В лекциях Фрейд ещё раз проходит вместе со слушателями проложенными им путями. От темы ошибочных действий он переходит к теме толкования сновидений, ограничиваясь рассмотрением этих двух тем в первый семестр этого двухсеместрового курса. Толкование сновидений – тема для Фрейда крайне важная. Толкование сновидений пациентов с использованием метода свободных ассоциаций имело основополагающее значение для становления психоаналитической терапии и теоретического ядра психоанализа. Фрейд называл сновидения «царским путём» в бессознательное.

Как только Фрейд берётся за тему толкования сновидений, мы снова видим перед собой учёного, не готового поступиться никакими фактами – даже теми, которые признаются современной ему наукой «пустыми», неспособными ничего дать для понимания человека. Он убеждён, что все стороны человеческой жизни имеют какой-то смысл, и находит, что те из них, которыми все пренебрегают, могут не только что-то значить, но имеют подчас ключевое значение для познания душевной жизни и помощи тем, кто страдает душевными расстройствами. Ученик крупного физиолога Э.В. фон Брюкке, в чьей лаборатории Фрейд начинал свою научную деятельность, и уважение и восхищение которым он сохранил на всю жизнь, Фрейд дерзнёт радикально расширить понимание и жизненную практику научной объективности. Если Брюкке, как и многие естествоиспытатели его времени, исходил из чёткого разделения субъективного и объективного, стремясь в своём служении науке вынести за скобки даже свою собственную субъективность и обстоятельства личной жизни[3], то Фрейд попытался объективно подойти к самой сфере субъективного, изучить её законы. И в решении этой задачи он оказался радикальнее и одновременно последовательнее многих современных ему психологов, сосредоточивших своё внимание на изучении того, что хотя и принадлежит сфере психического, но составляет её объективную или объективируемую сторону, и опять же исключивших собственно субъективное в его специфике – пристрастности, тенденциозности, фантазийности и т. д. Ведь Фрейда как раз начинают интересовать намерения, желания, фантазии, образы сновидений – словом, всё то, что до него неизменно оказывалось за бортом объективного научного рассмотрения. И всё это он стремится исследовать и понять с предельно возможной научной строгостью.

Лекции, которые Вы держите в руках, также дают увидеть, насколько сам материал, к которому обращается Фрейд, был непривычен в качестве предмета изучения его аудитории. Фрейду приходится долго подводить слушателей к мысли о том, что ошибочные действия и сновидения могут быть предметом научного интереса, прежде чем он приступает к изложению собственно материала и полученных им результатов. Применительно к толкованию сновидений Фрейд указывает, в частности, на то, сколь контрастирует пренебрежительное отношение к этой теме современной ему науки с тем значением, которое придавалось толкованию сновидений в истории человечества. «Насколько мы знаем, – говорит он, – древние народы придавали всем сновидениям большое значение и считали их практически значимыми. Они видели в них знаки будущего, искали в них предзнаменования. Для древних греков и других народов Ближнего и Среднего Востока военный поход без толкователя сновидений был подчас так же невозможен, как сегодня без воздушной разведки. Когда Александр Македонский предпринимал свой завоевательный поход, в его свите были самые знаменитые толкователи сновидений. Город Тир, расположенный тогда еще на острове, оказал царю такое яростное сопротивление, что он подумывал уже об отказе от его осады. Но вот однажды ночью он увидел во сне танцующих в триумфе сатиров и, когда рассказал это сновидение толкователю, узнал, что ему предвещается победа над городом. Он приказал войскам наступать и взял Тир. Чтобы узнать будущее, этруски и римляне пользовались другими методами, но в течение всего эллинско-римского периода толкование сновидений культивировалось и высоко ценилось» (наст. изд., с.).

