Мое повествование без этих деталей несколько отходило от правды, но инспектор Дориани не перебивал меня и, казалось, был им удовлетворен. Но инспектор Дюпон подал ему какой-то условный знак.

— Это все, инспектор. Я думаю, что теперь вы поймете, почему я не рассказывал этого раньше.

— Отчего же не пойму?

— Я не хотел тревожить мою жену. Вернее, мою невесту. У нас скоро должна быть свадьба. Как все это некстати!

На лице Соланж появилась удовлетворенная улыбка. Дюпон тоже улыбнулся и сделал движение, похожее на поклон. Дориани сказал:

— Такие сильные чувства я уважаю, Лефранж. Так-так... Но я проверю все, что связано с убийством Брессона, и все то, что вы мне рассказали, потому что расследование пока еще не продвинулось вперед. Вы говорили, что вас похитили. Вы что — миллионер?

— К сожалению, нет. Хотел бы...

— Тогда они не могли ждать за вас хорошего выкупа. Я не отрицаю, это, конечно, любопытно, что вас похищают и держат где-то три недели, а после пытаются убить в пустынном дворе.

— Я сам жду, когда раскроется эта тайна, наверное, как только ко мне вернется память. В котором часу я вас завтра увижу, инспектор?

— В три часа дня. Мадам...

Дориани коснулся края шляпы и повернулся. Жан Дюпон улыбнулся и ласково произнес:

— Имея такую прелестную жену, мсье Лефранж, вы не должны посещать заминированные бунгало. И не должны бегать по горам по долам целый день.

— По горам по долам? — заинтригованно спросила Соланж?

— Я хотел сказать, по крышам и улицам, мадам. Целую вашу руку.

Они ушли. Я остался. Свободный, но очень встревоженный.

Соланж приготовила кофе и сказала:

— Не думай больше о них, дорогой.

— Я сейчас думаю о твоем голосе по телефону. Все это отдает мистикой. А вдруг автор пьесы сможет нам что-нибудь прояснить. Мне хотелось бы с ним познакомиться.

— Если мы сейчас поедем, то ты сможешь его увидеть. У меня как раз репетиция. Я не собиралась туда, потому что все время ждала тебя.

Когда мы прошли за кулисы театра, первое, что мы услышали, был голос Соланж. Мы с ней разом остановились как вкопанные. Я воскликнул:

— Вот те на! Магнитофон! Я не думал, что все так просто... Мы бросились на сцену. Труппа собралась вокруг магнитофона, который кто-то остановил, когда увидел нас.

Это был высокий бородатый экстравагантный мужчина в свитере и сандалиях. Он был одет в немыслимые панталоны, в которых, по всей вероятности, спал. Соланж представила мне его.

— Ив Коста, наш режиссер. Мне очень жаль, что я не могла прийти раньше. Хочу познакомить вас с моим женихом.

Мы обменялись приветствиями. Потом меня представили автору пьесы, нервному и все время моргающему молодому человеку, который сказал:

— Мы тут слушали Соланж. Великолепная дикция!

— Ты меня радуешь, дорогая, — сказал я. — А ты знала о том, что твой голос запечатлен на пленку?

Вмешался режиссер:

— Мы не пользовались магнитофоном до сегодняшнего вечера. Но ведь Соланж отсутствовала, и мы решили репетировать так. Автор разрешил нам записать свое произведение в первый же день. И вообще так удобнее. Актеры могут попрактиковаться, лучше все запомнить... чем все время выслушивать мои замечания.

— Эта кассета все время находилась здесь? — спросил я.

— Вообще-то нет. Парень, который ее записал, уносил ее.

— Для чего?

— Он поклонник автора. Захотел иметь копию.

— Ах, вот оно что... — Я посмотрел на автора. — Значит, ваш друг любит талантливые пьесы.

— Ну, нельзя сказать, что он мой друг. Это правда, он попросил у меня запись, чтобы снять с нее копию, ведь моя пьеса — это что-то необыкновенное.

— Вы хорошо знакомы с этим парнем?

— Нет-нет. Я не растрачиваю своего времени, созерцая мужчин. Его мне представили за день до премьеры. Я разрешил ему снять копию и дал кассету на один день.

Мы ушли, и уже в машине Соланж проговорила:

— Значит, эта копия попала в руки бандитам. Это очевидно.

