– Ничего себе! – восхитился я. – Да у вас тут суперсовременный медблок!

– Да, – подтвердила Эмми. – Станция говорит, что вашей подруге требуется немедленная медицинская помощь.

– Хочешь сказать, эта комната только что здесь появилась? – спросил Лео, заглянув в дверь.

– Нет, – ответила Эмми. – То есть да. Она всегда была здесь, но… ее легче найти, когда в ней есть нужда.

Лео кивнул с задумчивым видом:

– А как думаешь, станция может навести порядок в моем ящике с носками?

С потолка сорвался кирпич и со стуком упал ему под ноги.

– Это значит «нет», – пояснила Эмми. – А теперь позвольте мне заняться вашей подругой.

– М-м… – Лео указал на террариум. – У вас тут змеи. Это я так, к слову.

– Я позабочусь о Калипсо, – пообещала Эмми. Она забрала у нас волшебницу, подняв ее на руки без видимого труда. – А вы идите. Наверху вас встретит Джо.

– Джо? – переспросил я.

– Вы ее узнаете, – пообещала Эмми. – Она расскажет о Станции лучше, чем я.

Она внесла Калипсо в медпункт, и дверь закрылась.

– Змеи? – хмуро посмотрел на меня Лео.

– О да! – отозвался я. – Недаром змея, обвившаяся вокруг посоха, является символом медицины. Яд был одним из первых лекарств.

– Да что ты?! – Лео посмотрел под ноги. – Как думаешь, можно я хоть кирпич себе возьму?

Коридор зарокотал.

– Я бы не стал, – посоветовал я.

– Да уж, пусть лежит.

Мы прошли еще немного, и справа от нас снова открылась дверь.

За ней была детская комната. Солнечные лучи пробивались сквозь розовый тюль и падали на деревянный пол. Уютная кровать была завалена мягкими одеялами, подушками и плюшевыми зверушками. Стены цвета яичной скорлупы кто-то решил использовать как холст для рисования мелками, на них красовались схематичные человечки, деревья, домики, резвились какие-то звери: не то собаки, не то лошади, не то ламы. На левой стене, напротив кровати, нарисованное мелками солнце, улыбаясь, глядело на веселую цветочную поляну. Посреди поляны стояла девочка, а по бокам от нее – две фигуры побольше, родители, – все трое были нарисованы в стиле «палка-палка-огуречик» и держались за руки.

Художества на стене напомнили мне о пещере Рейчел Элизабет Дэр в Лагере полукровок. Ей, моему Дельфийскому оракулу, нравилось расписывать стены пещеры сценами из своих видений… правда, только до того момента, как ее покинул дар прорицания. (Я тут ни при чем. Это все Пифон, полоз-переросток.)

Большинство картинок в этой комнате мог бы нарисовать ребенок лет семи-восьми. Но на дальней стене, в самом углу, это юное дарование решило сурово покарать нарисованный мир – теперь на него надвигалась накаляканная буря. Хмурые человечки грозили ламам треугольными ножами. Темные загогулины перечеркнули трехцветную радугу. На зеленой полянке был нацарапан черный круг, похожий на пруд… или на вход в пещеру.

Лео попятился:

– Не знаю, чувак. По-моему, нам не стоит сюда заходить.

Мне стало интересно, почему Станция показала нам эту комнату. Кто живет здесь? Точнее… кто жил здесь? Несмотря на веселые розовые занавески и аккуратно заправленную кровать, заваленную мягкими игрушками, комната казалась нежилой, как музей.

– Пошли дальше, – согласился я.

Наконец мы дошли до конца пандуса и оказались в зале, похожем на собор. Над нашими головами изгибался цилиндрический свод, украшенный деревянной резьбой, в центре сиял витраж: зеленые и золотые стекла складывались в геометрический узор. На дальней стене было окно-розетка, которое я видел снаружи. Его тень на раскрашенном цементном полу была похожа на гигантскую мишень для игры в дартс. Наверху, вдоль левой и правой стены, тянулись галереи с коваными перилами и изящными викторианскими светильниками. За перилами располагались двери в другие помещения. Полдюжины лестниц тянулись к потолку с изысканной лепниной, а под ним проходил широкий выступ, на котором была навалена солома и устроено что-то вроде насеста для огромных куриц. В зале пахло какой-то живностью… но не как в курятнике, а скорее как в собачьей конуре.

