– Не пойду, сказала!

– Пойдешь, – сузил глаза начальник, – как миленькая, пойдешь!

– За что?!

– За глаза твои карие и ресницы шикарные!

– У меня голубые, – пробурчала еще.

– Еще лучше, – добродушно заметил шеф и начал демонстративно перебирать бумажки, давая понять, что разговор окончен.

– Аркадий Зиновьевич!

– Что, Винокурова?

– Я папе пожалуюсь, – решилась я на шантаж.

Он кивнул.

– И как можно быстрей, сделай милость. Надоело мне с тобой нянькаться, он на тебя рявкнет, и полетишь, как голубка, махая крылышками.

Я вздохнула, папа генерал действительно рявкнет, и я полечу.

Речь шла о ведомственном конкурсе красоты «Краса полиции». Подобные конкурсы вызывали у меня всегда приступы ехидства в адрес участниц и жюри, а теперь родной начальник предал и заявил на конкурс мою кандидатуру от нашего отдела.

– Ну почему я? Что, больше не кому?

– А кому, скажи на милость? Марии Геннадьевне? Там, между прочим, возрастной ценз до 30.

– Ну, вот Горбаневой как раз до тридцати.

Мой начальник за привычку по-бабьи вздыхать, получивший прозвище Зиночка, вздохнул и посмотрел на меня как на пациентку отделения пограничных состояний.

– Ты, когда Горбаневу видела в последний раз?

– Не помню, а что?

– А то, что она с понедельника в декрете.

– Да? Ну не знаю…Михеенко!

– Все, Винокурова, разговор окончен. Михеенко коня на ходу не только остановит, но и шею ему свернет. Так что иди, Христа ради, всю душу вынула уже. И вообще, там подарки будут, корону подарят.

– Давайте я закажу корону у китайских товарищей и приду в ней на работу, Вас порадовать.

– Так, сбор участниц в ТЮЗе в три. Свободна.

Я терпеть не могу опаздывать, чего не скажешь об организаторах этого волшебного конкурса. Я откровенно томилась, в комнате сидели еще около десятка девиц, всем в районе двадцати лет, и перешептывались, глядя на меня. Впрочем, не все, некоторые селфились в соцсети. Лица у юных инстадив, как на подбор, имели выражение надменное и пресыщенное жизнью, что так чудесно удается в двадцать лет.

Дверь широко отворилась, и все невольно посмотрели в дверной проем.

– Привет, телочки! – бодро гаркнула вошедшая.

Я широко улыбнулась. Телочки заметно поскучнели и скисли. Корона уплывала у них прямо из-под носа, потому что вошла Татьяна.

Татьяна была нашей местной притчей во языцах и моей институтской подругой. Сейчас виделись мы нечасто, но знали о жизни друг друга практически все, чему очень способствовало наше сарафанное радио, которое работало не хуже национальных информагентств.

Татьяна красавица. Если я ходила в спортзал для дела, то Таня для тела. Попу она имела такую, что шлепнуть по ней хотелось даже мне. Грудь, как мужики говорят, стремящийся четвертый, талия тонкая. Ростом высокая, не то, что я, гном, несла она себя, как фрегат Ее Величества. Роскошная копна черных, как смоль, волос доходила Таньке до пояса, глаза синие, как майское небо, улыбка белозубая, губы, от природы, имеющие красивую четкую форму, были умело подкорректированы косметологом и теперь стали маняще пухлые. В общем, в Таньке было прекрасно все. Все, кроме характера. Татьяна считала, что она всегда права. А если Таня не права, смотри пункт первый. Еще Танька была правдолюб. Резала ее в глаза, не обращая внимания ни на возраст, ни на звание, ни на должность. Но поскольку мозги у мужиков, как известно, не в черепной коробке, капитана Танька получила раньше меня. Впрочем, у Татьяны было одно несомненное достоинство: она умела, когда хотела, говорить таким приятным нейтральным тоном, что даже, когда она сообщала человеку, что он полное дерьмо, люди слышали это как: «вы такая какашечка» и как-то не держали на нее обиды. Но были это, конечно, в основном нужные ей люди. Работала она в нашей пресловутой пресс-службе и являлась, в общем-то, лицом полиции нашего региона. Даже странно, что до конкурса она добралась не в первый же год его проведения.