Подобного рода обращения Фрейда к Античности не только показывает нам его хорошее знание античной истории и любовь к ней, но и его отношение как учёного к историческому опыту человечества. От этого опыта он так же не готов отступиться, как и от фактов, которые мы можем наблюдать. Он не готов в духе линейного понимания прогресса в человеческом познании довольствоваться предположением о том, что современная наука вобрала в себя всё познавательно ценное, что разрабатывалось в прошлом. Напротив, Фрейд обращается к прошлому как к тому, что может обогатить нас оказавшимися в пренебрежении или не учтёнными наукой темами и предметами – причём обогатить именно как учёных.

Начиная обсуждать тему сновидений, Фрейд предлагает слушателям ход, обратный ходу развития психоанализа. Если, – говорит он, – обнаружение смысла сновидений и разработка практики их толкования изначально имели место после того, как было открыто, что смысл имеют «симптомы болезни некоторых нервнобольных», и производились в неразрывной связи с этим открытием, то в лекционном изложении представляется целесообразным сперва обратиться к теме сновидений и их толкования и через её рассмотрение выйти к психоаналитическому пониманию невроза. Это удобно, поскольку у многих, если не у большинства, слушателей нет опыта клинической работы с невротиками, зато сны, по-видимому, снятся каждому. Фрейд опять стремится опереться здесь на собственный опыт слушателей.

Не имеет, наверное, смысла, пересказывать тут ход разворачивающейся в лекциях фрейдовской мысли. Читатель сам с удовольствием проследит его, обнаруживая, как по мере продвижения вперёд Фрейд вводит в рассмотрение базовые для его подхода понятия: сопротивление, цензура, эдипов комплекс и комплекс кастрации постепенно появляются на сцене, так что пространство психоаналитического подхода к человеку становится всё более очерченным. При этом слушатель (или читатель) оказывается сам вовлечён в это пространство – вовлечён не только познавательно, но так, как вовлекается зритель в пространство спектакля, на собственном опыте испытывая действенность воплощаемой на сцене художественной трактовки человеческой жизни, её коллизий и тайн.

Было бы, пожалуй, слишком грубым сказать, что эти лекции Фрейда сами представляют собой коллективный сеанс психоанализа. Всё же отношение лектора с аудиторией и отношение аналитика с анализантом имеют целый ряд существенных различий. Однако здесь приходят на ум и некоторые сравнения, которые могут оказаться небезынтересными. Так, можно обратить внимание на одно интересное формальное сходство обоих жанров работы: как лектор, так и психоаналитик уделяют тем, с кем они работают, строго определённое, очерченное в своих границах время. Это время, специально выделенное в жизни аналитика и анализанта, в жизни лектора и слушателей. Выделенность этого времени позволяет особым образом проявиться анализанту и слушателю: и тот, и другой могут не прийти; опоздать; присутствуя физически, разными способами «отсутствовать» в разворачивающейся работе; и т. д. Если всё же анализант приходит в условленное время на сеанс аналитической работы, а слушатель – на лекцию, то первый так или иначе соглашается потолковать, а второй – послушать. В обоих случаях имеют место взаимные, двусторонние отношения.

Что касается лектора, он может очень по-разному адресоваться к тем, кто согласился его послушать. Он может стараться увлечь их предметом, стремиться привлечь их внимание красотой изложения или личной стилистикой, может вовлекать в обсуждение или, напротив, предпочитать скорее монологическую подачу материала, и т. д. В отношении Фрейда как лектора можно привести здесь воспоминание Э. Джонса. «Он был замечательным лектором, – пишет Э. Джонс. – Его лекции всегда сопровождались присущим ему особым ироничным юмором того типа, который мы много раз встречали в цитируемых нами отрывках из его работ. Он всегда говорил тихим голосом, возможно, потому, что при напряжении его голос становился довольно резким, но всегда говорил чрезвычайно отчетливо. Он никогда не пользовался какими-либо записями, он также редко тщательно готовился к лекции, большей частью полагаясь на вдохновение. Я помню, как однажды, сопровождая его на лекцию, я спросил у него, какой теме будет посвящена его лекция сегодня, и услышал в ответ: „Если бы я только знал! Мне приходится оставлять это своему бессознательному“.