Возможно, все было проще — что ответы Воронову были результатом того, что накануне он изучал фамильное древо семьи. Ведь пришло же ему в голову назвать девиз Ливенов, хотя вроде бы он и не обратил на него особого внимания. А вышло, что девиз Für Gott und den Kaiser отложился у него в памяти и всплыл сам собой, как только представился случай его упомянуть… Что это, память предков? Или просто проявление его привычки запоминать содержание просмотренных документов в деталях, которые потом могли оказаться значимыми для следствия? Следователь Штольман снова надел фамильный перстень и открыл семейный молитвенник.
Вчера среди своих не таких далеких предков он искал Якобов и нашел двух. Теперь ему почудилось, что когда он впервые мельком глянул на фамильное древо, там были еще мужчины, названные так же. Имена были написаны, естественно, разными почерками, и аккуратными, и почти совершенно неразборчивыми, буквами разных размеров, включая бисерные, с использованием различных разновидностей письма. Первые записи, а они были с начала 17 века, были сделаны преимущественно фрактурой*, что значительно затрудняло их прочтение. Это было одной из причин, почему ни в первый раз, ни накануне он не стал даже пытаться их прочесть. Сейчас же его одолело любопытство. Он взял лупу и стал вглядываться в имена на самой первой строчке Reinhold Friedrich Alexander Wilhelm Baron von Lieven, Anna Charlotta von der Osten. У него ушло несколько минут, чтоб разобрать, что его далеким предком был Рейнгольд Фридрих Александр Вильгельм барон фон Ливен, а его женой Анна Шарлотта фон дер Остен. На чтение имен всех их детей у него не хватило терпения. Он прочел только имя старшего сына, им был Дитрих Фридолин Якоб, уже граф фон Ливен, он был женат на Эрике Фрее Ингрид фон Мальмборг. Судя по имени, эта дама была шведкой. Яков припомнил, что, по словам Павла, у Ливенов была скандинавская кровь и со стороны Ридигеров. Трое средних сыновей его деда с бабкой получили нордическую внешность. Возможно, старший сын Дитриха и Эрики тоже больше походил на скандинава, но имя у него было определенно немецкое Якоб Дитмар Михаэль Фридрих. Это вызвало у него улыбку — почти что Яков Дмитриевич… И этот Яков Дмитриевич был законным сыном своего отца в отличии от него самого. Его женой была Аннелиза Матильда, и у них был только один сын Максимилиан Александр Пауль Вильфрид… Когда-нибудь у них с Анной наверное тоже будет сын. Возможно, Максимилиан, Александр или Павел, но точно не Вильфрид… Максимилиан был отцом Вильгельма Людвига Готтлиба Якоба, который носил титул фюрст фон Ливен. Он нем и о более близких предках он уже узнал накануне… Пора было остановиться… Глаза устали, а в голове была полнейшая сумятица… Как бы после изучения генеалогического древа Ливенов завтра в управлении он не представился как Якоб Деметриус Александр Николас фюрст фон Ливен…
Он положил молитвенник рядом с собой на сидение дивана, прислонился к спинке и на минутку закрыл глаза, чтобы дать им чуть-чуть отдыха… и не заметил, как задремал… Ему приснился князь Дмитрий Александрович Ливен, который, будучи уже совсем слаб, просил брата Павла отнести свой перстень Фаберже, чтоб тот переделал его для его побочного сына Якова…
Комментарий к Часть 6
Посьет К.Н., Паукер Г.Е, Гюббенет А.Я. - министры путей сообщения.
Фрактура - поздняя разновидность готического письма.
========== Часть 7 ==========
Яков открыл глаза и обнаружил, что сидит в гостиной на диване, рядом с ним молитвенник Ливенов, а на его руке перстень князя Ливена… Ему приснился довольно странный сон. Он помнил свой сон… до мельчайших подробностей — в нем Его Сиятельство князь Дмитрий Александрович Ливен просил своего брата Павла отдать свой перстень Фаберже, чтоб тот переделал его.
— Павел, я хочу, чтоб Яков носил мой перстень с полным на то правом. В таком виде как сейчас, он, конечно, права не имеет, ведь он не князь. Но он мой сын, и я хочу, чтоб этот перстень был его, чтоб он мог надевать его и показывать тем самым, что он из Ливенов.