Еще Татьяна была приемным ребенком. Ее удочерили в возрасте трех лет и приемные родители никогда не делали из этого тайны. Впрочем, мудрости и любви им было не занимать, и Татьяна выросла в полном согласии с родителями, собой и с миром. Единственное, что расстраивало интеллегентнейших Аллу Захаровну и Валентина Петровича, это Татьянина манера выражаться. За словом в карман она не лезла, и, иногда, семейные посиделки превращались в сцену трапезы Филиппа Филипповича, Борменталя и Шарикова.

– Это, конечно, гены, Танечка, – серьезно вздыхала Алла Захаровна.

Несмотря на эти мелкие огорчения, родители души не чаяли в Танечке, и она платила им взаимностью. По возможности, старалась сделать их жизнь счастливой и обеспеченной. А возможность ей обеспечивал богатый любовник. Вообще-то, у них была любовь еще с институтской скамьи, но Танька из вредности называла его не иначе как «Мой любовник», потому что предложения до сих пор он ей так и не сделал, хоть и любил Таню всем сердцем. Поэтому такие мелочи, как ежегодное оздоровление Таниных родителей в санаториях Кавминвод и Черноморского побережья, его совсем не смущали. А заграницу они не ездили принципиально.

Тем временем, Таня, взглядом генерала на новобранцев, посмотрела на собравшихся, заметила меня и широко улыбнулась.

– Алена Дмитриевна, душа моя, Вы ли это?! – театрально вопросила Татьяна.

– Хорош людей пугать, – я похлопала по стулу рядом с собой.

Татьяна изящным движением скинула шубку с плеч и, наконец, села.

– Тебя за что сослали? – спросила она меня.

Я пожала плечами, давай понять, что не знаю причину, по которой провинилась.

– А тебя?

– О, это очень занимательная история. Иду я, значит по управлению, а навстречу мне Ненашев, – она говорила громко и с удовольствием, явно понимая, что ее слушают все и эта фамилия знакома всем, – и он мне говорит: «Танечка, ну ты прямо королева!», а я ему: «Короны только не хватает», а он мне: «Так в чем проблема? Будет тебе корона!». И утром, Савченко мне говорит, что я тоже от нашего управления чешу на конкурс.

Девицы окончательно скуксились, а я покачала головой, ехидно усмехаясь. Я больше чем уверена, что было, как раз наоборот, и на конкурс попросила Ненашева отправить себя сама Татьяна, но Танька бы заболела, если бы лишний раз не поиздевалась над присутствующими и не показала свою значимость.

Наконец появилась девочка-организатор, всем своим видом показывая, что она девушка новой формации и вообще человек московского розлива, снизошедшая до провинциального уровня.

– Я хочу, чтобы вы сейчас себе все поаплодировали, – вещала девочка, – ну же, смелее, ведь здесь находится королева красоты и еще десять мисс.

– О, Боже, как это сильно сказано! Давайте, девочки, сильнее, сильнее, не жалейте ладошек, – глумилась Таня.

Девочка поджала губы, но не ответила.

Ничего интересного по правилам и условиям проведения она не рассказывала, и мы с Танькой откровенно скучали.

– А председателем жюри, девочки, будет наш спонсор, молодой, красивый, неженатый, между прочим! – подмигнула организатор, будто делала нам шикарный подарок.

– Это кто такой? – подала голос Танька.

– А, Вы, что, всех знаете? – не выдержала девочка.

– А вы проверьте.

– Ну, Боташев.

– Рамазан Хусейнович? – надменно подняла брови Татьяна.

– Он самый, – кивнула девушка.

А я удивленно посмотрела на подружку. Она, что же, не знала, что ее любовник будет председателем жюри?

– Потом, – махнула рукой она, в ответ на мой вопросительный взгляд.

Выйдя из здания, мы потопали к моей машине, водить Таня не умела и считала, что это не женское дело, хотя Рамазан неоднократно предлагал ей купить машину.

Когда мы устроились в кафе и сделали заказ, я предложила:

– Ну, рассказывай.

– А, что рассказывать, – поморщилась Татьяна, – мы расстались.

– Совсем? Или как всегда?