А чего я хочу?
Действительно, заставляет задуматься. Раньше я хотела стать дизайнером или певицей, но сейчас я хочу стать адвокатом и доказать, что отец не покончил жизнь самоубийством, а его убили.
А хочу ли?
Не знаю… Я запуталась. Я хочу вернуть прошлые времена и быть собой, но… Я должна доказать, что это был не суицид, и наказать Солотошена, ведь кроме меня это никому не надо.
А надо ли доказывать? А что, если я объединюсь с Икуто и убью Солотошена? Отомщу за смерть дорогого мне человека?
«Да, я хочу отомстить, но жить с грехом на душе будет тяжело. Уж лучше тюрьма этому уроду будет. Пожизненное заключение», — да, это то, что действительно будет местью. Убить его будет слишком просто… для него.
Нет, что за мысли? В кого я превратилась? В жалкую девчонку, готовую пойти на все ради мести за своего отца. Это глупо. Я не хочу становиться такой, как Солотошен. Бог нам судья. И человек не в праве лишать жизни другого, даже если это будет правильно — убрать грязь из этого мира. Даже ради мести.
Я не такая, как он… они. Я другая. Я не хочу никого убивать. Хочу добиться правосудия. А Божий суд у него будет. И он будет гореть в Аду. Всегда…
***
Я лениво открыла глаза и огляделась. Я была у себя в комнате, все как обычно, ничего не изменилось, все на месте, кроме как…
— Икуто? — Я удивленно смотрела в его глаза, искренне не понимая. Вот я сижу с Долом в кабинете, вот опять давление и темнота. А что дальше?
— Явно не мышка-норушка, — фыркнул он, все так же нависая надо мной.
Стоп…
— Ты какого хера здесь забыл?! — вскрикнула я, сев на своей мягкой кровати. Все мысли о Доле, папе и Солотошине улетучились, как тучи, разогнанные сильным, порывистым ветром. И что только за мысли? С каких пор я стала философом и поэтом?
Даже гнев и злость куда-то улетучились от этого похабного извращенца-доктора, который хотел жестоко кинуть…
Хотя нет… От этой мысли, что он хотел сделать из меня куклу для повеса обвинений на мою тушку, разозлила, нет, заставила душу наполниться яростью к этому человеку.
— Да вот, ты так быстро убежала, что я не мог не прийти. — Он улыбнулся. Хотя вряд ли это можно назвать улыбкой. Ухмылка, полная сарказма и издевки. Я опустила голову. Это выводило из себя…
— Но это, блять, вторжение в личное пространство! Саботаж! — моему возмущению не было предела, а из глаз вот-вот должны были пойти слезы. Расклеилась ты Аму.
«Я не сломаюсь», — промелькнуло у меня в голове и, сжав руки в кулаки, решительно посмотрела в его глаза, в которых читалось недоумение.
— У тебя моральное истощение и стресс. Причем сильный. — Он наклонился ко мне и поцеловал лоб, и хотела я уже возразить, как он продолжил: — Жара нет, что очень странно, но вполне возможно. Тебе нужен покой, причем не физический, а моральный.
Как он прав, а ведь видит насквозь… И как у него так получается?
Я вновь поникла и, опустив голову, упала на его плечо. Сейчас больше всего не хотелось, чтобы он видел мое нынешнее состояние. Хотелось просто повеситься. Исчезнуть. Испариться.
— Ты сама не своя, что случилось? — Он аккуратно положил большие ладони мне на плечи и легко сжал. Странно.
Сердце сильно застучало, но гнева и ненависти к нему ни капли не убавилось. Так, как и любви…
Я сошла с ума.
«Так тошно, cловно частичку меня вырвали и выкинули в бездонную яму…» — промелькнуло у меня в голове, и, вздохнув, я сильней прижалась к нему. До чего я докатилась?
Он легко дернул плечами и, подхватив меня на руки, усадил к себе на колени, бережно укрывая моим одеялом нас двоих. Я лишь дернулась, но… отстраняться не стала. Все равно. Пусть делает, что хочет. Хотя… мои мысли были далеко отсюда, и я просто не могла понять, что и к чему.
Я ему доверяю и плевать, что на меня ему плевать с высокой колокольни. И когда я успела стать такой? Слабой? Доверчивой? Никчемной?.. Влюбленной?
