Я пообещала себе в той тиши, пока мы засыпали, что завтра я покажу ем,у как сильно я его люблю. Как драгоценна была его вечная преданность моей памяти и сердцу.

Я оберну губы вокруг его члена и буду любить его, пока не выпью все, что он даст мне.

Я покажу ему, как поклоняюсь не только его душе и разуму, но и его телу.

Сон пушистыми щупальцами окутал мой мозг. Единственными звуками были тихий стук наших сердец, снова синхронизирующийся в единый ритм.

Я позволила нежной близости усыпить меня, но в последний момент перед тем, как уснуть, я прошептала:

— Не бойся правды, Арт. Пожалуйста, не бойся. — Я не ожидала ответа. Я не ожидала, что он услышит меня.

Я только хотела, чтобы клятва проникла в его подсознание, и надеялась, что она ослабит некоторые из недугов внутри.

Время шло, сон снова пришел за мной.

В последнюю секунду перед тем, как я упала в облака, мне на ухо раздался измученный шепот:

— Я больше чем боюсь, Лютик. Я в ужасе.

Правда в его признании проникла в мой разум, ошеломив мое сердце и наполнив его ужасом. Я крепче сжалась в его объятиях.

— Почему? — спросила я.

Прошла, казалось, вечность, пока он молчал, но когда ответил, я пожалела, что не спала, чтобы не слышать это.

Это было то, чего я боялась.

Этот ад маскируется под небеса.

— Потому что когда ты узнаешь, что я сделал, Клео, когда ты узнаешь, что я предатель, ты покинешь меня. Ты будешь презирать и проклинать меня; ты вырежешь мое сердце и исчезнешь. — Его руки сжимали меня, паника сковывала его мышцы. — Ты оставишь меня, Лютик, и на этот раз я действительно буду разрушен. Ты уничтожишь меня навсегда.

25 глава

Артур

Она сказала, что знает меня из своих кошмаров.

Я никогда не говорил о том, что это была чертова правда.

Она думала, что я ее защитник. Ее доверенное лицо и родственная душа.

Она верила в худшую ложь, которую я только мог наплести.

Мне не хотелось думать о том, как я ее предал. Как сделал что—то совершенно непростительное. Никогда не говорил о том, как низко я пал.

Каждый раз, когда я входил в нее, я хотел попросить прощения.

Каждый раз, когда она дотрагивалась до меня или улыбалась, я хотел упасть на колени и рассказать правду.

Я не мог сказать ей, что сделал.

Но я так же не мог долго держать это в секрете.

Это грызло мою душу, погружая меня все глубже во тьму. Она была моим светом, моей надеждой, моим сердцем — и я все испортил, пока не нашел ее.

Она думала, что освободилась от своих кошмаров. Эта реальность освободит ее, а правда рассеет зло в ее прошлом.

Но она не знала, что худшим из них был я.

Единственный демон, которого она должна была застрелить, как только открыла глаза.

Шарада продолжалась достаточно долго.

Но у меня не было сил, чтобы положить этому конец.

Второго шанса не будет. Я не смогу пройти мимо моих отвратительных грехов.

Она забрала бы свою любовь и оставила бы меня нищим.

У меня был бы только мой гнев.

У меня была бы только моя месть.

Но в конечном итоге у меня ничего бы не было.

Восемь лет назад.

Говорят, ничего не происходит без причины. Что плохие вещи случаются с хорошими людьми. Что зло исходит от самых невинных, и что судьба может измениться в мгновение ока.

Я называю это бредом.

Я говорю, что все мы марионетки, которыми управляют другие люди. Такой вещи, как свобода — не существует. Нет судьбы. Это все аккуратно созданные иллюзии.

Я поверил однажды в ложь. Я оглядываюсь на свое прошлое, и тогда у меня хотя бы была надежда.

Сейчас…

Мои глаза широко открыты.

И я никогда больше не буду таким наивным.

— Возьми, Киллиан.

Мои глаза прищурились, чтобы пристать к осужденному, который пытался изнасиловать меня в тот день, когда я прибыл во Флориду. Ключевое слово в этом предложении «он пытался».