— А если он откажется носить его? Если он не захочет иметь никакого отношения к Ливенам?
— Ну так сделай так, чтоб захотел! Убеди его! Чтоб ты да не смог кого-то убедить… Я очень хочу, чтоб он почувствовал свою принадлежность к Ливенам…
— Думаю, со своим желанием ты опоздал… лет на двадцать… — жестко сказал Павел. — После смерти отца ты мог попытаться сделать это.
— Но ты же теперь знаешь про обстоятельства…
— Знаю. Но ты не дал своему сыну даже шанса самому решить, хотел бы ли он этого… быть Ливеном… Или хотя бы знать, что ты — его отец… пусть даже такой…
— По-твоему, я никудышный отец?
— По-моему, ты ему вообще не отец… Ты абсолютно чужой человек, на которого, как ты говоришь, он похож как две капли воды, и который все же не будучи… полным подонком, взял на себя некоторые обязательства по его воспитанию…
— Павел, это жестоко, — тяжело вздохнул Дмитрий Александрович.
— Жестоко — это бросить своего сына, единственного сына, как ты мне сказал! Да, ты его выучил, но где ты был, когда ему было плохо, когда он нуждался в поддержке, добром слове или совете? Ты, думаю, сидел и жалел себя, какой ты несчастный… А он что, счастливый? Счастливый, что вырос как сирота при живом отце? Ладно бы у тебя их было две дюжины, и ты даже не помнил, от кого. Но единственный сын от Катеньки — единственной женщины, которую ты когда-то любил… сын, с которым у тебя даже не хватило духа познакомиться…
— Павел, я всегда любил Ясика, моего мальчика…
— А что ему от этой твоей любви? Ему нужен был отец, когда он был Ясиком, когда он стал Яковом, а затем Яковом Платоновичем. Да, Платоновичем, а не Дмитриевичем…
— Не думал от тебя такое услышать… — тихо произнес Дмитрий Александрович.
— А я не думал, что услышу от тебя о существовании почти сорокалетнего сына, в чем даже мне ты… практически до самого последнего дня… не счел нужным признаться…
— Ну прости меня…
— Не мне тебя прощать. Тебя должен простить твой сын. Тот, который так тебя и не узнает… не посмотрит тебе в глаза… и не скажет все, что о тебе думает…
— Как бы я хотел увидеть его сейчас… но это невозможно…
— Да, это уже невозможно.
— Я… уже не доживу до того дня… когда он объявится… Он найдется… обязательно… Я не верю, что его больше нет… Я бы это почувствовал… Ты ведь встретишься с ним, сделаешь то, о чем я прошу… когда посчитаешь… что настало подходящее время…
— Да, сделаю. И я постараюсь, чтоб он стал мне, мне и Саше близким человеком… если уж ты не смог стать ему таким… Перстень Фаберже я потом отнесу, но когда отдам его твоему сыну… или скорее всего попытаюсь отдать… это уж как получится…
Естественно, это был сон. Но Якову Платоновичу стало интересно, насколько он мог соответствовать действительности… В его сне разговор Дмитрия Александровича и Павла не был… приятным. Он не был ссорой, но то, что Павел был зол на брата, было очевидным. Зол не потому, что у брата оказался внебрачный сын, а потому, что он скрывал его… Даже после того, как, по мнению Павла, у Дмитрия был шанс признаться сыну в своем отцовстве… и сделать попытку установить с ним хоть какие-то отношения… Такова была его первая реакция — злость и негодование… и он не посчитал нужным скрывать это… Он был резок с братом… не мог сдержаться даже в ситуации, когда тот был уже, можно сказать, одной ногой в могиле… Сам он не отказывался от племянника, наоборот, хотел, чтоб они стали близкими людьми… и делал все, чтоб это произошло… Однако Павел говорил, что несколько раз пытался написать ему, но не находил смелости… Как и его брат?.. Насколько Яков узнал Павла, тот не был нерешительным человеком, скорее наоборот… И тем не менее, он медлил с тем, чтоб рассказать некоему Штольману о том, что на самом деле он происходил из Ливенов… Подозревал, что Штольман будет совершенно не рад узнать об этом… что пошлет его самого и Сашу в лучшем случае к черту… а, вероятнее всего, куда подальше?
