– Сиди тихо!– шёпотом сказала женщина,– Я скоро приду! Никто не должен знать, что ты здесь!
Эстер ничего не ответила. Она послушно молчала. Женщина несколькими большими шагами дошла до двери и обернулась, чтобы убедиться, что малышка спрятана надежно. Не успела она выйти, как из-за угла послышалось, «тимно…»
– Извини малышка! По-другому сейчас нельзя,– тихо произнесла женщина,– ничего не бойся ты в безопасности,– вдруг её руки снова задрожали, она не была уверена, что ВСЕ теперь в безопасности,– только помни, что ты должна сидеть тихо! Чтобы никто, никто не догадался что ты здесь!
Ещё несколько секунд она постояла в дверях, убедившись, что девочка её услышала, и больше ничего говорить не будет. Затем вышла и закрыла дверь. Раздался звук металлического замка, который не с первого раза попал в петли и два оборота ключа. Теперь на чердаке стало совсем темно, и только узкая полоска света пробивалось сквозь деревянные ставни.
Женщина медленно спустилась вниз. Только сейчас она начала понимать, что же сделала. Всё было как в тумане. Каждый её шаг отдавался эхом, всё тело дрожало. Спустившись, она обнаружила, что в спешке не закрыла входную дверь. Резко захлопнув её и дернув засов, она бессильно упала на пол, и, содрогаясь всем телом, громко заплакала…
Выплакав весь ужас пережитого утра, она почувствовала невероятную усталость. Руки и ноги болели. Женщина заметила кровь и, подняв штанину, обнаружила на ноге сильный порез. В состоянии шока она не чувствовали боли, а сейчас рана начала сильно щепать. Обеими руками она вытерла лицо от слез, вытянула из рукава куртки платок и высморкалась. Затем медленно встала, набрала в тазик немного холодной воды из ведра и промыла рану. Бинтуя ногу, она думала о том, что ей нужно вернуться на площадь. Они могут заметить брошенную лопату. Или отсутствие одной рабочей силы. Она не была уверена, что немцы следят за каждой женщиной пригнанной из деревни, но рисковать было страшно. Работа на площади теперь была её основной, единственное, что она знала точно, нельзя уходить, когда тебе захочется, или что ещё хуже не ходить совсем! Солдаты ходили по домам и проверяли все ли способные работать, работают. И страшно подумать, что они сделают, если пойти против их воли. В это время дома оставаться нельзя! Она бросила испуганный взгляд на дверь. Строгое правило гласило, «входная дверь ВСЕГДА должна быть не заперта». Теперь у них в деревне было много правил. Самое страшное, жители обязаны сдавать всех евреев солдатам. Укрывать у себя еврея значило смерть. Солдаты объявили, что за укрывательство, вся семья будет повешена на фонарных столбах вдоль улицы…
Её передёрнуло от этой мысли. Она бросила быстрый взгляд на чердак и отварила засов входной двери. «Пожалуйста, только сиди тихо», как молитву, еле слышно прошептала она, и вышла из дома. Сжав кулаки в карманах, быстро пошла в сторону площади.
Дорога казалась бесконечно долгой. Теперь, она как никто другой понимала и чувствовала то, что чувствуют еврейские женщины. Страх перед неизвестностью разливался по телу, медленно парализуя каждую клеточку. В одну секунду ее бросало то в жар, то в холод. Она чувствовала, будто идет на казнь. Её мозг предательски выдавал всевозможные развития событий. И каждое из них, мягко сказать, было страшнее предыдущего. В голове вертелось: «Она приближается к площади. Солдаты замечают её. Один держит в руках брошенную ею лопату и что-то кричит на немецком, а двое других хватают её за руки по обеим сторонам и грубо тащат к кричащему. Она ничего не понимает из их слов, и ничего не отвечает им, но в её глазах, полных ужаса, они все видят. Да и нечего думать, когда они видели, как еврейская женщина толкает из толпы ребенка, а она подхватывает его и бежит назад в деревню. Они узнают кто она, где живёт, а потом убивают! Бросают в ту яму, которую она собственными руками рыла несколько дней. Потом отправляются к ней в дом, находят девочку, убивают её, а затем убивают её мужа и её шестилетнего сына…» Или: «Она приходит к площади. Её отсутствие никто не заметил. Всё вроде обошлось. Заканчивает работу, идёт домой, но дома находит убитого мужа и сына и ту маленькую девочку. А всё это случилось, потому что пока она была на площади, немецкие солдаты приходили к ней в дом, чтобы проверить, все ли способные работать работают. И услышали плач маленькой девочки, запертой на тёмном чердаке. Расправившись с ней, они остались в доме, дожидаясь нарушителей…». Когда взрослые уходили работать, немцы забирали всех детей к себе. Они не обижали их. Специально привезённые немецкие воспитательницы занимались с ними, обучали немецкому. Рассказывали что такое Германия, кто такие немцы и всячески прививали любовь и уважение к Гитлеру. Это называли школой, и отправлять туда детей, было тоже одним из неоспоримых правил. В школу определились дети до семи лет, старше уже становились работоспособные. Поэтому, спрятанная на чердаке маленькая девочка, в любом случае была нарушением правил. Холодными волнами хлестали её мысли о том, что девочка может сама выдала себя, пытаясь сбежать с этого чердака к маме. Или что соседи видевшие, как она входила в дом с незнакомой девочкой, выдадут её из страха. Мысли разные, но финал один! Она и её семья теперь в большой опасности, каждую секунду, каждого дня!
