Когда я всё же дрожащими руками взяла трубку, то на другом конце провода услышала мелодичный голос Иришки.
Иринка была девушкой не глупой. Она тут же быстро сообразила – раз к телефону за мной не пришлось долго кого-нибудь посылать на 3-й этаж и вызывать вниз к телефону, значит, я находилась тут же поблизости – на 1-м этаже. Это в свою очередь значило, что я ждала кого-то на первом этаже, и Ирина моментально вычислила, "кого" я ждала.
– Ну, что, Олюня, не приехал Ален? – как-то виновато этот вопрос прозвучал в устах Иришки, словно она была в этом виновата, но тут же она поспешила меня ободрить – ведь подруга всё же.
– Не переживай! Он должен приехать. Он произвёл на меня впечатление порядочного человека, а порядочные люди так не поступают. Ты подожди… подожди… не уходи только… Может, транспорт пришлось долго ждать. Сама знаешь, как у нас трамваи и троллейбусы ходят, – старалась успокоить меня подруга.
– Ира, я всё понимаю, но ведь уже целый час прошёл, как он должен был приехать. Может, адрес забыл, хотя я ему адрес на бумаге не писала, чтобы он его не потерял. Я на словах всё объяснила, это гораздо надёжнее.
– Это в том случае, если у человека память хорошая, – не дала мне договорить подруга. – Ты подумай, он ведь – иностранец, мог ведь что-нибудь и не понять на твоём чисто русском языке. Лучше уж было бы ему свой адрес на бумажке написать, по бумажке ему бы русские ребята всё правильно и доходчиво объяснили… А так вот, видишь, что получается…
– У него память отличная, и русский он прекрасно знает, – заступалась я за своего, не пришедшего друга. – С плохой памятью человека бы не взяли учиться в чужую страну, да ещё в медицинский институт…
При этих словах я услышала шум приближающегося к общежитию такси, потом звук захлопывающейся дверцы машины, быстрые шаги по ступенькам… и в проёме входной двери я вижу стройный силуэт моего долгожданного иностранного гостя.
Я обрываю свой разговор с Ириной на полуслове и говорю ей: " А вот и мальчик мой приехал", и тут же бегу ему навстречу.
На лице Алена и смущение, и смятение, и радость, и гамма других чувств. Его лицо, каким оно было в тот момент, на всю жизнь, как цветная "живая" фотография, впечаталось в мою память.
В последующие годы, и в прошлом веке и в нынешнем, 21 веке, эта минута его первого появления в нашем общежитии всегда выплывала из глубин моей памяти каждый раз, когда я вспоминала и думала о нём и о своей судьбе.
– Здравствуйте! Извините меня, пожалуйста… Я опоздал на час… Извините, так получилось… Я не знал, что Вы так далеко живёте, и что так долго до Вас добираться.
Но мне не нужны были его оправдания и извинения. Я его давно извинила. Я его простила бы, даже если бы он опоздал и на большее количество часов. Для меня важно было, что он приехал, что он рядом, что я снова вижу его.
Нам всегда кажется, что в такие вот минуты мы – самые счастливые люди на земле, так оно и было. Перебирая в памяти за долгие 36 лет те события в своей жизни, я теперь могу с полной уверенностью признаться себе, что это были минуты настоящего человеческого счастья.
Я познакомила Алена со своими девочками. Мы специально для этого случая стол с угощениями ему не приготовили. Возможно, он нас бы неправильно понял, а вот десертное студенческое чаепитие и кофепитие с конфетами, печеньем и вафлями мы устроили.
Ален очень смущался и робел, чувствовалось, что такое соотношение мальчика и девочек в компании, как один к трём, его приводило в смущение, и он неловко себя чувствовал.
Он ехал на свидание к одной девушке, а приехал – к трём.
Я попросила Тому, незаметно для Алена, сходить к своему бойфренду Гене и пригласить его к нам, чтобы немного разрядить создавшуюся обстановку и это соотношение не в пользу Алена привести более менее к норме. За глаза между собой мы – девчонки из нашей комнаты – звали его "Гена-Крокодил" по имени известного нам всем с детства мультяшного героя. Гена об этом знал и на нас не обижался. Вскоре в нашей комнате появился Генка – очень высокий черноволосый, с большими черными усами, завивающимися на своих кончиках, молодой парень с дымящейся сигаретой "Наша марка" во рту. Ален повеселел, и наш разговор и общение с ним стали более непринуждёнными.
