– А в чем дело-то?

– Да хотела попросить тебя Марью-Искусницу украсть. На время… Гюнтер просил.

– Вы уж извините, сударыня, – ответил Змей, – но такие серьезные дела впопыхах не делаются. Вернусь, созвонимся.

– Когда ты вернешься, поздно будет. Ладно, лети. Легкого взлета, мягкой посадки!

Баба сняла яблоко с тарелки, и изображение исчезло.

– М-да… Облом, – резюмировала она, задумчиво постучав пальцами по столу. – Авдотья, а ты можешь ее в болото завести?

– Не пойдет она в болото, дура что ли? – откликнулась сова, – и потом у нее жопоезд есть!

– Жопо чего? – переспросила Баба-Яга.

– Жи Пи Эс навигатор, – пояснил Баюн. – Навигационная привязка с точностью до полуметра. Она его на прошлой неделе для Елизара изобрела. Доработанная версия клубка.

– Да шо ж это такое-то?! Ну а ты, Африкан, шо молчишь? Хвать ее, да и в сырой лес, в непроходимую чащобу!

– Боюсь я ее, – задумчиво ответил волк, – уж больно она горазда с режущими и колющими предметами обращаться. Своими глазами видел, как шефским ножом муху к стене прибила. Да еще дед этот, Григорий, научил ее с нагинатой управляться. Глазом моргнуть не успеешь, как разрубит пополам. Искусница – очень серьезный противник в ближнем бою. Да и в дальнем тоже. Одно слово – невеста богатыря.

– И зачем я тогда вас, дармоедов, держу, черт бы вас подрал?! – Яга ударила костлявым кулаком по столу с такой силой, что в воздух подскочил самовар и блюдца с чашками, стоявшие перед членами военного совета.

Тотчас же в углу конференц-зала полыхнула синяя вспышка, сопровождаемая громким хлопком. Вслед за этим из ниоткуда возник маленький фиолетовый Чертенок.

– Здравствуйте, сударыня. Звать изволили? – пропищал он.

– Изыди, сатана! Не до тебя! – в сердцах рявкнула на него Баба-Яга.

– Слушаюсь! – пискнул Чертенок и исчез в облаке желтого, с сильным запахом серы, дыма.

– Ишь, навонял, пакостник! Хоть малость, да всегда подгадит.

Колдунья вновь принялась стучать костлявыми пальцами по столу, непроизвольно выводя allegro con brio из пятой симфонии Бетховена.

– Знаешь, что я тебе скажу, – начал издалека Баюн, – мне кажется, что тут нужен разумный компромисс.

– Чаво? Ты русским языком говори!

– Компромисс – это вроде как обоюдно приемлемая договоренность. Ты к ней сходи, обрисуй ситуацию. Так, мол, и сяк, красавица, получится, что богатырь твой не подвиг совершит, а поспособствует суициду.

– Чаму-чаму?

– Ну, суициду, самоубийству, так сказать. А это уже не подвиг, а игра в поддавки с летальным исходом. Смертельным, так сказать.

– Баюн дело говорит, – встрял Африкан, – иногда простейшие методы самые эффективные.

Баба-Яга в задумчивости подула на чай, налитый в блюдце, со смачным хрустом разгрызла кусок колотого сахара и запила его.

– Хороший у тебя сегодня чай, хозяйка. – проугукала сова.

– Да, индийский. Третьего дня прислала ихняя богиня зла Кали. Я ей кое в чем подмогла.

– Ну так что насчет задумки Баюна? – вернул разговор в рабочее русло Африкан.

– Не будет она меня слушать. Да и не поверит. Мы с ней по разные стороны плетня.

– А я бы попробовал, – прогагакал гусь, – попытка, так сказать, не пытка.

– Еще мысли есть? Не хочется мне в ее посад лететь. Ступе ТО делать надо. Хотя, конечно, хорошо бы новую купить, – сказала Баба-Яга, задумчиво глядя на статью «Ваша новая ступа» в журнале, который описывал тест-полеты на новейших образцах. – Да и метлу пора менять тоже. Веник-то ейный совсем ветрами повырывало.

– ТО, конечно, сделать нужно. Ну а если Кощей завтра за ней явится? – промурлыкал Баюн. – А еще хуже – сегодня?

– Типун тебе на язык! – сплюнула Яга, – Ладно. Щас слетаю… Усе, объявляю военный совет закрытым. Сбор вечером. У восемь часов.

