Вы, Виктор Иванович, понимаете, что при моем чине в Затонске надолго я остаться не могу, что нам с Анной придется уехать отсюда. Петербург с новыми родственниками и оставленной князем квартирой был бы самым лучшим вариантом. Если бы тайна моего происхождения так и оставалась тайной. К сожалению, сохранить это в секрете не получится, как бы я этого не хотел. И теперь это зависит даже не столько от Ливенов или меня. Теперь это больше во власти других людей.
— Других людей?
— Пару ночей назад мертвым нашли курьера, который вез для меня пакет от Александра, там был вот этот портрет.
Миронов внимательно посмотрел на портрет и даже взглянул на него с обратной стороны.
— Яков Платонович, Вы несомненно очень похожи на князя, своего настоящего отца. Но если портрет у Вас, каким образом этим может воспользоваться кто-то другой? На портрете не указано, что на нем за семья. Даже если кто-то и понял, что на нем именно Ваша семья, определить, что мужчина на нем не Штольман, можно только, если он знал князя в лицо. Если так, то портрет бы забрали с собой.
— Да, Виктор Иванович, все так, как Вы говорите. Но нарочный вез не только портрет. Он еще вез молитвенник Ливенов, там родословная семьи, куда князь добавил меня.
— Вас, своего побочного сына? — удивился адвокат.
— Именно.
— А вот это очень нехорошо… Нехорошо, что он попал в чужие руки.
— Да куда уж хуже… Единственная надежда, что его украли не целью шантажа, а из-за ценности самой книги. Но на это я не особо уповаю.
— Но ведь шантаж не будет иметь смысла, раз Ливены признали Вас как родственника. Шантажируют за тем, чтоб сведения оставались в тайне. А Ливены, насколько я понял, наоборот, собираются ввести Вас в общество как члена семьи.
— Но человек, завладевший молитвенником, не знает этого. Если он из Затонска или округи, то он, возможно, знает меня или слышал обо мне. Естественно, легче шантажировать меня, чем искать Ливенов непонятно где. Человек я гордый, это известно, поэтому, скорее всего, шантажист сочтет, что я не захочу, чтоб такая грязная страница моей биографии была известна в городе.
— Шантажировать полицейского чиновника высокого чина? Вы думаете?
— Так шантажируют и членов императорского дома, поверьте мне, как бывшему чиновнику по особым поручениям. А я всего лишь коллежский советник, начальник сыска.
— Скверно все это, Яков Платонович.
— Еще как скверно. На шантаж я, как Вы понимаете, не поддамся. И мне самому придется открыться, что я — внебрачный сын князя. Я понимаю, что злословья мне не избежать. Но я не хотел бы, чтоб досталось и Анне. Тем более, что здесь ее все знают, а некоторые люди относятся к ней предвзято, считают ее, мягко говоря, с причудами. А тут еще я, ее муж, со своим скандальным происхождением… К сожалению, у людей в провинции может быть гораздо больше предрассудков, чем в большом городе. Поэтому я и хочу, если начнутся пересуды, чтоб она уехала из Затонска. На какое-то время, пока буря не стихнет.
— Как же, уедет она! Вы же видели, что она тут устроила. У вас и дома, наверное, скандал был… — предположил отец Анны.
— Скажем так, у нас возникло непонимание, — неопределенно сказал Штольман.
— Непонимание возникло? Вы точно про мою дочь говорите, Яков Платонович? Если ей в голову втемяшилось, что не поедет, так ее разве что силком везти…
— Поедет по своей воле, точнее по договоренности со мной.
— Яков Платонович, может, ее лет в пять надо было отдать Вам на воспитание? Если у Вас так хорошо получается с ней справляться? У нас вот с Машей таких успехов не было…
— Да и у меня, честно говоря, успехов в этом особо тоже нет, — признался Штольман. — Но она все же согласилась, что это будет лучшим выходом из ситуации.
— Да, скорее всего так. Если начнутся сплетни и поношения, наверное, ей лучше будет уехать на время. В Петербург?
— А куда же еще? Там хоть Павел, мой дядя. У него правда служба, но, думаю, он найдет какую-нибудь даму за ней приглядывать. У него, полагаю, много знакомых, из кого можно было бы выбрать.
