- Разве не король бриттов? – воин со стуком опустил кружку на столешницу.

- Что вы, Бог миловал! На что нам бритт на нашу шею?! Ходили три года назад слухи, что сватал он госпожу нашу, да отвел Бог эту напасть, своим умом живем!

Воин поднялся, уже не слушая, и кинул на стол монету.

- Господин, куда же вы в такую непогодицу да на ночь?! Для ночлега комната у нас есть, теплая и чистая, довольны будете…

Но дверь хлопнула - воин уже вышел.

***

Сильный стук в запертые на ночь ворота замка разбудил привратника. Старик был подслеповат, суеверен, испугался ночного всадника и позвал в помощь гридня Торента.

- Кто там?! – крикнул тот, приоткрыв смотровое окошко, в которое хлестал дождь.

- Скажу – не поверишь, - ответили из темноты.

Торент вздрогнул, потому что узнал голос. Поколебался… Но он помнил приказ королевы: «на все его вопросы ответь, всем, что ему нужно, обеспечь», и не решился оставить этого гостя за воротами. Кивнул старику на алебарду, пощупал за поясом меч. Снял запор с ворот и запустил всадника.

Во дворе Воин Вереска спешился, кинул старому привратнику поводья. И стремительно, жестко ухватил за плечо парня. Тот открыл было рот, но тут же закрыл, увидев у своего лица лезвие черного меча.

- Нет, Торент, сегодня ты меня не отправишь! Сегодня ты проведешь меня к королеве и не учинишь ни сопротивления, ни шума, потому что не такой дурак, каким стараешься казаться, и ты понимаешь, что я не меньше твоего хочу госпоже лишь добра!

Пришлось подчиниться, - впервые в жизни Торент столкнулся с такой сильной и беспощадной хваткой настоящего бойца.

На пороге королевской спальной залы, освещенной только огнем из очага, Торент все же воскликнул, и Энигма проснулась. В этот вечер она уснула одетая, с книгою в руке, под шум ночного дождя, на мягкой шкуре вместо покрывала. Не шевельнулась, только открыла глаза и молча смотрела на вломившихся в ее покои мужчин.

- Меня принудили, ваше величество! – крикнул Торент. – Сам ни за что бы я…

Энигма приподняла кисть руки и показала: «Уйди!»

Тот ретировался.

Воин Вереска сбросил мокрый плащ на пол, опустился на колени возле её ложа, взял откинутую на изголовье руку и прижался к ней лицом.

Она смотрела молча, не шевелясь, только глаза ее наливались светом ярче пламени очага. Через несколько минут приподнялась, отодвинулась и потянула его прилечь. Он устало лег на край теплой мягкой шкуры, глянул в глаза:

- Я пришел сказать, что никуда больше не уйду отсюда! Если тебе нужен воин, оружейник, кузнец, шорник - я буду работать в мастерских. И я всегда буду рядом!

Она не отвечала, но лицо ее всё преображалось, освещалось глубоким сиянием глаз. Нащупала, стала развязывать мокрые кожаные узлы на завязках кольчуги. Он пробормотал:

- Прости! Я грязный, как дорожная слякоть… две недели в пути без остановок…

Она одолела последний узел, выпрямилась, села на постели, кивнула:

- Завтра нагреем большую бадью горячей душистой воды и устроим баню. А сегодня, - и она потянула завязки своего платья, - ты мне нужен любой!..

… На кухне в окружении слуг изводился Торент:

- Может, зря я послушался госпожу?! Похоже, просто трус я!Из каких преисподень этот ночной демон явился?!

- Ты не трус, ты дурак, - наливая себе браги из большого кувшина, с усмешкой сказал мечный мастер Довмонт. – Если хочешь чем помочь – лучше вина им сейчас отнеси!

- Поднимусь-ка я наверх, - рассудила повариха Бригитта. – В очаг дров подложить надо…

Когда вернулась, неторопливо присела за стол, важно оглядела устремленные на нее глаза:

- Ну, спят оба… одежда на полу… Вот, помяните мое слово – будет у нас новый господин!

