— Я тебя расстроила своей глупостью?

— Аннушка, я просто думал, что случилось что-то серьезное. Слава Богу, ничего.

— Я со своей потерей совсем забыла тебя спросить, как у тебя прошла встреча с Павлом.

— Все хорошо, вот оставил мне снимок князя…

— Как же ты все-таки похож на него! — посмотрела Анна на карточку. — Вот таким ты и будешь через много лет…

— А это его письмо, почитай…

Письмо читать Анна не хотела, ведь это было личное послание Якову, но он настоял.

— Что ты обо всем этом думаешь?

Анна пробежала глазами по листу и прикрыла рот рукой:

— О Господи! У них действительно была всего одна ночь, как и сказал Дмитрий в моем сне… Не было никакой длительной связи, тайных свиданий и двойной жизни. Только одна ночь. Должно быть, они и правда очень любили друг друга, если после этого появился ты. У твоей матушки только и была отрада, что ты, раз она не могла быть со своим Дмитрием.

— Аня, я знаешь, что подумал? Она умерла от тоски… В букальном смысле этого слова… С любимым у нее быть не получилось. А с нелюбимым жить было в тягость, а после моего рождения при его отношении к ней и ко мне и вовсе как в кошмаре. Наверное, она постоянно думала о Дмитрии, да еще я, похожий на него как две капли воды, был постоянным напоминанием о ее несчастной любви… Как говорят, умерла от разбитого сердца…

— Если это так, то это очень трагично. Вообще вся ситуация трагичная. Если бы отец разрешил Дмитрию тогда жениться, ничего подобного бы не случилось…

— Нет, Аня, не совсем так. Если бы Дмитрий поступил так, как следовало бы, ничего бы не случилось. Да, отец был против его женитьбы. Но он мог жениться тайным браком и все же быть со своей любимой женщиной. Ну узнал бы отец об этом потом и что бы он сделал? Действительно лишил Дмитрия всего? Так если судить по тому, какая он был мразь — Анна, извини, но другого слова у меня для этого недочеловека нет — то он мог сделать это по любой причине, точнее всю жизнь его этим шантажировать. А ведь это в принципе так и было. Дмитрий до пятидесяти лет должил и все на отца оглядывался, плясал под его дудку. Разве это жизнь? А если здраво рассуждать, то как он вообще мог это сделать? Что Дмитрий был слабоумный или сумасшедший? Или отец собирался объявить его незаконнорожденным? Мол, нагулянный сын не может ничего наследовать? Не думаю, чтоб старик пошел на скандал. Лишить князя наследства — это был бы не меньший скандал, чем если бы Дмитрий попытался признать меня. Я более чем уверен, что это был просто шантаж. Просто отцу нравилось им манипулировать, чувствовать свою власть над ним, смотреть, как тот мучается, как, впрочем, и другие… Ведь он по сути ни одного из своих сыновей не любил, ни одного из пяти. Я тебе потом как-нибудь расскажу. И никаких угрызений совести по этому поводу.

У Дмитрия хоть перед смертью хватило смелости признаться, что он — мой отец. Написал мне письмо да еще мне вон какой подарок оставил… Теперь у нас с тобой будет своя квартира в Петербурге.

— Яков, ты же бы ее не принял, если бы был один? Это из-за меня? — поняла Анна.

— Скорее всего, не принял бы. Да, ты права — из-за тебя. Точнее, для тебя. Аня, я хочу для тебя лучшего, что возможно. У меня никогда бы не было возможности иметь собственную квартиру в Петербурге, я не миллионер, не промышленник, я обычный полицейский, хоть и довольно высокого чина. Почему я должен лишать тебя того, что я могу тебе дать? Это было бы неправильно. И не отговаривай меня. Я так решил.

Думаю, ты понимаешь, что теперь мне нужно будет подавать прошение о переводе на новое месте службы в Петербург. Только когда его удовлетворят, я сказать не могу. Возможно, придется ждать несколько месяцев, пока не появится какая-нибудь должность для меня. А сейчас давай сначала пойдем в Летний сад поищем твою потерю, а потом посмотрим квартиру.

В саду Анна показала Штольману скамейку, где сидела. Через пару минут он принес ее пропажу.