— Ваш дядя на службе? В каком-нибудь министерстве?
Штольману хотелось посмотреть, какая реакция будет у Миронова на должность Павла.
— Нет, он заместитель начальника охраны Государя.
— Кто?? — у Миронова вытянулось от удивления лицо. — Так он заместитель того самого Варфоломеева, который приезжал сюда, когда Вы пропали?
— Да, его.
— Яков Платонович, Вы в какую семью попали?? С такими людьми шутки плохи… И связи у них, я даже боюсь предположить, какие…
— Об этом я Вам и пытался сказать в прошлый раз. Извините, что сделал это в таком непотребном тоне.
— Теперь я понимаю… Да, если они решили признать Вас Ливеном, Вам никуда от этого не деться. И на мнение света, им, похоже, наплевать…
— У меня сложилось такое же впечатление. Я пытался сказать, что лучше не раскрывать моего происхождения. Но тщетно. За меня, как я понял, это уже решили. И Вы правильно сказали, не мне тягаться с такими людьми.
— Я ведь грехом думал, что это праздная семейка из высшего общества… А Вы, простите, решили к ним… — Виктор Миронов не мог подобрать слова.
— Пристроиться? Чтоб быть хоть каким-то боком из этих аристократов? Да, такое впечатление по моему поведению могло возникнуть… Знаете, если бы это были титулованные снобы, светские хлыщи, я бы постарался держаться от них подальше, да и они сами бы меня не приняли. Но Павел — человек порядочный, честный, не надменный, а еще добросердечный и понимающий. Александр еще слишком молод, но он тоже приятный человек. Таких родственников можно считать благословением, с титулами они или без. Особенно, если никаких родственников вообще не было.
— Да, я понимаю. В их лице Вы в какой-то мере нашли семью, которой у Вас не было много лет.
— Да, пожалуй, это так. Я был рад, что Вы с Марией Тимофеевной приняли меня. Но до встречи с Ливенами я не понимал, что означает выражение кровные узы. Я плохо схожусь с людьми, но к Павлу я почувствовал расположение с самого начала. А он был очень рад, что обнаружился сын его любимого брата. Мне кажется, после смерти брата это для него в какой-то степени стало утешением, ведь до этого он думал, что у Дмитрия не было своих детей. Для него совершенно неважно, что я его незаконный сын. Для него я — Ливен, такой же как он сам и Александр.
— Простите, что задам этот вопрос. Как же получилось так, что Вы — внебрачный сын князя? Судя по всему, князь все же не был бессовестным человеком. Оставил Вам квартиру, фамильное кольцо, вписал вас в фамильное древо. Отчего же он не женился на Вашей матери, если они, так сказать, согрешили, да еще и ребенок был уже на пути?
— Потому что моя матушка в то время уже была замужем. Они любили друг друга, но пожениться им не дали. Мою матушку выдали замуж. Потом они встретились, а после той встречи родился я. Князь узнал обо мне только после смерти моей матери. Он взял на себя заботу о моем образовании. Сначала мне наняли гувернера на его деньги. Потом он меня устроил в пансион, затем в училище, и за все это платил он.
— Значит, он не бросил Вас на произвол судьбы?
— Нет. Но ему пришлось скрывать мое существование от своего отца, который испортил жизнь всем своим пятерым сыновьям, и меня бы постигла та же участь. Как мне сказал Павел, мне повезло, что дед обо мне не знал.
— Пять сыновей?
— Да, старший Дмитрий, Павел младше его на двадцать лет, второй был черной овцой, и еще двое общаются только между собой.
— Значит, Павел и Александр — единственные Ливены, которые Вам благоволят?
— Да. Второй брат умер. А два других живут в имениях в Лифляндии. Дмитрий — вдовец, мать Александра умерла, когда он был младенцем. Павел не женат. У Павла и Александра больше нет близких родственников, которые присутствовали бы в их жизни.
— И Александр - не сын князя? Князю, по-видимому, нужен был наследник, раз Вы, будучи побочным сыном, наследовать не могли.
