* * *
Я уже не помню, какое место мы заняли, по-моему, второе. А вечером перед отъездом в Москву к нам в класс пришел один из организаторов турнира и говорит: «Ребята, вы такие молодцы, что приехали, у вас хорошая команда, поздравляю». А в конце добавил: «В особенности я восхищаюсь игрой Сагиряна». Когда я это услышал, мне стало неудобно, я остолбенел и на несколько секунд потерял дар речи. Не вполне тогда понимал значение этого слова и повторял его про себя. Мне было 13 лет, и до этого никто из взрослых ничем, что я в жизни делал, не восхищался. Я повторял эти слова, пока не заснул. Даже записал их на бумажке, чтобы не забыть, и спрятал ее в свои вещи. Сейчас я понимаю, что это был сигнал, означающий, что я на правильном пути.
* * *
Почему важно не рассеивать внимание и фокусироваться на чем-то определенном? Потому что это безоговорочно главное и основное слагаемое успеха в достижении желаемого результата.
Импульсы на баррикадах
Мне 14 лет. После моих самостоятельных поездок я почувствовал себя совсем взрослым. По крайней мере, мне так казалось. Живу в своем мире, предоставлен сам себе, родители в моей жизни уже не принимают такого участия, как раньше. Езжу по турнирам и сборам. Папа, когда изредка подбрасывал меня до метро, интересовался, есть ли у меня деньги на проезд. Про себя я думал: «Пап, ну что за вопрос, откуда у меня могут быть деньги?!» Но вслух отвечал: «Да, есть». Мне никогда не хотелось ЧТО-ТО просить, даже у отца. Мне нравилась моя относительная самостоятельность. В конце концов, одежда у меня была, форму мне выдавали, а на метро и троллейбусе я, если не успевал оформить школьный проездной, ездил зайцем и как-то обходился без денег. Конечно, сейчас я понимаю, что моя независимость была мнимой: меня кормили, поили и защищали. Но тогда мне казалось, что я намного независимей сверстников, и это меня сильно вдохновляло.
Сегодня я знаю, что первые самостоятельные шаги – очень важная веха в становлении мужчины. И чем раньше он их сделает, тем будет лучше. Быстрее начнешь формировать самый важный навык, от которого если не все, то очень многое во взрослой жизни зависит.
Мне повезло почему? С одной стороны, у меня патриархальная семья с кавказскими традициями, хоть и размытыми московской жизнью во втором поколении. С другой стороны, я по природе упрямый, независимый и импульсивный. В совокупности это привело к необходимости довольно рано отстаивать свою позицию перед взрослыми.
Мой дед, в честь которого меня назвали, был центром нашей семьи, ее главой: сильным, уверенным, мудрым… Он умел не только вести бизнес (в СССР он руководил несколькими производствами), но и дружить. С ним общались самые разные люди, например Евгений Примаков, Аркадий Райкин, академики и профессора. Все приходили к нему за советом и помощью.
Меня назвали Альбертом. И, как мне с детства говорили родственники, я должен был соответствовать имени деда. Это было вызовом. Не могу сказать, что я этим тяготился. Наоборот, это вызывало у меня интерес. Возможно, будь у меня другой характер, меня бы не сравнивали с дедушкой. Само по себе сравнение подстегивало меня. В остальном мое воспитание оставалось вполне традиционным для советского времени. Делай то, что говорят. Слушайся старших – они знают, как лучше. В детстве многие слышали эти слова.
* * *
Воспитание формирует личность. Каждый ребенок находится в зависимом положении, ищет одобрения взрослых, хочет быть любимым. И старается соответствовать ожиданиям. Но если родительская любовь ассоциируется исключительно с послушанием и хорошим поведением, то это негативно сказывается на дальнейшем развитии человека, потому что он привыкает к послушанию. И если не успевает вовремя выйти из-под родительской опеки, то способность самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность не формируется, зато формируется зависимость от чужого мнения и одобрения. Есть второй, более сложный выбор – поступать по-своему. Мне повезло, я довольно рано предпочел этот вариант, хоть это и провоцировало частые конфликты с родственниками.
