— Ладно, я сам дозвонюсь до Кайгурова… Иди уже, обещал ведь, что отпущу… Иди только умойся, а то зареванная вся.
Юлька кивнула и, не задумываясь, автоматически прошмыгнула в комнату отдыха, в ванную. Она не увидела, как Андрей Викторович скривился, а Алексей Михайлович вопросительно поднял бровь.
— Это не я, — сразу отреагировал Андрей Викторович и пояснил, — это Сергей Николаевич таким увлекался. А девчонка влюбилась. Да еще там ситуация очень нехорошая была, и ваш сын оказался к этому причастен. Подробности мне, конечно, донесли, но пересказывать не хочу. Спросите сами, — он еще немного помолчал и добавил, — у нее есть серьезные причины для обиды.
— Ох, уж эта молодежь. А девчонка как? Хорошая?
— Хорошая. На мою старшую похожа, умненькая, старательная, упрямая, но доверчивая и наивная. Вот и попалась.
— Ясно… ну что поехали? — спросил Алексей Михайлович, вышедшую из комнаты отдыха Юльку.
— Да… спасибо, — Юлька шмыгнула носом, — а мне можно будет к нему зайти?
— Не знаю, посмотрим, что врачи скажут…
В машине Юлька сидела как мышка, стараясь лишний раз не дышать. Ей было очень страшно. Она вдруг подумала, что пока она едет, с Сергеем Алексеевичем может случиться что-то нехорошее. И она не успеет сказать, что давно простила его, и попросить прощения за свои детские выходки.
— Юля, — Алексей Михайлович первым нарушил молчание, — расскажи, что у вас случилось с моим Сережей… Андрей Викторович сказал, что ты сама расскажешь…
Юлька вспыхнула. Говорить о таком было гадко и стыдно… но в то же время, Юлька вдруг поняла, что не может скрыть правду. Даже если очень хочется. Это будет неправильно… ведь только это может, если не оправдать, то хотя бы объяснить почему все так случилось.
— Сергей Николаевич, — медленно, тщательно подбирая слова, ответила она, — очень хотел повышение. И он… Он рассчитался за новую должность мной… не добровольно.
— Ясно, — Алексей Михайлович сжал руль, — не знал, что Сережа способен на насилие…
— А насилия и не было, — Юлька опустила взгляд в пол, — ему сказали, что я согласна. А я думала, что я с Сергеем Николаевичем…
— М-да… — Алексей Михайлович помолчал, и покосился на напряженно замершую девушку, — ты права, такое простить очень трудно… теперь я все понимаю…
— Я простила… я была не права, он не такой… он другой. Просто… я думала, что меня перевели экономистом, чтобы… ну… Я убежала из ресторана. Сергей Алексеевич ко мне хотел ехал… и тут авария… — Юлька снова разрыдалась, — а Андрей Викторович сказал, что это он так решил. А теперь… Сергей Алексеевич…
— Не реви, — Алексей Михайлович улыбнулся впервые за весь день, — все будет хорошо. Сережа выкарабкается. Он сильный.
Но кивала, но так и не смогла перестать плакать до самой больницы.
Глава 41.
В больнице строгая медсестра вопросительно посмотрела на Юльку.
— А вы кто будете? В реанимацию можно только по одному. Посторонних не пускаем!
Юлька всхлипнула и снова залилась слезами, понимая, что ей придется ждать новости здесь, в холле для посетителей. И она не увидит Сергея Алексеевича. И не сможет ничего ему сказать.
Алексей Михайлович, склонился к медсестре и что-то прошептал ей на ухо, та заулыбалась и совсем другим тоном ответила:
— Ладно, проходите, — она махнула в сторону входа и добавила, — не забудьте халаты и бахилы надеть около реанимации. Они там слева от двери висят.
— Спасибо, — едва смогла прошептать Юлька сквозь слезы, и улыбнулась впервые с того момента, как узнала про аварию.
Реанимация была на пятом этаже, и пока они с Алексеем Михайловичем ехали наверх она смогла перестать рыдать и успокоиться. А все потому, что он просил не плакать при супруге, при маме Сергея Алексеевича, потому что она и так с трудом держится. И если Юлька расплачется при ней, то всей ее выдержки не хватит, чтобы не разрыдаться тоже.
Бледный, обритый и совершенно не похожий на себя брюнет лежал подключенный к мерно попискивающему аппарату. Это было страшно, но когда Алексей Михайлович вошел и первым делом счастливым шепотом спросил:
— Сняли? Дышит?
И тонкая хрупкая женщина возле кровати, счастливо улыбнувшись, закивала головой, и ответила шепотом:
— Да, Геночка сказал, что хоть немного, но стало лучше. Состояние все еще критическое, но шансов на благополучный исход больше. Операция прошла успешно.
Она посмотрела на Юльку, замершую возле входа:
— Проходи, — похлопала она по второму стулу рядом с собой, — присаживайся. Ты же Юля? Я — Анна Павловна, мама Сережи.
Юлька закивала, боясь, что вместе со словами из нее вырвутся и тщательно сдерживаемые рыдания, осторожно прошла и присела рядом. Сергея Алексеевича было невыносимо жалко. И так же невыносимо было осознавать, что все это произошло по ее вине.
Алексей Михайлович принес откуда-то еще одни стул и присел рядом с женой. Они о чем-то зашептались, а Юлька не отрываясь смотрела на брюнета. Такого странно беззащитного и трогательного. Она сама не заметила, как осторожно взяла его за руку. И теперь сидела и шептала про себя слова извинения.
Больничная тишина, запах лекарств и равномерное попискивание аппарата странно успокаивали. И через какое-то время Юлька задышала свободнее. Слезы пропали, глаза высохли, но нестерпимо захотелось узнать, от врачей хоть сто-нибудь о состоянии бестолкового брюнета. Ну вот почему он так сорвался? Знал же, что она бестолковая, перепуганная и потерявшая доверие ко всем дурочка. Как будто бы первый день ее знает. Подождал бы еще немного. И Юлька сама бы поняла, что он ей не безразличен. Без такого вот экстрима.
Врач пришел к вечеру. Юлька даже не заметила, как ранние зимние сумерки накрыли палату интенсивной терапии, она все так же сидела, держа в руках его руку и ждала, когда он придет в себя. Откуда появилась уверенность, что все будет хорошо, она не знала, но…
— Добрый вечер, — молодой врач пожал руку Алексею Михайловичу и приветственно кивнул Анне Павловне, — а это у нас тут кто?
Юлька сжалась, и отпустила руку брюнета, чувствуя, что сейчас этот строгий врач выгонит ее… Но Анна Павловна ответила:
— Это девочка нашего Сережи, Геночка. Пусть она тоже посидит рядом. Пожалуйста…
— Та самая, — удивленно приподнял бровь «Геночка», — ну ладно. Пусть сидит. Тебя же Юля зовут, да? Поговори с ним. Может быть он услышит тебя. Он к тебе очень привязан. Поговори.
— Хорошо, — хрипло ответила, покрасневшая от смущения Юлька. От долгого молчания голос пропал, и было трудно говорить нормально.
«Геночка» начал обсуждать с родителями состояние их сына, а Юлька молча слушала. Из их разговоров она поняла, что в аварии Сергею Алексеевичу проломило голову и осколки костей черепа попали в мозг. Операция по их извлечению прошла успешно, теперь же осталось только ждать и надеяться. Состояние брюнета все еще тяжелое, но уже не критичное. Теперь, если Бог даст, все будет хорошо.
Странно было слышать слова про Бога из уст врача, но Юлька его понимала. Она помнила, как совсем недавно так же говорили и про восстановление мамы. И Юлька вдруг подумала, что, если подлость Сергея Николаевича была платой за здоровье мамы, то она прошла бы все снова. Потому что жизнь и здоровье близких — это самое главное. Жизнь мамы… и этого несносного брюнета — тоже… потому что ей хочется, чтобы он приносил ей цветы, смотрел на нее так, как может только он, чтобы обнимал и целовал, как тогда… когда она не знала, что это он. Только сейчас Юлька хотела это видеть, чувствовать и знать, что это именно он — проклятый брюнет Сережа…
— Сережа, я такая дура… прости меня, пожалуйста. И возвращайся, ты мне очень нужен, — слова вдруг полились сами собой, и Юлька даже забыла, что рядом стоят его родители и врач «Геночка», которые слышат ее признание, лучше, чем сам Сережа.
Она не заметила, как зачастил писк прибора, отсчитывающего пульс, как напряглись родители Сережи и хотели кинуться к сыну, и как «Геночка» придержал их, схватив за предплечья…
