— Значит, я поеду в Петербург?

— Скорее всего. Там по крайней мере есть квартира. Если бы Петр Иванович был в Затонске, я бы отправил тебя в Петербург вместе с ним. Но его нет, поэтому о тебе там придется позаботиться другому дядюшке, уже с моей стороны. А теперь, Аня, мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Возможно, уехать тебе придется скорее, чем я того ожидал. Тот человек, тело которого нашли ночью в борделе, был курьером и вез мне пакет от Александра. Часть содержимого пакета похищена. Вот, что осталось, — он встал и вытащил из саквояжа портрет.

— Яков! Это же ты с матушкой и князем… — удивилась Анна.

— Да, а вот Трегубов подумал, что это моя другая семья, а я — двоеженец.

— Что?? Двоеженец?? Как он мог такое о тебе подумать?? — Анна ошеломленно посмотрела на мужа.

— Аня, это ты знаешь, что на портрете я — это ребенок, а не мужчина. А Трегубов увидел князя и посчитал, что это я. Еле прислушался к моим доводам и вроде как поверил, что это портрет моих родителей и меня, пропавший много лет назад…

— Но, Яков, о чем ты тогда беспокоишься, если он поверил? На портрете нет надписи, я посмотрела. Он ведь не знает, что этот мужчина — князь Ливен, а не Штольман.

— Это так. Но не известно, что пропало. Это может быть какая-то мелочь. А могут быть, например, записи князя обо мне или что-то в этом роде, откуда понятно, кем я князю прихожусь. И мы не знаем, в чьи руки это попало. Этот мерзавец может шантажировать меня или Ливенов, или всех вместе, надеясь, что хоть кто-то из нас ему заплатит. Я послал телеграмму Саше, чтоб узнать, что еще было в пакете. Чтоб быть готовому к возможному развитию событий…

— О Господи!.. Яков, но ведь платить нет смысла… В Петербурге же все равно все откроется.

— Но этот человек об этом не знает. Поэтому или в результате шантажа, или по нашей собственной воле, но, судя по всему, открыться придется до Петербурга, здесь в Затонске. И последствия этого непредсказуемы… Именно поэтому тебе лучше будет уехать, если начнутся пересуды.

— Яша, я сделаю, как ты скажешь, как ты посчитаешь лучшим для нас, — Анна наконец осознала всю серьезность положения, в котором они могли оказаться.

— Как я сказал тебе утром, иногда мне придется принимать решения за нас обоих, даже только за тебя. Это будет действительно необходимость, а не моя прихоть. Не потому, что я твой — муж, а ты не имеешь права голоса, а потому что в силу своего жизненного опыта и даже возраста и профессии, я в большинстве случаев смогу оценить ситуацию более правильно. Я, конечно, выслушаю твое мнение, но, если то, что ты предложишь, не покажется мне благоразумным, я приму решение сам. И у тебя не должно быть на это обид.

— Я очень постараюсь не обижаться… — Анна посмотрела на часы. — Яков, давай я все же разогрею тебе ужин, хоть и поздно, — она резко встала с дивана, и Штольман увидел, что она неуверенно ступала на правую ногу.

— Аня, что у тебя с ногой?

— С ногой?

— Анна! Покажи!

— Ничего страшного, просто я упала ночью и подвернула ногу. Платье пострадало больше, чем я.

Яков Платонович серьезно посмотрел на Анну:

— Шла, наверное, не разбирая дороги, когда слезы глаза застилали?

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я — следователь. Аня, потому что я — твой муж и знаю, как это могло произойти. Анна, ты не должна была никуда ходить ночью. Это совершенно небезопасно. Что если бы ты не просто упала? Где бы я тебя потом искал? Обещай мне, что больше никуда не будешь ходить одна по ночам.

Анна что-то буркнула, но вряд ли это было обещанием.

— А теперь давай я посмотрю, — нога Анны чуть припухла в щиколотке, но на вид действительно не было ничего серьезного. — Аня, иди отдыхай, не беспокойся. Я сам себе разогрею. Потом приведу себя в порядок, а то я уже второй день не мывшись и не брившись, и приду посидеть к тебе перед сном.

