Вот такие люди стояли на направлении главного удара.

Об их несгибаемом упорстве больше всего знают сами немцы. Ночью в блиндаж к Свирину привели пленного. Руки и лицо его, поросшее седой щетиной, были совершенно чёрные от грязи, превратившийся в тряпку шерстяной шарф прикрывал шою. Это был немец из пробивных отборных частей немецкой армии, участник всех походов, член нацистской партии. После обычиых вопросов, пленному перевели вопрос Свирина: «Как расценивают немцы сопротивление в районе завода?». Пленный стоял, прислонившись плечом к каменной стене блиндажа. «0», сказал он и вдруг разрыдался.

Да, настоящие люди стояли на направлении главного удара, их нервы и сердца выдержали.

К концу второй декады немцы предприняли решительный штурм завода. Такой подготовки к атаке не знал мир. 80 часов подряд работала авиация, тяжёлые миномёты и артиллерия. Три дня и три ночи превратились в хаос дыма, огня и грохота. Шипение, бомб, свистящий рёв мин из шестиствольных «дурил», гул тяжёлых снарядов, протяжный визг сирен одни могли оглушить людей. Но они лишь предшествовали грому разрывов. Рваное пламя взрывов полыхало в воздухе, вой истерзанного металла пронизывал пространство. Так было 80 часов. Затем подготовка кончилась, и сразу же в 5 утра в атаку перешли тяжёлые и средние танки, пьяные роты автоматчиков, пехотные немецкие полки. Немцам удалось ворваться в завод, их танки ревели у стен цехов. они рассекали нашу оборону, отрезали командные пункты дивизии и полков от переднего края обороны. Казалось, что лишённая управлении дивизия потеряет способность к сопротивлению, что командные пункты, попавшие под неперестанный удар противника, обречены на уничтожение, но произошла поразительная вещь: каждая траншея, каждый блиндаж, каждая стрелковая ячейка и укреплённые руины домов превратились в крепости со своими управлениями, со своей связью, Сержанты и рядовые красноармейцы стали командирами, умело и мудрю отражавшими атаки. И в эют горький и тяжёлый час, командиры, штабные работники превратили командные пункты в укрепения, и сами, как родовые, отражали атаки врага. 10 атак отбил Чамов. Огромный рыжий командир танка, оборонявший командный пункт Чамова, расстреляв все снаряды и патроны, соскочил на землю и стал камнями бить подошедших автоматчиков. Командир полка сам стрелял из миномёта. Любимец дивизии, командир полка Михалев, погиб от прямого попаадания бомбы в командный пункт. «Убили нашего отца». — говорили красноармейцы. Сменивший Михалева майор Кушнерев перенёс свой командный пункт в бетонированную трубу, проходящую под заводскими цехами. Несколько часов вели бои у входа в эту трубу. Куншерев, его начальник штаба Дятленко и шесть человек командиров. У них имелось несколько ящиков гранат и этими гранатами они отбили все атаки немецких антсматчикои.

Этот невиданный по ожесточённости бой длился, не переставая, несколько суток. Он шёл уже не за отдельные дома и цехи, он шёл за каждую отдельную ступеньку лестницы, за угол в тесном коридоре, за отдельный станок, за пролёт между станками, за трубу газопровода. Ни один человек не отступил в этом бою. И если немцы занимали какое, либо пространство, то это значило, что там уже не было живых красноармейцев. Все дрались так, как рыжий великан танкист, фамилии которого так и не узнал Чамов, как сапёр Косиченко, выдёргивавший чеку из грнааты зубами, так как у него была перебита левая рука. Погибшие словно передали силу оставшимся в живых, и бывали такие минуты, когда 10 активных штыков успению держали оборону, занимаемую батальоном. Много раз перехедили заводские цехи от сибиряков к немцам, и снова сибиряки захватывали их. В этом бою немцам удаюсь занять ряд зданий и заводских цехов. В этом бою немцы достигли максимального напряжсиия атак. Это был самый высокий потенциал их удара на главном направлении. Словно подняв непомерную тяжесть, они надорвали какие-то внутренние пружины, приводившие в действие их пробивной таран.