Нам было очень интересно с ним разговаривать. Он был "оттуда" – с Запада, вернее, с Востока, но всё равно из-за "железного занавеса". Он знал ту жизнь, которая для нас была, как говорили, за 7-ю печатями.
Мы с ним говорили не только о жизни вообще, мы говорили о его стране, о традициях в нашей и в его стране, а также о религии и политике. Он, на удивление для своих лет (ему было всего 22 года), хорошо разбирался в международной политике… Немудрено, что в будущем он стал занимать важный пост в Землячестве студентов из его страны, а через несколько лет, когда уехал из России, стал лидером одной из демократических партий в своей стране и публичным человеком… Но это было потом, а тогда, в октябре 1974 года, он был студентом медицинского института и самым дорогим и близким мне человеком.
Уже сейчас не помню, но, кажется, после одного из исчезновений Гены из нашей комнаты, у нас на столе появилась бутылка сухого вина, которую постепенно опорожнял сам Гена. Я не употребляла спиртного, ни в каком его виде. Девочки и Ален чисто символически выпили по глотку за наше знакомство. Всё содержимое бутылки оставалось на прежнем уровне, каким он был до покупки в магазине, за исключением тех 2- 3 стопок, которые выпил Генка за любовь, дружбу, тёплые добрососедские отношения и за дальнейшее развитие и укрепление дружеских связей между СССР и Ливаном.
Так, в кругу моих друзей быстро и незаметно пролетел наш первый с Аленом вечер. Настало время расставаться, и у меня опять, как у загнанного зайчишки, бешено заколотилось сердце, и в висках я ощущала биение пульса. Я могла даже считать этот пульс, не прижимая большой палец к вене на запястье руки, как это обычно делают врачи и медсестры.
Я очень волновалась перед нашим расставанием, я боялась, что этот человек вот сейчас скажет: "До свидания! Всё было очень хорошо…" – и уйдёт, не пригласив меня к себе в гости, и не назначив день и час нашего следующего свидания.
Я увидела, что у Алена было хорошее весёлое настроение, он был доволен этим вечером, и ему не хотелось уходить, но так как было уже поздно, ему надо было уезжать. При прощании со мной
он сказал, что хочет меня ещё увидеть, хочет, чтобы следующая встреча произошла теперь в его общежитии, чтобы я познакомилась с его друзьями и посмотрела, где и как он живёт.
Он ушёл… и казалось, что мир опустел для меня без него в ту минуту....
Я стояла на ступеньках нашего общежития и ещё долго смотрела в темноту, пытаясь проводить своим взглядом его удаляющуюся стройную фигуру, которая, к сожалению, быстро растворилась или рассеялась, как в тумане.
Хоть мне тогда было одиноко и грустно, но на сердце было так легко, так спокойно, как давно уже такого не бывало.
На дворе стоял октябрь, осень, а в душе моей проснулась весна, и наступило самое счастливое и незабываемое время в моей жизни.
Целую неделю мне надо было как-то прожить, просуществовать до дня свидания с Аленом. То время ожидания показалось мне вечностью. Я не знала, что мне делать, чем себя занять, когда появлялась свободная от занятий минутка. Все мои мысли были о предстоящей встрече с любимым человеком.
Не знаю, почему (видно, моё предчувствие с первой минуты нашего знакомства с Аленом постоянно находилось рядом со мной, не покидая меня ни на минуту) с первого дня каждый раз при прощании с Аленом у меня в голове появлялась тревожная мысль о том, что эта встреча, может быть, будет последней.
Эти мрачные и зловещие мысли отравляли мои счастливые часы и дни моей любви к этому человеку, не давая в полной мере ощутить и познать счастье любить и быть любимой. Эти тревожные мысли и предчувствия омрачали моё состояние любви и счастья, и ничего с этим я не могла поделать.
