Странно, но вовсе не благодарность говорила в ней. Она видела перед собой красивого молодого мужчину, и было в его лице что-то такое, что делало его живым, не похожим на остальных. Ей казалось, он должен знать все.

– Я выздоровею? – тихо спросила она.

– Конечно, глупенькая. Ты знаешь, что твое имя в переводе с греческого значит «воскресение»?

Пускай девушка все еще не могла подняться на ноги, но она обрела какое-то умиротворение и легкость – душа ее действительно была воскресшая.

Так Алексей разгадал тайну. И удивился, до чего ошибочными и нелепыми были догадки о ней знакомых. Это вовсе не наивная безответная влюбленность, нет! Имя у тайны, как и у Анастасии, греческое. Агапэ. Любовь-жертва, любовь-страдание, любовь-воскресение.

– Господи, славою и честию венчай их! – возгласил священник.

Тихий вечер. Кружева занавесок не шелохнутся, заслоняя своей белизной сумрачную синеву, плотно прильнувшую к стеклам. В маленькой кухоньке тепло и уютно, стол накрыт льняной скатертью, а на стенах красуются небольшие резные картины. Приятно смотреть, как из гладкой древесины выступает плетеная корзина, щедро наполненная крупными яблоками, своим изяществом завораживает скромный букетик полевых цветов в простой глиняной вазе, возле которой будто бы случайно оказалась одинокая веточка рябины.

Но больше всего привлекает внимание прекрасный образ Богородицы, вырезанный на ароматной поверхности липовой доски. Удивительная икона. Это – Валаамская. Царица Небесная в строгом облачении стоит на облаке, таинственно опустив очи. Она нежно прижимает к Себе Предвечного Младенца Вседержителя – в левой руке Его держава, увенчанная крестом, а правая поднята для благословения каждого, с верой молящегося перед этим образом. Ставя на стол старинное, еще бабушкино расписное блюдо с румяным вишневым пирогом, Нина посмотрела на лик Богоматери. Ее сын Кирилл с детства увлекается резьбой по дереву: сколько пейзажей, натюрмортов, этюдов, от самых простеньких, полудетских до выразительных, замысловатых, вышло из-под его резца – уже не счесть, но икону он вырезал впервые – в подарок матери. Нина решила повесить ее именно здесь, на кухне, чтобы и во время повседневной работы не забывать о молитве. Вот и сейчас она тихонько молилась и пекла пирог, надеясь, что сегодня сынок все-таки уговорит свою невесту Оленьку зайти к ним на чай. И почему же она такая застенчивая?