Энигма незаметно подошла, прислонилась к косяку и, улыбаясь, наблюдала за происходящим в кузне. Заметила, что и кузнец Вильям, и оружейник Довмонт, заворожено, как дети, следят за каждым жестом Воина Вереска, чуть ли не в рот ему заглядывают. Куда делись вчерашняя спесь мечника, грубоватое ворчание кузнеца! Она вспомнила, как накануне пришел Воин в кузню, без единого слова осмотрел руду, тигли, наковальню, готовые и не закаленные клинки. Потом двумя фразами высказал свое мнение, от которого кузнец и оружейник так и взвились! Гость предложил тогда: «Какой меч считаешь ты своим лучшим? Возьми его и нанеси им удар!». Пылая справедливым гневом, Довмонт побежал в оружейную, выбрал клинок и встал напротив. «Бей сам, - сказал Воин Вереска, - чтобы не говорил потом, будто мне демоны помогали!». Довмонт ударил, - и по всей кузне разлетелся на куски его меч, встретившись с черным мечом гостя! Воин Вереска прошел в оружейную сам, принес другой меч – дамасской стали, королевский трофей. Кинул его Довмонту. «Ударь теперь этим!» Помрачневший оружейник ударил. От силы звонкого удара откачнулись оба, на мечах - ни зарубки, а Довмонт чуть руку не вывернул! Вот после этой-то иллюстрации и стали оба мастера ходить за гостем по кузне как приклеенные…

Вспомнила Энигма и то первое утро, когда после бани и завтрака вновь заговорил Воин Вереска о своем желании не есть хлеб даром – работать в мастерских. Она долго, ласково смотрела на него сияющими, отрешенными от мира глазами. И сказала: «Ты можешь на досуге делать все, к чему душа твоя прилежит - мечи ковать, ратников обучать или упряжь шить… Но и в замке, и в лесной избушке – для меня ты можешь быть только королем, господином!» Она видела, как дрогнуло от этих слов, осветилось его обычно замкнутое лицо, и решилась спросить: как относится он – сын Страны Вереска, к христианству? Ведь только официальное венчание в аббатстве подняло бы его – чужака – в глазах гордых лордов Уэльса до их уровня: муж королевы, не просто любовник! Он ответил: «Я христианин». Её от радостной неожиданности качнуло: «Что.?!» Тогда он расстегнул ворот куртки и молча показал ей вшитый в изнанку одежды крест…

… Мужчины закончили в кузне работу, прервались на обед, и Энигма вошла. Кузнец и оружейник удалились на кухню. Воин Вереска вытирал руки, раскатывал рукава, смотрел на неё, стоящую перед ним, лаская глазами её полные любви глаза, потом обнял, прижал к себе, и в поцелуе остановилось для них время – в закопченной кузне, где гулял теплый ветер, шевеля одежду и волосы. Еще долго стояли так они, закрыв глаза, крепко сплетясь друг с другом объятьями; в вечности, когда некуда больше спешить, когда все желанное свершилось, боясь расплескать это счастье…

- Посмотришь одежду, что приготовила я тебе на день свадьбы? – прошептала наконец Энигма. Он кивнул, разжал объятья, и, сплетя пальцы, медленно, прижимаясь друг к другу пошли они из кузни.

… - Вещи твоего отца?

- Да, он ценил красивую одежду, обувь и добротные вещи. За тот дамасский меч отдал все поголовье овец. Я буду рада, если эти вещи придутся тебе по вкусу; нет – мастер сошьет то, что ты пожелаешь. А вот это… - Энигма достала и развернула красивое, богато расшитое зеленое платье, - я шила сама…

Она стояла возле платья, склонив голову, поглаживая складки и узоры на ткани.

- … шила все эти годы, вышивала листьями и травами. Так решила: или для венца это платье мне будет, или для гроба… Вот здесь стебельки хмеля, видишь? Я каждый день собирала свежие растения и вышивала их контуры, как видела… один стебелек был надломлен… и я вышила с надломом… А тут вьюнки – по всему лифу… и – папоротник… Я вышивала их по одному узору в день… понемногу… потому что пока шила – еще жила в душе моей надежда…

Воин Вереска сжал ее плечи, потом крепко обнял сзади и прижал к себе всю. Она закрыла глаза, откинула голову, прильнув щекой к его щеке.

- Я никогда не мог забыть тебя! Ни дня, ни часа… где бы ни был – в бою, в лесу, на тризне… Ты входила и уходила со мною вместе… запах твоих волос ловил губами на ветру… Знал, что должен отпустить тебя… но забыть не мог… пьян тобою и венчан с тобою… не разорвать, ни разрубить… только смертью…