И ему это не удалось.

Больно и жалко.

Мужчины прыгали на меня со всех сторон. Мои штаны были сорваны. Мое тело избито кулаками.

Я лежал там — задница голая и готовая к изнасилованию, — когда увидел две дороги.

Такие отчетливые и настоящие, я чувствовал грязь под моими пальцами и видел блеск бетона на солнце.

Два варианта.

Один — сдаться и позволить моей жизни стать серией изнасилований и избиений, пока я не умру от самоубийства или убийства.

Или…

Убей каждую крупицу оставшегося во мне мальчика, который верил, что однажды он может освободиться от этой жизни. Уничтожь всякую надежду на то, что когда-нибудь будет офис с видом на Уолл-стрит. Этот сон был украден в тот момент, когда наручники застегнулись на моих запястьях.

С преступниками невозможно торговаться.

Моя самая заветная мечта стала недостижимой. Это было оторвано, и что бы я ни делал — не достиг бы этого.

Поэтому мой единственный вариант — присоединиться к ним. Чувствовалось, что выбор занял годы, пока моя голая задница была в воздухе, и они возились со своими поясами, но на самом деле это занимало всего лишь микросекунды.

Я выбрал второй путь.

Тот, покрытый грязью и дерьмом.

Тот путь, которому суждено уничтожить меня.

— Просто возьми гребаный поднос, ладно? — Зазубренный шрам на щеке осужденного немного потускнел со временем. Я сделал это с ним без раскаяния или задних мыслей. Он напал, а я защищался.

Излишне говорить, что с тех пор мне дали больше пространства. Никто не хотел связываться с человеком, который забрал не одну, а три души, и все это до его восемнадцатилетия.

Даже охранники не мучили меня. Они знали, что я был здесь надолго — лучше всего было поладить, поскольку теперь они моя семья.

Взяв поднос, я холодно улыбнулся.

— Спасибо, Брэдли. Надеюсь, в моем майонезе и сыре ничего лишнего. Иначе мы с тобой... у нас будет еще одна проблема, которую нужно решить.

Брэдли сглотнул, в его мутных глазах пылал гнев.

— Один год ты здесь, Киллиан. У тебя вся жизнь впереди. Я бы на твоем месте не заводил таких врагов. — Я поднял голову, выхватил пластиковый нож и вилку из контейнера.

— Да неужели? Значит, я должен был позволить тебе изнасиловать меня? — Я драматично вздохнул.

— Не понимаю твоей логики, но я рад преподать тебе еще один урок.

— Забрав мои столовые приборы и дерьмовый обед, я сердито добавил:

— Увидимся, Брэдли.

Я ушел, прежде чем он смог сказать хоть слово. Мои глаза просмотрели мрачное помещение кафетерия с неудобными табуретами на болтах и ​​металлическими столами. Все было металлическим и кремовым или с болтами и решетками. Это было чертовски не вдохновляющее, дерьмо, это было прямо «перережьте свою яремную вену к чертям».

Жизнь.

У меня есть жизнь в этом богом забытом месте.

Не в первый раз и определенно не в последний раз мои руки сжались, почти ломая хрупкий пластик подноса.

Так чертовски несправедливо.

Чертовски больно.

Она мертва.

Не думай об этом.

Мой разум окунулся в темный омут воспоминаний. Ненависть, которая никогда не покидала меня, чернотой покрывала мои плечи.

Предательство. Бесчестье. Манипуляция.

Я хотел бросить свой поднос на пол и выпустить ярость внутри.

В тот день, когда пришел сюда, я перестал быть человеком и жил только для одного.

Одна пульсирующая, порочная вещь.

Отмщение.

Месть.

Каждое гребаное слово, которое означало вернуть себя обратно.

Это был я. Я съел это. Я вдохнул это. Я, бл*ть, занимался с ней любовью, пока дрочил в своей камере. Это была единственная любовь, разрешенная в моей душе — единственная мысль, которая заставляла меня подниматься с моей гребанной койки и встречать еще один день в чистилище.

Единственный способ выживать каждый день, зная, что Клео уже нет в этом мире.

— Киллиан, он хочет тебя видеть.