— Ахтунг! В воздухе Алелюхин! Лавриненков!

Алелюхин и Лавриненков были прославленными летчиками соседнего гвардейского истребительного полка, которым командовал подполковник Лев Львович Шестаков. На помощь им вылетело звено из эскадрильи капитана Кузьмина. Возглавил его старший лейтенант Кравчук, ведомым у него был Чантурия.

Завязавшийся бой приближался к аэродрому. В воздухе стоял сплошной рев. Иногда прослушивались голоса, команды летчиков, командиров звеньев. Но из этого шума трудно было понять, чья сторона побеждает, только догадывались по восторженным возгласам:

— Бей! Заходи в хвост!

— Круши гада!

— Так его!

— Витя, «фоккер» сзади! Лечу на помощь.

— Чантурии голос, — угадал майор Курочкин.

Через несколько минут на аэродром сел истребитель старшего лейтенанта Кравчука. Пилот скорее упал, чем вылез из кабины. Техники увидели, как нервно задергались плечи летчика.

— Убили… Убили Чантурию, — а потом крикнул: — Скорее заправляйте баки!

— Разрешите и мне, — попросил капитан Кузьмин, обращаясь к командиру полка.

— Не разрешаю. Не время.

Но вот посты ВНОС сообщили о подлете новой партии немецких бомбардировщиков. Майор Курочкин посмотрел в глаза Кузьмина, полные гнева и решимости.

— Давай! Всей эскадрильей!

К городу летели «хейнкели». Летели группами, уверенно, нагло, не скрывая своих намерений.

Развернувшись, эскадрилья Кузьмина набирает высоту. Команды выполняют четко, почти мгновенно. Забыта боль в ногах. Прошла усталость. Ее нет. Есть ненависть. Жгучая, беспредельная, как сама сталинградская степь.

Когда в небе показались вражеские машины, командир оставил одно звено для прикрытия, а другое повел в атаку. Кузьмин видит, как самолеты врага принимают боевой порядок для бомбометания. «Успеть бы!»

— Атакуем! — услышали приказ Кузьмина.

Трассы пуль впиваются в моторную часть «хейнкели». Бомбардировщик клюнул, но продолжал лететь к цели.

«Добью гада!» — Новый заход — и снова трасса пуль впивается в мотор.

Огромный неуклюжий «хейнкель», вобрав в себя порцию свинца и металла, сваливается на плоскость и летит прямо в воду.

— Принимай подарок, Волга!

Гитлеровцы не выдерживают натиска эскадрильи Кузьмина и, свернув с курса, беспорядочно сбрасывают бомбы.

19 ноября советские войска перешли в контрнаступление. С новой силой разгорелись воздушные бои над Волгой, над широкой сталинградской степью. Немецкие радиостанции теперь передавали в эфир тревожные предупреждения:

— Ахтунг! Ин дер люфт ас Кузьмин!

(Внимание! В воздухе ас Кузьмин!)

Наступление развивалось успешно. 239-й истребительный полк срывал попытки врага наносить удары с воздуха по наступающим войскам, крепко удерживал инициативу на своем направлении. Не внесла растерянности в души летчиков потеря бесстрашных пилотов Чантурии, Кочкина, Бондаренко. Гибель каждого друга отмечалась увеличением счета сбитых «юнкерсов», «хейнкелей», «мессеров», «фоккеров», «дорнье». Каждый день приволжская степь жадно поглощала в свою толщу разбитые части стервятников Геринга. Наступление наших войск продолжалось.

…Это утро выдалось особенно холодным. Стоял лютый мороз. В приволжской степи гуляла пурга. Вздымая тучи сухого снега, на аэродромное поле въехал «виллис». У рулевой дорожки машина остановилась. Из нее с трудом выбрался генерал-майор Т. Т. Хрюкин — командующий 8-й воздушной армией. Отряхнув меховой воротник комбинезона от снега, оглянулся. К нему навстречу бежал командир авиаполка.

— Есть у вас виртуоз? — поздоровавшись, спросил генерал.

— Кто? — переспросил командир.

— Найдется в полку летчик-виртуоз, который в такую погоду мог бы вылететь на разведку?

Командир полка опасливо покосился. На аэродроме бесновался снежный буран. Завихрения снега высоко поднимались к небу, и небо от этого казалось серым и тревожно-мрачным.

— Нелетная погода, — нехотя выговорил Курочкин.

— Сам вижу, что нелетная.