* * *
Мое желание все делать по-своему часто раздражало мужчин в моей семье. Родственники не могли смириться с тем, что я все время стремился делать то, что сам хотел, а не то, что, по их мнению, было правильным. Свою правоту они доказывали конструктивно: в долгих разговорах, в начерченных графиках и нарисованных таблицах… А я все равно чаще поступал по-своему. Часто слышал в свой адрес: «Ну как так можно?!» Я лишь улыбался в ответ. Я понимал, что заставить меня никто не может. В основном споры были вокруг моего увлечения спортом. Я не хотел учиться, я хотел играть в баскетбол. И не отступал от своего.
РОДИТЕЛИ ЧАСТО «ЛОМАЮТ» СВОИХ ДЕТЕЙ, ЧТОБЫ ТЕ ПОСТУПАЛИ СОГЛАСНО ЖЕЛАНИЯМ СТАРШИХ.
Стоит сказать спасибо отцу: он не стал ломать зарождающуюся во мне личность, хотя, наверное, мог бы. Родители часто «ломают» своих детей, чтобы те поступали согласно желаниям старших. Последнее слово все равно всегда оставалось за отцом. На мой взгляд, он дал мне самое ценное – возможность самостоятельно принимать решения и приобретать с раннего возраста необходимый опыт. Сейчас я пытаюсь то же самое передать своим детям, позволяя им принимать самостоятельные решения – конечно, в допустимых рамках, – и понимаю, насколько это было ему непросто.
Помню, как в октябре 1993 года вечером я увидел по телевизору мэра Лужкова, который призывал всех, кому небезразлична судьба российской демократии, пойти на баррикады на Тверской улице и защищать мэрию от путчистов. Москва, 93-й, путч, все меняется, дух свободы и перемен… Появилась возможность на что-то повлиять. Меня это манило и вдохновляло.
В 14 я был уверен: есть правильный путь – демократия, свобода, равенство. И есть неправильный – то, как все было устроено в Советском Союзе. Когда я услышал, как Лужков зовет на Тверскую площадь, я предложил отцу туда поехать.
Отец согласился. Когда мы приехали, там уже была толпа, кто-то сооружал баррикады из всего, что попадалось под руку. Тверская была вся перекрыта от Пушкинской площади до Кремля.
И хотя ситуация на тот момент еще не разрешилась, но все равно казалось, что опасности для жизни нет: в воздухе витало единение, люди радовались. Папа говорит: «Ну все, поехали домой!» А я не хочу и прошу его остаться… И вдруг он отвечает: «Если ты считаешь нужным, оставайся!»
Это казалось невероятным. Сейчас я понимаю, что вряд ли разрешил бы своему ребенку делать то, что отец разрешил мне сделать той осенью 93-го, – остаться на баррикадах в разгар переворота власти в стране.
А тогда… Тогда я остался. И к вечеру началось все самое интересное. И опасное.
Как сейчас помню, что несколько раз приезжали бандиты на черных BMW и привозили нам еду.
Сыр, колбаса, соки… А в это время в магазинах – пустые прилавки, страна голодает. Тогда по дороге в школу у нас был ритуал: мы с друзьями обсуждали, кто и что ел на завтрак. Помню, кто-то однажды сказал, что уже неделю не ел сыра, хотя очень его любит. Мы дома не голодали, отец работал в Академии наук, и ему как-то удавалось справляться. Я вообще не обращал внимания на еду – в детстве ты не понимаешь, хорошо ты питаешься или нет. И чем привычнее еда, тем ребенок счастливее. Бутерброды с маслом и сладкий чай на завтрак меня вполне устраивали. Но вернемся на баррикады.
Почему бандиты приезжали на своих машинах с провизией? У них и у всех, кто вышел тогда на улицы, была одна цель – не вернуться в прошлое, из которого мы начали потихоньку выбираться после распада СССР. Все чувствовали себя равными в этом порыве. Было неважно, бандит ты, ученый или ребенок. Все понимали, что пришло время перемен. Появился шанс на новую жизнь, и в этом состояла романтика 90-х. Никто не знал, что будет дальше, но все ждали, что нового принесет следующий день, какую возможность откроет. Конечно, не всем удалось найти себя в новом мире, и для многих распад Союза означал идейный крах, трагедию, но перемены были неизбежны.
