Дворян, которые запрещали или разрешали браки на стороне, можно иногда определить по церковным метрическим книгам. В шести маленьких деревнях вокруг Никольского в Рязанском уезде в 1781 г., например, было зарегистрировано два брака между вельяминовскими крепостными, четыре между окороковскими и по одному между хлудневскими и левоновскими. Из венчавшихся в том году в Никольской церкви ни одна пара не была из разных вотчин216, что не могло быть совпадением – эти помещики явно требовали, чтобы их крепостные мужики и девки женились друг на друге. Таким же образом в приходской церкви села Талеж в Серпуховском уезде Московской губернии в 1803 и 1805–1817 гг. венчано было всего восемь пар крепостных из деревни Бершово, принадлежавшей тогда Федору Колтовскому: в трех случаях невесты и женихи были из Бершово, а в пяти бершовские мужики взяли невест из вотчин Колтовского в других уездах. Колтовский не жалел усилий, чтобы заставить своих крепостных жениться только друг на друге217. Но в то время как одни владельцы маленьких вотчин по-кощеевски стерегли своих крепостных женщин, другие доверялись кругообороту невест на рынке. Во второй половине 1850-х гг. Бершово принадлежало Андрею Боборыкину, и метрическая книга талежского прихода за тот период показывает, что его мужики приводили жен со стороны, что практически неизбежно предполагает уход некоторых его девок из вотчины в связи с замужеством218.
Вероятно, не меньшее число вотчинников подняли обычные выводные до необычных уровней. В куракинских владениях в 1770-х гг. вывод стоил 15 рублей – тот же уровень, что и у Орлова в эти годы; 10 рублей Куракины выделяли в общинную копилку, 5 брали себе219. В 1767 г. генерал Михаил Голицын, брат вице-канцлера Александра Голицына, послал Инструкцию в свое Троицкое имение в Пермской губернии, в которой женщинам разрешалось выходить замуж на сторону (при условии, что они не были наследницами своего двора) по уплате неуточнявшихся (то есть, по всей вероятности, обычных для этой местности) выводных220. В 1789 г. он взял 10 и 15 рублей за вывод невест из его сулостской вотчины в Ростовском уезде и распорядился отдать эти деньги в приходскую церковь. В 1794 г. он истребовал по 50 рублей за каждую из двух девок, ушедших из его сулостской вотчины в замужество, и взял деньги себе. Во всех четырех случаях, по словам бурмистра, девки были такие бедные, что никто из своей вотчины не брал их в жены221. Возможно, Михаил Михайлович предпочитал держать крепостных женщин в своей вотчине, но готов был делать исключения и – к 1794 г. – получать от них свою выгоду.
В районе 1800 г. 100 рублей было типичным размером вывода, например в имении княгини Дашковой, Коротово в Череповецком уезде Новгородской губернии, а также в вотчинах Шишкиных и Орловых222. Выводные продолжали расти. Владимир Орлов-Давыдов (1809–1882), внук Владимира Орлова, в 1831 г. унаследовал некоторые орловские имения и семейное Уложение: он позволял женщинам выходить замуж на сторону за выводные, которые были выше и более стандартизированы, чем у деда223. Никита Панин (1801–1879), министр юстиции при Александре I и Николае I, получивший через жену другие вотчины Орлова, в том числе сидоровское и городецкое, позволял обмен невестами без выводных, отпускал девок замуж на сторону, беря за вывод свыше 200 рублей, и штрафовал незамужних взрослых женщин224.
Из обширной документации, оставшейся от Глебовых-Стрешневых, видно, что с 1815 г. вплоть до отмены крепостного права женщины из их многочисленных вотчин в Ярославской, Костромской, Тверской, Владимирской, Псковской, Московской, Тульской, Орловской и Симбирской губерниях выходили замуж в чужие владения (и явно делали это и до 1815 г.) и соседи отвечали им тем же. В вотчинной переписке иногда отмечается, что Сидор, например, хочет отдать свою дочь замуж на сторону и считает нужным напомнить хозяевам, что он сам ранее приобрел невесту для сына из соседней вотчины. С 1815 г. и далее Глебовы-Стрешневы взимали выводные в размере 250 или 350 рублей, при этом по более высокой ставке брали с более зажиточных дворов и только в отдельных случаях ставка снижалась (до 225 рублей, например) для женщин из бедных дворов225. Как и Владимир Орлов, многие владельцы крестьян понимали, что, устанавливая выводные на уровне или выше растущей рыночной цены бракоспособной крепостной девки, они не остаются в убытке, когда женщины выходят замуж в чужие владения.
К 1800-м гг. многие помещики были нацелены на извлечение максимума прибыли из замужества крепостных на сторону, и Шереметевы более откровенно, чем кто-либо. Из шереметевских отпускных грамот первой половины XVIII в. видно, что Петр Борисович (1713–1788) взимал тогда либо номинальный вывод, либо вообще никакого, а уже в инструкциях, разосланных по его многочисленным имениям в 1764 г., вывод устанавливался, в зависимости от зажиточности двора, на уровне 10, 20 или 30 рублей; 20 и 30 рублей значительно превышали тогдашнюю рыночную цену бракоспособной крепостной девки. Более того, если хозяйственная деятельность девкиного отца приносила больше 500 рублей в год, она не могла уйти без личного разрешения барина226. Понятно, что в таких случаях он назначал особую цену.
Николай Петрович Шереметев, вошедший в наследство с 1788 г., поднял на следующий же год обычную ставку до 40, 80 или 120 рублей, а в 1790 г., как минимум в своих вотчинах на севере Центральной России, где многие из его крепостных занимались не сельским хозяйством, а ремесленным и торговым делом, – до 100, 150 или 200 рублей. В 1796 г. он объявил, что будет лично определять выводные для дворов, чье состояние перевалило за 1000 рублей. С другой стороны, в том же году он установил более низкий тариф для своих пахотных крестьян – 40, 80 и 120 рублей, а бедным дворам, по крайней мере в Вощажниковской вотчине Ростовского уезда, которые жаловались на бремя других поборов, разрешил рассчитываться пряжей и холстом. В 1800 г. он отменил плату натурой и – по меньшей мере в торговых селах – снизил денежную ставку для беднейших дворов до 50 рублей, подняв при этом до 200 рублей ставку среднезажиточным дворам с капиталом от 500 до 1000 рублей и оставив за собой решение, сколько брать с богатых дворов. В 1803 г. он увеличил выводные для пахотных крестьян до 100, 150 и 200 рублей; если бедный двор не мог собрать минимальной платы, им можно было все же выдать своих дочерей на сторону на взаимообразной основе, но только с его личного одобрения227. Когда же богатейшие дворы выдавали своих дочерей в чужие руки, ему случалось в отдельных случаях истребовать тысячи рублей. По вступлению в наследство в 1809 г. Дмитрий Николаевич Шереметев сохранил ту же шкалу расценок и ту же прерогативу определять размер платы для особо богатых228.
Шереметевы вполне сознательно обратили замужество своих крепостных на сторону в существенную статью дохода229. С другой стороны, и в XVIII, и в XIX вв. они позволяли девкам из обнищалых (по информации выборных и бурмистров) дворов выходить замуж на сторону безвыводно230. Лишь в редких случаях запрещали они замужество на сторону – как, например, в 1834 г. двору в Вощажниково, чья задолженность по оброку была больше минимального сторублевого выводного. Эти деньги лучше пустить на оплату долга, распорядилась вотчинная контора, проявив таким образом поразительное непонимание того, кто именно платит выводное и что эта трата ложится на двор жениха, а не невесты231.