/////////////////////////

А в доме Елизара вовсю кипела трапеза. Стол, накрытый матушкой богатыря, ломился от яств. Тут были и соленые белые грибочки, и осетровый балык, и холодец двух сортов, и яблоки моченые, и помидоры соленые, и огурчики хрусткие, и капуста квашеная, и язык отварной. О пирожках и расстегаях и говорить нечего.

Елизар задумчиво поглощал холодные и горячие закуски, а дядя Гриша искусно украшенными палочками неспешно ел суши с осетриной.

– Я вот все в толк взять не могу, Гриша, – молвила мать Елизара, – чегось ты палками-то еду берешь? Ножом да вилкой оно ж сподручнее.

– Видишь ли, Матрена Кузьминична, то, чем мы едим, демонстрирует разницу философии Востока и Запада. На Востоке еду берут, а на Западе с едой воюют.

– Это как? – недоуменно переспросила Матрена.

– Смотри, Матрена, палочки – это не более чем инструмент, чтобы брать еду. А нож и вилка суть метафора меча и трезубца, то есть оружия. И готовят в Поднебесной маленькими кусочками, чтобы то, что берешь палочками, можно было отправить в рот за один раз. А у нас готовят крупными кусками и кромсают мясо, словно воюют с ним.

– Мудрено, – глубокомысленно заметила мать Елизара, – а мне вся эта философия как-то и ни к чему. Главное, чтобы вы, мальчики, сытыми были. Ты бы, Гриша, съел чего, а то все суши, да суши.

– Я стараюсь быть сдержанным в еде.

– Да ты уж не обижай хозяйку. Отведай закусок разных, борща, а затем и окорока запеченного.

Григорий попробовал было отнекиваться, но Матрена Кузьминична сделала такое скорбное лицо, что устоять он не смог. А Елизар, наполовину опустошив блюда с закусками, принялся за борщ. Тарелка, которую поставила ему матушка, по объему скорее напоминала супницу. Впрочем, и пяти минут не прошло, как ложка заскребла по дну, а Елизар попросил добавки.

Дядя Гриша под неусыпным оком Матрены Кузьминичны также отведал различных закусок да пирожков и принялся за борщ. Порция, которую он попросил, была куда скромнее.

– Налей мне борща в пиалу, Матрена. Я дома привык суп есть по чуть-чуть.

– Опять хочешь хозяйку обидеть, – нахмурилась Матрена.

– Нет, нет, что ты.

Мать Елизара сходила на кухню и принесла тарелку борща, ненамного меньшего размера, чем у Елизара. Григорий тяжело вздохнул, но противиться не стал. Между тем, Елизар закончил с борщом и перешел ко второму. Кусок запеченного окорока, положенный ему матушкой, тянул килограмма на два. Впечатляющей была и порция гречки с жареным луком и грибами, щедро сдобренной сливочным маслом.

– А вот скажи, дядя Гриша, почему батя и другие богатыри тебя Гишином зовут? – спросил он.

– История это долгая. Как-то возвращались купцы по Шелковому пути из Поднебесной, Китая по-нашенски, и на них разбойники напали. Шелка да фарфор поотнимали, самих в одних подштанниках отпустили. Князю это не понравилось, и велел он мне, Алеше Поповичу, отцу твоему да еще нескольким богатырям с лихоимцами разобраться. Ну мы сходили, разобрались. Вернули все награбленное да еще кое-что у разбойников обнаружили. Стало князю любопытно, что да как там в Поднебесной. Вот и отправил он меня с купцами, в другой раз туда шедшими, посмотреть, как там да что. Прибыл я туда, много диковинного повидал и собрался уж возвращаться, как вдруг увидел у одного воеводы китайского меч диковинный остроты невиданной. Шелковый платок на лезвие положишь, и распадется он пополам. Катана называется. Стало мне интересно, кто это такие делает. Воевода мне молвил, что привозят их из-за моря, из Страны Восходящего Солнца, из Японии по-нашему. Стало мне дивно, и поплыл я туда. Делают там мечи совершенные. Иногда не один десяток лет делают. Необычайно острые и прочные. Захотел и я себе такой. А мне местный сегун, воевода японский, говорит, что подарит такой меч, если я ему послужу да порассказываю, что да как на Руси, потому как я был первым русским, кто туда добрался. Любопытно ему было, как и князю нашему. Ну я и послужил малость. Научился поединку на мечах да искусству боя без оружия – каратэ по-ихнему. Японцы на свой лад из Гриши меня в Гишина и переименовали. Так и прилипло.

– А расскажи, как вы с варварами ратный бой держали? – попросил Елизар.