Когда позже Яков зашел в спальню, она читала. Или пыталась. Она ждала его. Своего мужа.

— Аннушка, я очень устал, я ведь почти не спал прошлую ночь. Я хотел посидеть с тобой, но, похоже, засыпаю на ходу, — он поцеловал ее в щеку и хотел уйти.

Анна остановила его, взяв за руку.

— Яша, не уходи. Я хочу, чтоб ты ночевал здесь. Потому что хочу, чувствовать тебя рядом.

— Аня, ты уверена, что хочешь этого?

— Да. Пожалуйста, не уходи. Останься. Со мной.

Штольман положил на место любимую подушку, которую держал, и лег рядом с Анной. Обнял ее и прошептал: «Аня, я люблю тебя. Я всегда буду только твоим». Анна провела рукой по его еще не совсем высохшим волосам и улыбнулась. Как все-таки хорошо, что они снова вместе. Она тоже хотела сказать, что любит мужа, но он уже спал.

========== Часть 6 ==========

Штольман чуть не опоздал на службу. Они с Анной помирились. По-настоящему. Он не ждал хороших новостей в течение дня. Но его сердце согревали воспоминания о том, как ему было хорошо с Анной, когда он снова мог любить ее как мужчина, и даже с возможными дурными известиями день не казался ему неудачным… Пока ему не принесли телеграмму. Что ж, этого и следовало ожидать…

Из скупых сведений телеграммы Александра складывалась следующая картина. Себастьян Баллинг был курьером по деликатным поручениям. Возил все. Деньги, документы, письма. Был известен в Остзейских губерниях и Петербурге. Человек надежный. Дмитрий не раз пользовался его услугами. Куда, кому и что он еще вез помимо кузена, Саша не знал. Штольману кроме портрета он вез Gebetbuch — молитвенник, в котором была записана родословная Ливенов… Куда князь добавил своего незаконного сына Якова Штольмана…

Яков Платонович тяжело вздохнул. Этого он и боялся — что в пакете было еще что-то для него, и это что-то выдало бы его связь с Ливенами. Фамильное древо, куда князь вписал побочного сына — куда уж еще больше… Следователь Штольман прекрасно понимал, что это мог быть повод для шантажа как его самого, так и Ливенов. Даже если грабитель позарился только на дорогой молитвенник и не заметил сейчас в нем ничего подозрительного, он мог заметить это позднее. Как сказать обо всем Трегубову и Коробейникову? Или не говорить пока? По тому, как была составлена телеграмма, можно было понять, что это был молитвенник семьи Штольманов. Если же потом молитвенник обнаружится, можно будет сказать, что произошло непонимание или недоразумение. Или полицмейстер сочтет это сокрытием информации и должностным преступлением? Но об этом он подумает потом.

Сейчас Штольмана больше занимало другое. Он примерно представлял, что за деятельность была у Баллинга. Будучи чиновником по особым поручениям, он знавал одного человека, который занимался примерно тем же. Он ездил по Петербургу и окрестностям и между Петербургом и Москвой. Он не занимался ничем незаконным, но поручения и правда были деликатным. Он перевозил ценные бумаги, секретные письма, драгоценности, отвозил деньги за карточные долги и просто долги и забирал долговые записки… Часто он не знал, что возил, но иногда связь между отправителем и получателем говорила больше, чем содержимое пакетов. Ему полностью доверяли. Он был человек безупречной репутации. Для клиентов. И повеса, вечно ищущий приключений и романов для остальных. Из обедневших дворян, но с хорошим образованием, прекрасными манерами и умением расположить к себе кого угодно. Умный, осторожный, хорошо развитый физически, с отменной реакцией, умеющий защитить себя и то, что возил. Прекрасно стрелявший и владевший шпагой и кинжалом, знавший не один вид борьбы… Такого трудно было бы застать врасплох, чтоб приложить по голове. Да и зачем? Убить из пистолета — возможно. Пытать до смерти, чтоб получить какую-то информацию — не исключено. Бить по голове, чтоб просто оглушить да еще и не наверняка — опрометчиво.