Генерал выжидающе посмотрел в сосредоточенное лицо командира. «Суровая погода, — думал генерал, — опасно летать в такое время, но иного выхода нет».

— Летчик такой есть, — наконец твердо произнес командир полка.

— Кто он?

— Кузьмин.

— Зовите его сюда.

Через несколько минут к генералу Хрюкину подошел Георгий Кузьмин, в унтах и реглане.

— Вот что, товарищ Кузьмин. Время на разговоры терять не будем. Командующий фронтом приказал разведать противника вот в этом районе. — Хрюкин, прикрываясь от ветра со снегом, развернул карту. — Есть предположение, что фашистское командование накапливает здесь танки и мотопехоту, — ткнул он пальцем в угол листа. — Важно узнать, так ли это? Кроме того, крайне необходимо уточнить, вышла на рубеж атаки наша конница или нет?

— Есть! — коротко ответил Кузьмин. — Будет выполнено.

Генералу понравился спокойный и уверенный тон летчика. «Этому доверить можно», — тепло подумал он о Кузьмине.

— Удачного полета, сокол! — Хрюкин пожал летчику руку.

Генерал дождался, пока истребитель поднялся в воздух и скрылся в снежной коловерти, и только тогда направился к своей машине.

Георгий летел на низкой высоте. Самолет бросало из стороны в сторону. Земля проглядывалась плохо. Приходилось сильно напрягать зрение, кружиться по нескольку раз возле каждого подозрительного объекта. Над станцией Котельниково он развернулся. Заметив в завитках метели скопление конницы, сделал крутой разворот и, снизившись на предельную высоту, с большим креном пронесся над полем. Раз, другой… По нему не стреляли. Группы конников стеною двигались вперед. «Наша конница или нет? — Георгий сбавил скорость и снова развернулся. — Паники не замечается. Конники идут на запад, значит, наши». Посмотрев на карту, Кузьмин окончательно убедился, что это и есть заданный район, куда должна выйти конница.

«Теперь надо узнать, где скапливаются фашисты: танки, пехота».

Сектор газа отведен до отказа. Самолет, набрав высоту, уносится в кромешную мглу. Проходит минута, другая. Время снизиться. «Ястребок» прижимается к земле.

Крутит поземка. Она мешает наблюдать, из-за нее почти ничего не видно. Неожиданно Георгий Кузьмин вздрогнул: под крылом танки. Они движутся длинной колонной. Здесь же горюче-заправочные машины. «А не наши ли это танки?» — усомнился летчик. Краснозвездный истребитель проносится вдоль колонны, и Георгий торопливо ведет счет машинам. На втором заходе по нему открывают огонь. «Ага, фашисты… Хорошо!» — обрадованно шепчет он и, не обращая внимания на обстрел, делает круг, уточняя количество вражеских машин. Память работает четко. Надо высмотреть и запомнить все до мелочи. Это важно! Из его донесения будет складываться план дальнейшего наступления, определяться направление главного удара.

Закончив разведку, Георгий Кузьмин направляет свой «ястребок» вдоль колонны и длинно бьет из пушек. На третьем заходе замечает на одном из фашистских танков пламя: «Загорелся, фриц!» Но еще не кончен боезапас, и Георгий обрушивает пулеметный огонь на машины с мотопехотой. «Ага, забегали! — торжествует он. — Знай наших!»

О результатах разведки Кузьмин доложил лично генералу Хрюкину.

— Молодец! — похвалил летчика генерал. — Сегодня же представлю вас к награде.

Через некоторое время разведданные лежали перед командующим фронтом. Штаб внес в оперативный план наступления существенные поправки.

…Во второй половине января битва под Сталинградом достигла апогея. Окруженная группировка гитлеровских войск сопротивлялась с отчаянностью обреченных. К ней пытались прорваться фашистские самолеты, чтобы доставить срочный груз: боеприпасы, продукты, медикаменты. Фашисты торопятся. Тревожно загудела сирена. Наблюдатели заметили в хмуром небе новую армаду вражеских самолетов.

Навстречу ей взмыла пятерка капитана Кузьмина. Это было 22 января 1943 года.

Бой длился пятнадцать минут, а о нем узнала вся страна.

В сводке Совинформбюро от 29 января 1943 года сообщалось: «Пять советских летчиков во главе с капитаном Кузьминым атаковали 14 немецких самолетов, пытавшихся бомбить боевые порядки наших войск. В ожесточенном бою советские летчики сбили шесть вражеских самолетов. Наши истребители вернулись на аэродром без потерь».