Солнце уже садилось. Закат был необычайно красив! Небо густое, бордово-розового цвета, казалось, опустилось к самой земле. Холодный ветер разносил неприятный запах пороха, дыма, грязи и страха. Мелкий дождь, будто слёзы, развеянные по ветру, едва ложился на кожу и сразу высыхал. Громко лаяли собаки. Она уже видела площадь. Ноги почти не слушались. Она шла из последних сил, впиваясь ногтями в ладони, сжимая зубы так, что хрустело в висках, не чувствуя ничего кроме страха.
Колонны, медленно тянувшейся к площади, уже не было. На вытоптанной тропе лежали тела тех, кто пытался бороться за жизнь, не желая идти в этот загон на городской площади. Теперь там стояли большие грузовые машины и, уже изрядно поредевшая, толпа усмиренных женщин и детей. Они больше не кричали и не плакали. Теперь они тихо и терпеливо ждали уготовленной для них участи. По одному они подходили к немецкому солдату, тот быстро осматривал подошедшего, что-то громко выкрикивал, затем записывал в блокнот, и человека вели в грузовик. Издалека она заметила, что ров был полный, казнь уже закончилась. Забитые до отказу, грузовые машины одна за другой выезжали с площади. В нескольких метрах на земле она вдруг увидела свою лопату. Испустив большой тяжёлый выдох, рванула к ней. Налету, вытянув руку, она упала на колени, больно прищемив пальцы черенком лопаты. Вцепившись в неё как в спасение, ещё несколько секунд тяжело дыша, она простояла на четвереньках. Затем, дрожащими руками, тяжело опираясь на неё всем телом, поднялась. Едва встав на ноги, она вдруг заметила женщину. Ту самую женщину, чье имя не знала, но помнила её молящее лицо. Женщину, чьи слова до сих пор звенели в её голове. Женщину, которая доверила ей самое дорогое в своей жизни… И если бы не кровь на животе, она казалась бы просто спящей. В её крепко сжатом кулаке едва заметно торчала маленькая звезда Давида, ту, что она с силой сорвала с дочери.
Она сделала шаг назад. Ноги, не выдержав тяжести собственного тела, подкосились. Выронив лопату, она снова упала на колени. Конечно, она не ждала, что с этой несчастной женщиной всё будет хорошо, и вскоре она вернётся и заберёт малышку как обещала. Но, приютив ребёнка, она никак не ожидала вот так найти здесь на площади тело её матери. Она помнила, что эта женщина обнимала ещё двоих детей, и, приподняв голову, в ужасе посмотрела по сторонам. Детей рядом не было. «Как же Господь мог допустить такой ужас», – подумала она. И тут же перед глазами всплыл образ маленькой пятилетней девочки. Которая с такой надеждой ждёт мать. Которая не плакала ни разу, пока они бежали и прятались, которая боится темноты, но с несвойственным ребенку мужеством сидит там и ждёт.
Пригибаясь к земле, на четвереньках она подползла к бездыханному телу, тихо, будто самой себе, прошептала: «Твоя девочка будет жить! Я буду беречь её, пока сама жива! Спи спокойно…» Сказав это, она своей холодной дрожащей рукой аккуратно вытащила из крепко сжатого кулака звезду Давида. Заметив у неё на шее овальный медальон на длинной цепочке, она быстро посмотрела по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, сняла его с шеи женщины. Затем, резким движением сунула всё это в карман и отползла назад. Вдалеке громко хлопнула выхлопная труба грузового автомобиля, она вздрогнула и быстрым неосознанным движением прижала ладонью правый карман своей куртки. На площади лаяла целая стая злых собак, и доносились короткие грубые выкрики немецких солдат. Страх, который так долго поглощал каждую клетку её тела, подступил к горлу, голова закружилась, в глазах потемнело, она вдруг почувствовала сильное волнение, и холодные мурашки пробежали от живота наверх, её вырвало…