В одном из углов главного зала сверкала профессионально оборудованная кухня, настолько большая, что на ней можно было провести сразу несколько кулинарных поединков со звездами. Повсюду стояли диванчики и удобные кресла. Центральное место занимал массивный обеденный стол, сработанный вручную из красного дерева, за которым могли разместиться двадцать человек. Под окном-розеткой кто-то устроил кучу разных мастерских. Тут вперемежку стояли циркулярные, сверлильные и токарные станки, печи для обжига керамики, кузнечные горны, 3D-принтеры, швейные машины, котлы и еще какое-то промышленное оборудование – названий всех приспособлений я не знаю. (Не судите меня строго. Я все-таки не Гефест.)

У сварочной станции стояла мускулистая женщина в железной маске, кожаном фартуке и перчатках. Стоило ее горелке коснуться металлического листа – и вокруг фонтаном рассыпались искры.

Уж не знаю, как она нас заметила. Может, Станция бросила ей под ноги кирпич, чтобы привлечь ее внимание. Как бы там ни было, женщина посмотрела в нашу сторону, выключила горелку и подняла маску.

– Чтоб меня! – хохотнула она. – Неужто Аполлон?!

Она сбросила защитное снаряжение и зашагала к нам. Как и Эмми, ей было за шестьдесят, но если Эмми отличало телосложение бывшей гимнастки, то эта женщина была сложена как боец. Выцветшая рубашка поло розового цвета плотно облегала ее широкие плечи и темные мускулистые руки. Из карманов джинсового комбинезона торчали гаечные ключи и отвертки. Седые волосы, подстриженные «ежиком», контрастировали с ее темно-коричневой кожей и блестели как иней.

Она протянула руку и сказала:

– Вы, наверное, не помните меня, владыка Аполлон. Я Джо. Или Джози. Или Джозефина. Как вам будет угодно.

Называя каждый новый вариант своего имени, она сжимала мне руку все сильнее. Я бы не рискнул соревноваться с ней в армрестлинге (зато готов поспорить, что с такими толстыми пальцами она не смогла бы так же виртуозно, как я, играть на гитаре, так что выкуси!). Ее лицо с квадратным подбородком могло бы показаться устрашающим, если бы не веселые сверкающие глаза. Губы у нее подрагивали, будто она вот-вот рассмеется.

– Да, – пропищал я. – То есть нет. Боюсь, я не помню. Позвольте представить: это Лео.

– Лео! – она радостно вцепилась в его руку. – А я Джо.

Вокруг было столько людей, чьи имена заканчивались на «о» – Джо, Лео, Калипсо, – словно все решили передразнивать английский вариант моего имени: Apollo. Слава богам, что мы были не в Огайо, а дракона нашего звали не Фесто.

– Я буду звать тебя Джозефиной, – решил я. – Красивое имя.

– Идет, – пожала плечами Джозефина. – А где ваша подруга Калипсо?

– Постой, – удивился Лео, – откуда ты знаешь про Калипсо?

Джозефина приложила палец к левому виску:

– Станция держит меня в курсе событий.

– О-о! – округлил глаза Лео. – Круто!

Но я бы так не сказал. Обычно, если кто-то сообщал мне, что с ним разговаривает здание, я старался побыстрее сбежать. Но, как это ни прискорбно, я понимал, что Джозефина говорит правду. Более того, я подозревал, что ее помощь и гостеприимство нам необходимы.

– Калипсо в медпункте, – объяснил я. – Она руку сломала. И ногу.

– Ясно, – глаза Джозефины потускнели. – Точно, вы же встретились с нашими соседями.

– Ты хотела сказать – с блеммиями. – Я представил, как они по-соседски заходят сюда одолжить торцевой ключ, предложить герлскаутское печенье или убить кого-нибудь. – С ними, наверное, много проблем?

– До недавнего времени проблем не было, – вздохнула Джозефина. – Блеммии по своей природе довольно безобидны, особенно если быть с ними повежливей. Организовать нападение – задачка не для их воображения. Но с прошлого года…

– Дай угадаю, – перебил я. – В Индианаполисе новый император?

На лице Джозефины промелькнуло раздражение, и я понял, что будет, если ее разозлить (подсказка: будет больно).