Наступала весна, и колхоз начал «пахоту». Ни лошадей, ни тракторов не было. В поле вышли все женщины и подростки с лопатами. Поле «пахали» – вскапывали лопатами. Вышла в поле и мама зарабатывать трудодни. Трудодень был весьма солидной валютой. На каждый трудодень гарантировали 1,0–1,5 кг зерна (хлеба). Я пытался помогать копать поле, но думаю, что в 12 лет толку от меня было мало. Мама же, как природный сельский житель, копала наравне с колхозницами. За работой следил и оценивал качество выкопки-вспашки бригадир – один из этих 55-60-летних потомственных крестьян.

На деревенском сходе серьёзно и обстоятельно обсуждали, какого из известных пастухов нанять для деревни. Обсуждалось, какой из кандидатов меньше травмировал скотину, у которого она приходила вечером домой более спокойной и сытой, у кого из пастухов коровы в прошлые сезоны давали большой удой.

При найме определялся и постой. Точно не помню, но, по-моему, каждый хозяин коровы, помимо платы пастуху, должен был содержать его на постое, кормить и поить его 5 суток, а хозяин козы – 2 суток. Хозяйки старались. Они хорошо знали: не угодишь пастуху – вечером твоя корова придет без молока. А утром, чуть свет, по деревне рожок пастуха, мычание коров, блеяние коз. Всё стадо идёт из одного конца деревни до другого и затем выгоняется на пастбище. Дойка 2 раза. Первая – в полдень на поле.

Корова, конечно, была основой нормальной жизни в деревне. Коровье молоко полностью удовлетворяло потребности детей в жизненно необходимых белках и жирах, а также в микроэлементах, антиоксидантах и витаминах, которые корова извлекала из растений.

Корова, требуя сено и сочные корма – свеклу, морковь, турнепс, прочно связывала крестьянина с землей.

Полный подрыв русской деревни осуществил Н.С. Хрущев после войны методом грабежа и разбоя. Этот люмпен отобрал всех личных коров и согнал их в общественные стада, чтобы крестьяне не отвлекались от труда в общественном колхозном хозяйстве.

В этих общественных стадах коровы в основном были расхищены под лозунгами различных налогов и поборов, а часть из них просто погибла от недостаточного ухода и кормления. Дети в деревнях остались без молока, и это было началом гибели русской деревни. Крестьяне были оторваны от земли, и это уже после того, как деревня пережила войну.

Тем не менее в июле-августе 1942 года я стал реально зарабатывать трудодни. Мама устроила меня почтальоном. Ежедневно меня будили вместе со стадом, и я отправлялся с почтой за 12 км в райцентр – Селиваново на почту. Там сдавал свою колхозную и получал в пакете всю почту для колхоза – и 12 км обратно. Всего 24 км в день, и к обеду я появлялся дома. Однажды сотрудники почты долго совещались, доверять или не доверять мне ценное письмо с зарплатами. В конце концов, доверили.

Вот с тех пор я полюбил пешую ходьбу – пешие походы. Все попытки друзей позже привлечь меня к передвижению на велосипедах или на мотоциклах были безуспешны. Позже были только пешие походы – через Кавказские горы, через Урал, или по пути Дерсу-Узала в Уссурийской тайге, или по молдавским степям, или пешком через горный Крым. Ведь только в «пешем» строю вы напрямую, без посредников общаетесь с природой. Ни на велосипеде, тем более на мотоцикле, вы не ощутите, например, прелести цветущего поля гречихи.

В солнечный день, когда вокруг тебя эти солнечные кванты, создающие звенящую тишину, видишь всю красоту цветущего поля, вдыхаешь опьяняющий медовый запах и слышишь убаюкивающее жужжание пчёл. С велосипеда этого всего не ощутишь. Не меньшее, своё собственное очарование имеет в солнечный день колосящееся поле ржи, украшенное голубыми цветами васильков.

Заходит солнце – и жизнь в поле как бы замирает. Очень с тех пор меня заинтересовало это жизнеутверждающее действие солнечных лучей – квантов.

Пообедав и отдохнув, я отправлялся в лес за грибами. Всего за три года эвакуации в Гостинино мы насушили приличный мешок белых грибов. С одной стороны, это хорошо, с другой – я так избаловался, что с тех пор признаю только белые и подосиновики. В крайнем случае, молодые подберезовики. С таким «воспитанием» мне очень тяжело в Подмосковном лесу.

