Обычно эти движения зарождаются в социальных сетях Интернета, но начинают опознаваться как движения только тогда, когда оккупируют городские пространства, часто митингуя на площадях или проводя уличные демонстрации. Пространство таких движений включает взаимодействие между пространством потоков в Интернете и беспроводных коммуникационных сетях и пространством захваченных физических мест и символических зданий, выбранных для акций протеста. Этот гибрид киберпространства и городского пространства создает третье пространство, которое я называю пространством автономии. Использование этого термина связано с тем, что автономия может быть обеспечена только благодаря возможности ее создания в свободном пространстве коммуникационных сетей, но реализовать ее в качестве трансформирующей силы, бросающей вызов дисциплинарному институциональному порядку, можно только тогда, когда граждане заявляют свои права на городское пространство. Автономия без сопротивления становится изоляцией. А сопротивление без постоянной опоры на автономию в пространстве потоков равносильно митинговой «движухе». Таким образом, пространство автономии – это новая пространственная форма сетевых социальных движений.

Новые социальные движения одновременно локальны и глобальны. Каждое возникает в собственном конкретном контексте в силу определенных обстоятельств, каждое создает собственные сети и собственное публичное пространство, физически обозначая свое присутствие в городском пространстве и подключаясь к сетям в Интернете. В этом смысле они локальны, но они также глобальны, поскольку связаны благодаря сетям с подобными движениями во всем мире, и они учатся и вдохновляются опытом других. Более того, они включены в постоянные глобальные дебаты, разворачивающиеся в Интернете, и периодически призывают к совместным манифестациям – одновременно в нескольких местах в разных странах мира. Этим движениям свойственно осознание и выражение глубокой озабоченности общими проблемами всего человечества, они явно демонстрируют принадлежность к культуре космополитизма, но одновременно и укорененность в своей специфически конкретной идентичности. В некотором смысле эти движения – предвестники устранения существующего раскола между локальной общинной идентичностью и глобальным индивидуальным осетевлением – объединением в общую сеть

С точки зрения их происхождения, эти движения по большей части возникают спонтанно; обычно триггером их появления становится внезапно вспыхивающее негодование, связанное либо с каким-то конкретным событием, либо с накопившимся недовольством действиями правящих. Во всех случаях их порождает призыв к действию, идущий из пространства потоков с целью мгновенно создать общность людей для выражения протеста в физическом пространстве. Источник этого призыва менее важен, чем влияние, которое это послание оказывает на множество разрозненных его получателей, эмоционально откликающихся на содержание и форму этого месседжа. Воздействие визуальных образов невозможно переоценить. На ранних стадиях этих движений YouTube всегда является одним из наиболее эффективных инструментов. Сцены насильственного подавления протестных выступлений силами полиции или бандитов оказывают особенно мощное воздействие.

Следуя логике функционирования сетей в Интернете, движения приобретают широкое распространение среди пользователей не только потому, что это заложено в вирусной по своему характеру природе распространения сообщения, но также и в силу эффекта подражания, результатом которого становятся вспышки движений повсюду. Мы можем наблюдать их стремительное распространение от страны к стране, от города к городу, от одного института к другому. Просматривание и прослушивание сообщений о протестах повсюду, даже в самых удаленных областях или в иных культурах, вдохновляет на мобилизацию, поскольку порождает надежду на возможность перемен. И когда делиберация захватывает пространство автономии, надежда перерастает в яростный протест.

Горизонтальные мультимодальные сети, как в Интернете, так и в городском пространстве, порождают чувство сплоченности, общности; это очень важно, поскольку именно благодаря этому чувству люди преодолевают страх и обретают надежду. Сплоченность – это не то же самое, что сообщество, потому что сообщество подразумевает набор общих ценностей, в то время как внутри движения этому набору еще только предстоит выработаться, поскольку большинством участников движут их собственные мотивы и цели, а возможная общность между ними начинает формироваться в практике движения. Таким образом, сообщество – это цель, которую предстоит достичь, в то время как сплоченность – это точка отсчета, источник силы: Juntas podemos (исп. – вместе мы можем).

Участники сетевых социальных движений обладают высокой степенью саморефлексии: они постоянно задаются вопросами о себе самих, не только как о членах движения, но и как об индивидах – кто они, чего они хотят, чего желают достичь, на что похожи демократия и общество, к которым они стремятся, как избежать заблуждений и ловушек, в которые угодило так много потерпевших неудачу движений из-за того, что они стали воспроизводить механизмы той самой системы политического делегирования, которую они хотели изменить именно в том, что касается автономии и власти. Эта саморефлексия проявляется не только в продвижении к формированию сферы совещательности (делиберации) в обществе, но и на многочисленных интернет-форумах, в массе дискуссий, происходящих в блогах и в SNS-группах. Одна из ключевых тем подобных обсуждений – это вопрос о насилии, с которым движения неизбежно сталкиваются в своей деятельности.