Нет, я не дам слабину, я буду казаться сильной: как и для себя, так и для окружающих. Я не буду показывать ему свои чувства. Никогда. А сегодня… один день ничего не сделает. Сегодня можно немного расслабиться. Хотя вряд ли «это» можно назвать «немного». Ай… все равно.
Мои веки потяжелели, а сама я начала погружаться в мир грез, на уме только и крутился вопрос: «Куда делся Дол?»
***
После того, как Аму убежала, я хотел плюнуть и пойти к парням, хотя не в моем это стиле — бросать начатое, но что-то остановило меня, и я пошагал за ней. И что со мной такое-то? Иду к почти незнакомой девушке — хотя это мало меня когда волновало — домой. А что я ей, в принципе, скажу? «Прости, я идиот…» или «Ты права, но ты мне на самом деле нравишься»?
Я остановился. Нравится? Интересный аргумент. «Я, Тсукиеми Икуто, заинтересовался розоволосой психичкой», — хотя я понимал, что не только заинтересовался ею.
Глупость какая. Меня, блять, скоро в психушку точно запекут. Да и тем более, мне сейчас не до девушек, главное, свести счеты с Кастетом, а дальше посмотрим, как все сложится.
Я продолжил идти, пытаясь не думать о Хинамори.
«Уже вечер»? — промелькнуло у меня в голове, и я, медленно передвигая ногами, посмотрел на светло-голубое небо, которое темнело с каждой секундой. Я люблю небо и, как бы это странно не звучало, темноту. Это все навевало некое удовлетворение, причем не физическое, а моральное.
Это все от матери.
Моя мать умерла от рака легких, когда мне было тринадцать лет, и с тех пор я часто смотрю на небо, надеясь увидеть в нем ее синие, как море, глаза. Я философ. Хотя какой, нахуй, «философ»? Доктор я. Простой доктор. Я стал тем, кем мечтала стать моя мать и я — врачом-хирургом.
Отец же никогда не любил нас, как и я его. Он не дал моей матери денег на операцию в Германии. Он хотел, чтоб моя мать умерла, и я его ненавижу всей своей сущностью, и мне плевать, что он сейчас сожалеет об этом и пытается искупить свою вину, выгораживая из всяких ситуаций. Это мне на руку.
Вы спросите, екает ли у меня сердце, видя, как отец пытается лизать мне зад? Ни капли. Мне совершенно похуй на этого человека. Он убил мать.
Мои мысли прервал грубый, но не сильный толчок в бок. Я повернулся. Передо мной стояли два бугая чуть выше меня, но явно не сильнее — одинаковое телосложение, не считая того, что у меня пресс, а у них шары аж до колен весят.
Безнадежно. Я изучал карате, еще немного оставалось до черного пояса, как бросил, сразу после смерти матери. А после перешел на боевое самбо и бокс и занимался этим оставшиеся шесть лет.
А что? Держать себя в форме надо всегда. Тем более девушки всегда велись на мое накаченное тело и красивое лицо. Это как раз шло мне на пользу, и я просто не мог не обращать на это внимание, смотря на то, как они сами прыгают прямо ко мне в постель. Но я придерживаюсь двум правилам: первое — не трогать девушек до шестнадцати. А второе… даже если они сами ноги раздвигают.
— Это ты, блять, Икуто? — выплюнул один мужик, передернув плечами, как бы разминая их. А второй же начал хрустеть толстыми пальцами, прямо смотря мне в глаза. Бесят.
Я, подняв одну бровь, сунул руки в карманы и произнес:
— Возможно, вам что-то надо?
Азарт захватил меня с головой. Нарисовались еще одни игрушки для пыток. Будет на ком садовые ножницы применить.
Мои губы искривились в ухмылке, точнее в оскале дикого зверя. Обожаю их недоуменное, вперемешку со злостью, лицо. Я не садист и не зверь, просто я ненавижу купленных Кастетом шавок и шестерок.
— Тебе че, жить надоело, сопляк? — Ему явно не нравилось мое поведение и особенно моя улыбка, что мне почему-то льстило…
— Сопляк у тебя в штанах болтается, — заметил я, немного откинувшись назад и расправляя плечи. Конечно, прозвище «сопляк» меня взбесило, но я стараюсь не обращать на это внимание — припомню и потом отыграюсь.
— Ах ты! — свирепо выкрикнул он и кинулся на меня с кулаками, а в серых глазах хорошо отображалась ярость. Состояние аффекта не лучшее состояние для драки. Но сила есть — ума не надо, и он явно держится этому принципу.