Из военных сводок, которые до нас доходили в 1942 году, очень трудно было представить, что происходит на фронте. То бравые сообщения, что наши войска разгромили немцев и наступают на Харьков, то вдруг никаких сообщений об этих наших окруженных наступающих. Непонятные сообщения о сдаче Керчи, где была сосредоточена для наступления на осажденный Севастополь наша трехсоттысячная армия во главе с К.Е. Ворошиловым. И вдруг – немцы наступают на Сталинград. Бои под Сталинградом и в Сталинграде. Под угрозой перехват Волги. Понять всё это было трудно. Напряжение под Сталинградом передавалось всем, всему народу.

Мама старательно готовилась к следующей зиме. Мы вскопали огород – земля на огороде была хорошо унавожена. Посадили морковку, картошку, свеклу, огурцы и помидоры. Мама купила трех цыплят – 1 петушка и 2 кур: черную и коричневую. Более того, она приобрела молодую козочку. Собак у нас не было, а кошки не прижились.

Я с удовольствием снес в подвал и там с гордостью осматривал горку морковки, горку свеклы и гору картошки.

Что меня сейчас удивляет. Вот тогда в суровые годы у нас в огороде на уровне Москвы чудесно росли огурцы и вызревали помидоры без всяких теплиц. Что с ними случилось? Теперь, в 1990-е, 2000-е годы ни огурцы, ни тем более помидоры не только не вызревают, но и не растут – гибнут без парников. Очень это интересно.

Мы на трудодни, заработанные мной и мамой, получили от колхоза большой мешок ржи.

Зиму явно переживём.

После открытия свойств замкнутых кривых я стал значительно более внимателен к окружающему меня миру, но, очевидно, ещё недостаточно.

Рожь – это зерно, а человеку нужна мука. В деревне многие имели ступки для размалывания зерна. Однако большинство мололо зерно на водяной мельнице в соседней деревне через поле в 3–4 километрах от нас. Деревня обеспечивала себя не только зерном, но и мукой.

Мама взвесила мне на безмене (весах) 20 фунтов зерна (8 кг). Я взвалил мешок на плечи наперевес и отправился на эту водяную мельницу. Сооружение это очень меня заинтересовало. Мостик, плотина, огромное колесо. Очень хочется увидеть, в каком состоянии она сейчас.

На мельнице шла работа. Хозяин-мельник клал на большие весы мешки с зерном, а два мужика брали их и ссыпали куда-то в жернова. Хозяин был, несомненно, хорошим человеком, чего я сразу не оценил. Поглядев на меня, он взял мой мешочек, прикинул его на руке на вес и высыпал туда же – в жернова.

Потом взял лоток, насыпал мне муки из ларя, завязал мешок и отдал его мне. Меня затронуло то, что он не взвесил мой мешочек ни до, ни после помола. Но я знал, что у меня 20 фунтов, и потребовал взвесить и дать мне эти 20 фунтов.

Мужик с удивлением поглядел на меня и сказал: «Слышь, пацан, я тебе насыпал с большим походом. Иди домой». Но я уперся: «Мне надо 20 фунтов». – «Парень, я тебе говорю, что у тебя много больше!» Я оказался большим занудой и упорно продолжал настаивать на своём. Очевидно, я здорово вывел мельника из себя.

«Ладно, – сказал он, – чёрт с тобой!» Он положил на одну тарелку весов гири. «Смотри, тут 20 фунтов». На другую тарелку он положил мой мешочек. Гири взлетели вверх. Хозяин взял лоток, развязал мой мешочек и стал методично отсыпать из него муку в ларь.

Я понял свою ошибку поздно, хотел крикнуть, что я согласен, но гордость не давала мне это сделать. Почти со слезами я глядел, как мука из моего мешка пересыпается в ларь. Хозяин при этом искоса поглядывал на меня.

В общем, «поход» был значительный, не менее половины веса этих 20 фунтов. Когда весы сравнялись, хозяин подкинул в мешок для «похода» лоточек муки, завязал его и подал мне. «Видишь, теперь точно 20 фунтов». Я чуть не плакал, жалко было «потерянной» муки. Однако взял мешок и отправился домой.