Анна повеселела:

— Яков, ты у меня такой участливый муж, ну и, конечно, прекрасный сыщик.

— Аня, я просто знал, где искать, — честно сказал Яков Платонович. — Это места известные. Раз ты успокоилась, давай двинемся смотреть квартиру, которую мне оставил его Сиятельство.

========== Часть 16 ==========

Когда Штольман с Анной пришли по адресу, его охватил нервный смех. Дмитрий Ливен, похоже, тоже был интриган и кукловод — сын своего отца, устраивавшего свои собственные спектакли, где актерами были его близкие. Это был тот самый дом, куда Яков приходил встречаться с Лизой. Он был в нем только в гостиной и в спальне в мансарде. Конечно, сейчас все выглядело по-другому — мебель, ковры, шторы… По молодости он не задавался вопросом, почему он так никогда и не встретил родственника, у которого жила Лиза, даже случайно, почему им всегда удавалось оставаться наедине. Сейчас это было понятно. Никакого родственника там не было, за исключением, возможно, самого Дмитрия Александровича. И то, каким бы извращенным не был ум Дмитрия, Штольман не верил, чтоб во время его посещений Лизы он мог бы быть дома.

Квартира, как предположил Яков Платонович, была застроенным пространством между двумя уже стоявшими домами, она была узкой и выходила на две стороны. В полуподвальном помещении были кухня, комната для прислуги и кладовая, на первом — гостиная и столовая, на втором — хозяйская спальня и кабинет, и еще две спальни в мансарде. Кроме того в квартире было две ванных комнаты для семьи, что было очень удобно. Одна из спален в мансарде была той, где он бывал с Лизой. Он никогда не скажет об этом Анне. Закроет эту комнату в мансарде на ключ и уберет его подальше…

И тут Штольман улыбнулся от мысли, которая пришла ему в голову. Его Сиятельство хотел, чтоб в этом доме его незаконный, но родной сын зачал его внука… Что ж, этого не произошло двадцать лет назад, но может произойти теперь. Но на этот раз со своей собственной женой. И в княжеский спальне. Так что по переезду в Петербург им с Анной будет чем заняться.

Когда они спускались вниз, Анне стало не по себе, и она остановила мужа.

— Яков, там кто-то есть!

— Где?

— В гостиной.

— Этого не может быть. Когда мы пришли, в доме никого не было, и мы заперли за собой дверь.

— А я говорю, что есть. Давай посмотрим. Вон он, сидит в кресле.

— Кто? Я никого не вижу.

— Князь.

— Князь? Какой?

— Ну батюшка твой Дмитрий Александрович, это точно он.

— И что он делает?

— Просто сидит, смотрит на нас и улыбается… Подожди, он говорит что-то… Говорит, что рад тебя наконец увидеть. И не одного. И просит простить его за все.

— И что мне делать?

— Скажи, что прощаешь, если сам так чувствуешь.

На секунду Якову привиделось, что в кресле сидел старик, похожий на него.

— Я прощаю Вас, отец, покойтесь с миром.

— Яша, он показал на кресло и… исчез.

Они подошли к креслу и увидели конверт, застрявший между спинкой и сидением. В конверте что-то было. Штольман разорвал его, и на его ладонь выпало кольцо. Кольцо было тонкой работы и поразительной красоты. В центре — монограмма с латинской L, выложенная бриллиантами, а вокруг как обрамление — более крупные бриллианты. К кольцу прилагалась записка.

«Дорогой мой сын Яков!

Раз ты нашел это письмо, значит, все же думаешь над тем, чтоб принять мой подарок. Я хочу оставить тебе еще кое-что.

Это фамильное кольцо Ливенов, его дарят жене. Я подарил его Катеньке, своей единственной любви, в ту ночь, после которой родился ты. Штольман вернул его после ее смерти. Потом, когда я вступил в вынужденный брак, я оставил его у себя. Я сберег его для тебя с надеждой, что хотя бы ты женишься по любви и будешь счастлив. Пусть твоя Анна носит это кольцо как жена Ливена, моего единственного родного сына, хоть и с другой фамилией. Для меня ты всегда был Ливен.