В принципе это ненасильственные движения, практикующие, как правило, мирное гражданское неповиновение. Но рано или поздно им приходится физически занимать публичное пространство и применять тактики давления на органы политической власти и бизнес-организации, поскольку они отдают себе отчет в том, что вряд ли удастся добиться справедливого отношения к ним через существующие институциональные каналы. Таким образом, использование силы разной степени интенсивности в зависимости от институционального контекста и сложности стоящего перед движением вызова – это периодически повторяющийся на протяжении процесса любого коллективного действия опыт. Поскольку цель всех движений – выступать от имени всего общества, им совершенно необходимо поддерживать свою легитимность, противопоставляя мирный характер собственной деятельности насилию со стороны системы. И действительно, каждый случай полицейского насилия усиливает сочувствие к движению у граждан, оживляя и само движение. И в то же время нелегко и на персональном, и на коллективном уровне сдержать в себе базовый инстинкт самосохранения. Это было особенно тяжело в случае с восстаниями на Ближнем Востоке, когда, столкнувшись с постоянно повторяющимся жестким вооруженным насилием со стороны властей, некоторые демократические движения в конечном счете втянулись в кровавую гражданскую войну, тем самым перестав быть социальными движениями. Очевидно, что в либеральных демократиях дело обстоит совершенно иначе, но произвол и безнаказанность полицейского насилия во многих случаях спровоцировали ответные действия небольших решительно настроенных групп, готовых на силовую конфронтацию с системой с целью разоблачить насильственный характер последней. Демонстрация насилия – эксклюзивный зрелищный материал медиасообщений – играет на руку тем политикам и лидерам мнений, целью которых является стремление как можно скорее подавить критический настрой, воплощаемый в этом движении. Остро стоящий вопрос насилия – это не только дело тактики. Это определяющий момент в жизни и смерти движений, поскольку они имеют шанс произвести социальные перемены только в том случае, если их практика и дискурс порождают согласие в обществе в целом (на 99 %).

Эти движения редко обладают четкой программой, за исключением тех случаев, когда они фокусируются на единственной очевидной задаче: долой диктатуру. Обычно они выдвигают множество требований: чаще всего это всевозможные требования граждан, желающих самостоятельно определять условия своей жизни. Но именно потому, что требований так много, а побудительных мотивов бесчисленное множество, эти движения не могут создать формальной организации или лидерства, поскольку согласие и сплоченность участников зависят от ad hoc обсуждений и ситуативных протестов, а не от соответствия какой-то программе, выстроенной вокруг определенных целей: в этом одновременно и сила этих движений (привлекательность для широкого круга) и их слабость (как можно достичь чего-то, если цели не определены?). Соответственно, они не могут сосредоточиться на какой-то одной задаче или конкретном проекте. Вместе с тем их энергию нельзя канализировать в строго инструментальную политическую акцию. Вот почему их так трудно привлечь к себе политическим партиям (к которым повсюду относятся с недоверием), хотя политические партии могут извлечь выгоду из перемен в сознании, спровоцированных конкретным движением путем влияния на общественное мнение. Таким образом, они являются социальными движениями, нацеленными на изменение ценностей общества, и они также могут быть движениями, выражающими общественное мнение и влияющими на результаты выборов. Они хотят трансформировать государство, но не подчинить его себе. Они выражают настроения и провоцируют дебаты, но не создают партии и не поддерживают правительства, хотя и могут стать объектом выбора политического маркетинга. Тем не менее они являются политическими в фундаментальном смысле. Особенно когда они предлагают и практикуют прямую совещательную демократию, основанную на демократии сетей. Они создают новую утопию сетевой демократии, вырастающей из взаимодействия локальных и виртуальных сообществ. Но утопии – это не только фантазии: большинство современных политических идеологий, лежащих в основе политических систем (либерализм, социализм, коммунизм), выросли из утопий. Дело в том, что утопии становятся материальной силой, овладевая сознанием людей, вдохновляя их на мечты, руководя их действиями и вызывая их реакции. То, что эти сетевые социальные движения предлагают в своей практике, является новой утопией, составляющей самую сердцевину культуры сетевого общества: утопию автономии субъекта, противостоящего общественным институтам. Реальность такова, что когда общества оказываются неспособными справиться со своими структурными кризисами с помощью существующих институтов, изменения возможны только извне системы при условии трансформации властных отношений, которая начинается в сознании людей и развивается в виде сетей, создаваемых усилиями новых акторов, утверждающих себя в качестве субъектов новой, творящейся на глазах истории. А Интернет, который, как и все технологии, представляет собой часть материальной культуры, является важнейшей площадкой для социального конструирования автономии.