— Есть одна деталь. Автор не знает ни фамилии этого поклонника Мельпомены, ни что он за фрукт. Ты слышала, когда я спросил о нем автора, что тот ответил?

— "Я не растрачиваю своего времени, созерцая мужчин", — передразнила драматурга Соланж. — Этот Тео Дамьен очень мелочный, щепетильный и раздражительный человек. Кстати, его мужественность очень даже под сомнением.

— Из-за чего? Он не выглядит гомосексуалистом.

— У каждого свои причуды, Сим.

На следующее утро, едва войдя в свой кабинет, я тут же позвонил и позвал Лину Ламберт, секретаршу моего компаньона. Она быстро пришла, улыбающаяся, скромная, тактичная, аккуратная, как и подобает примерной секретарше. На ней был строгий серый костюм. Я предложил ей стул. Она села, скрестив ноги.

— Вопросы, которые я хочу задать вам, Лина, строго конфиденциальны. Вам знакома эта подшивка? В ней содержатся все газетные вырезки, касающиеся взломов сейфов. Некоторые отсутствуют. Вы брали какие-нибудь из них, чтобы кому-то их показать?

— Нет. А какие отсутствуют?

— Которые имеют отношение к краже бриллианта «Ухо мавританки». — Я сильно подчеркнул последние слова.

— "Ухо мавританки"... Помню, что я как-то просматривала эти вырезки, прежде чем подшить их и отнести в архив.

— Хорошо. Почему вы не сказали мне, что ваш муж находится в тюрьме в Канаде?

Она покраснела и заморгала.

— Откуда вам про это известно, мсье?

— Вы знали, что он взломщик сейфов, когда вы поженились?

— Нет. Тогда не знала. Я работала на фабрике измерительных приборов. Когда его арестовали, я решила поселиться во Франции у родственников. Мне не хотелось, чтобы вся Онтарио знала меня как жену вора.

— Но здесь, в Париже, вы ведь имели связи со взломщиками сейфов?

Она даже привстала.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я не говорю о любовных связях, милочка. Просто вас видели с неким Умберто Кохином.

— А, да! Он знакомый моего мужа еще до того, как мы приехали в Канаду. Из тюрьмы муж написал Умберто, чтобы тот следил за мной. Ведь мой долг, как считает муженек, терпеливо ждать его освобождения. Умберто пригласил меня как-то вечером поужинать и намекнул о своих знакомствах в Канаде. Я не знала, что он преступник, до тех пор, пока не прочитала в газете, что его забрала полиция. Мы встречались один-единственный раз.

— Очень хорошо. И последнее, Лина. Вы никому не рассказывали обо мне и о моей работе?

— Никому. Могу поклясться, если хотите.

— Я верю. Это все, Лина.

Она встала несколько расстроенная.

— Вы расскажете о моем муже Феликсу... мсье Принсу?

— Нет! Конечно, нет. Но знайте, что все обязательно откроется. Феликс влюблен в вас, и лучше будет предупредить его заранее. Это не помешает тем серьезным отношениям, какие есть между вами, только не надо лгать. Вам нечего стыдиться.

Улыбнувшись, я добавил:

— А то все расскажу Феликсу сам. Ну, спасибо. Спасибо за все.

Я допросил и Фирмина. У того даже не было никаких соображений, куда могли пропасть газетные вырезки. Он ничего о них не знал.

В кабинет вошел Феликс.

— Как дела, Симон? Ты лучше себя чувствуешь?

— Спасибо, уже хорошо. Скажи, а почему ты мне ничего не рассказал о краже «Уха мавританки»?

— Не было повода. Это же не наш сейф. Никаких претензий не поступало. Для чего я буду говорить с тобой об этом деле?

— И то верно. До свидания.

Я снова нажал кнопку. На этот раз моей секретарши. Норма Орлеак тут же предстала перед моим столом, безупречно строгая и элегантная.

— Вы мне сказали, что подшивка газет цела, Норма?

— Так и есть.

— Посмотрите, пожалуйста, и скажите, может, все-таки отсутствуют какие-нибудь вырезки?

Она быстро просмотрела подшивку и удивленно подняла голову:

— Странно. Нет номера 16 — 64. Где говорится о краже бриллианта графа де Шодерло.

— Кто мог взять эту вырезку?

— Я не знаю, — с недоумением сказала она. Зазвонил мой телефон. Норма собиралась уходить, но я сделал ей знак остаться, указав на стул. В телефоне раздался тихий с присвистом голос, который произнес: