* * * Нас могут краешком лучей услышать Звёзды И тайну нашу разнести Селена… Тогда любовных мыслей гроздья Известны будут всей Вселенной. * * * Я жил тобою, друг! Сейчас Забыто всё, и я спокоен… Так ветеран, прошедший войны, Тоски, быть может, гонит час. В АЛЬБОМ ДРУГУ (Д.Н.) Когда вручишь ты наконец Мне символ нашего союза — Свободной музыки венец? И да простит нам наша муза Мгновенья творческих грехов. Святые дни, когда желали Мы добрый скипетр Богов, Давно ушедших, и витали, Как Ангелы во власти снов. Нам жизнь большое начертала И жребий гласный указала: Твори, поэт иль музыкант, Природный ум, твори умело И, делая таланно дело, Сжигай себя, как славный Дант. И СОЗДАЛ БОГ ЖЕНЩИНУ Всё так и эдак, всё в насмешке, В глумлении и нервной спешке Вершает женщина дела. Плетёт ли сеть или злословит, Мужчину глупого ли ловит — Она по-прежнему мила. Пленяет страстно и надёжно И носит смело дерзкий взгляд, Умом блеснёт, где только можно, Любови приготовит яд. С холодным чувством откровенья Она мутит покой и сон, В хандру впадает переменно — Веков так было испокон. Позвольте молвить: «Так и будет». Над нею божества печать. Она Всевышнего осудит И будет вечно вдохновлять. В АЛЬБОМ (Е.З.) Тебе – любимице Амура, Моя прелестная Лаура, Я шлю невидимый убор. Когда-нибудь московский двор, Увидев сей венец восточный На белоснежных завитках, Воскликнет злобно: «О Аллах!» Людей сомкнётся круг порочный, Чтоб шаг безбожницы карать И путь к Христосу указать. Но тут (о, чудо!) Невидимку Тебе лишь стоит повернуть — И всё: толпа увидит дымку, Твой лёгкий след и к Солнцу путь… Когда ж, явившись в град пустынный, Ты обратишь свой милый взор К предмету памяти невинной Иль бросишь искренний укор И скажешь мудростью восточной, Меня страданием обняв, И властью мысли непорочной Сразишь, бальзам так и не дав… Ах, полно, славная Зулея И пери девственной красы, Молчу, страдаю, но не смею Глаголом верным простоты Сказать о чувстве безнадежном И в страхе глупом и мятежном Влачу тоскливые часы. Минуты скучные считаю С блаженной маскою глупца И мусульманского творца С надеждой втайне призываю. * * * Dilecta![1] Сердце освежи, Утешь поэта ночи, Терпеньем слову послужи, Души просветли очи. К его игривому перу И вдохновенья неге Сойди к вечернему двору, Не думай о ночлеге. Поведай сладостный обряд, Воспетый родословной, Согрей унылый зимний сад Своим дыханьем ровным. Рукою белой, как цветок, Сними вуаль печали, И резвый звонкий голосок Пусть очарует дали. Тогда мой благодарный слог Твой дивный стан восславит И плечи, и изгибы ног, И юность позабавит. АКТЁРУ В альбом Фельдшерову А.Р. Тебе, мой друг, сады Шираза! Ты заслужил тот славный дар И лавр престижный из алмаза, Рукоплескания пожар. Храм Талии – твоя обитель, Да будет счастлив твой покой, Правдивых фраз немой хранитель, Старик усердный и живой. Где ж, братец, верный Дионис? Садись же рядом пред бокалом! Пусть в взоре тихом и усталом Вино запечатлеет «бис»… Но вот ты вновь на скриплой сцене, Сопутствуя иным певцам, Заводишь искренние пени. И добр, и мудр не по летам. БЛИЗОРУКОСТЬ На А. Вексельмана – одноклассника Средь колб стеклянных и пробир — Он нам ходячая наука И наш моральный бригадир. Но вот беда (и что за мука), Пророчески объемля Мир, Созданье это – близоруко. |