Кривая немецкого напора начала падать. В немецких дивизии дрались против сибиряков. Пяти тысяч немецких жизней стоило 117 пехотных атак. Сибиряки выдержали это сверхчеловеческое напряжение. 2 тысячи тонн превращённого в лом танкового металла легло перед заводом. Тысячи тонн снарядов, мин, авиабомб упали на заводской двор и цеха, но дивизия выдержала напор. Она не сошла со смертного рубежа, она ни разу не оглянулась назад, она знала: за спиной её была Волга, судьба страны.

Невольно думаешь о том, как выковалось это великое упорство. Тут оказался и народный характер, и высокое сознание великой ответственности, и угрюмое кряжистое сибирское упорство, и отличная военная и политическая подготовка, и суровая дисциплина. Но мне хочется сказать ещё об одной черте, сыгравшей немалую роль в этой великой и трагической эпопее, — об удивительной целомудренной морали, о крепкой любви, связывавшей всех людей сибирской дивизии. Дух спартанской огромности свойственен всему командному составу дивизии. Он сказывается и в бытовых мелочах, и в отказе от положенных законом ста грана водки во всё время сталииградокях боёв, и в разумной нешумливой деловитости. Любовь, связывающую людей дивизии, я увидел в той скорби, с которой говорят о погибших товарищах. Я услышал её в словах красноармейца из полка Михалева, ответившего на вопрос: «Как живётся вам?».

— Эх, как живётся, — остались мы без отца.

Я увидел её в трогательной встрече седого полковника Гуртьева с вернувшейся после второго ранения батальонной санитаркой Зоей Калгановой. «Здравствуйте, дорогая девочка моя». — тихо сказал Гуртьев и быстро, с протянутыми руками, пошёл навстречу худой, стриженной девушке. Так лишь отец может встречать свою родную дочь. Эта любовь и вера друг в друга помогали в страшном бою красноармейцам становиться на место командиров, помогали командирам и работникам штаба браться за пулемёт, ручную гранату, бутылку с горючей жидкостью, чтобы отражать немецкие танки, вышедшие к командным пунктам.

Жёны и детп никогда не забудут своих мужей и отцов, павших на великом волжском рубеже. Этих хороших, верных людей нельзя забыть. Наша Красная Армия может лишь одним достойным способом почтить святую память павших на направлении главного удара противника — освобоительным, не знающим преград, наступлением. Мы верим, что час этого наступления близок.

Ноябрь 1942г.

НОВЫЙ ДЕНЬ

Шестнадцатого декабря днём подул сильный северо-восточный ветер. Тёмные мокрые облака, теряя тяжёлую влагу, поднялись вверх, посветлели. Туман стал мёрзнуть и оседать белым пухом на проворах военного телеграфа и на низко подстриженных минными осколками прибрежных деревьях. Лужи, стоявшие в снарядных воронках, заковало белыми пластинками льда, белый пар пополз по смотровым стёклам грузовиков, обращённых к ветру. Тёмные тела пудовых мин и тяжёлых снарядов, сложенных в ямах у восточного причала переправы, покрылись лёгким инеем. Земля стала звонкой, воздух просторным. И на западе, над рваным каменным кружевом мёртвого города поднялся невиданно-богатый красный закат.

Ветер и течение гнали по Волге огромную трёхсотсаженную льдину. Она проползла мимо Спартановки, мимо осквернённых врагом развалин Тракторного завода, стала медленно поворачиваться и у «Красного Октября> остановилась, упёрлась своими широким плечами между наледью восточного и западного берега Волги.

В ясное иебо, осторожно раздвигая звёзды, поднялась луна, и всё бывшее в мире белым стало неясным, синим и голубым, лишь одна луна оставалась яркой и белой, словно вобрала в себя всю белизну степного снега. А ветер всё продолжал дуть — холодный и злой, и милый для тысяч сердец.

Течение, сдержанное льдиной, стало искать себе ходов поближе к речному дну, поверхность воды покрылась рыхлой тончайшей корочкой, через несколько часов она упрочилась, закристаллизировалась, и в эту же ночь по трёхсантиметровому, прогибающемуся и постреливающему льду - первым перешёл с левого на правый берег Волги сержант сапёрно-инженерного батальона Титов.