Куда я только ни обращалась, к каким дерматологам и другим специалистам, занимающимся этими проблемами, я ни ездила – всё напрасно. Я пила лекарства, втирала в корни волос различные мази, но волосы продолжали быстро выпадать. Стоило мне запустить кисть руки в шевелюру волос, так на руке оставались выпавшие длинные пряди волос.
Мои волосы были моей гордостью, а также легендой и "достопримечательностью" (так их назвал наш декан, Аркадий Соломонович) факультета РГФ.
Недавно Ирина, с которой мы почти каждый день общаемся по интернету на сайте "одноклассники", напомнила мне историю с косой, о которой я давно забыла.
Оказывается, я получила место в студенческом общежитии, можно сказать, благодаря своей косе.
Когда я была ещё абитуриенткой, то именно своей толстой русой косой, которую я носила на левой стороне плеча, и длина которой доходила до середины моего бедра, я выделялась из всей массы студентов и привлекала к себе повышенное внимание, буквально, всех– и студентов, и студенток, а также преподавателей университета обоих полов.
Когда я распускала косу и расчёсывала волосы, то они ниспадали и доходили мне до колен – зрелище было восхитительное. Я могла свободно спрятать наготу своего тела, как одеждой, своими волосами, распустив их.
Когда нас зачислили в студенты, наш декан в начале сентября на каком-то общем собрании в самой большой аудитории, увидев меня среди других студентов, сказал, обращаясь ко мне: "Хорошо, что Вы успешно сдали экзамены и поступили на наш факультет. Вы теперь будете достопримечательностью моего факультета. У кого ещё есть такая студентка с такой косой? Ни у кого! А у нас есть!"
Я была единственной девушкой с такой длинной косой не только на факультете, но во всём университете.
На филфаке училось 8 или 10 девушек-узбечек, они носили волосы, заплетённые в несколько косичек, но длина их кос едва доходила до середины их спины. Так что моя русая длинная коса–
явление не только редкое, но и уникальное даже в те годы.
На том же собрании декан попросил зайти к нему в деканат тех студентов, которые написали заявления на получение комнаты в общежитии.
После собрания около дверей деканата собралось человек 20-25. Вскоре из своего кабинета вышел Аркадий Соломонович с большой кипой студенческих заявлений. Он достал из этой кипы всего лишь 6 или 7 заявлений, заверенных его подписью, и протянул их счастливчикам, среди которых оказалась и я. Протягивая заявление, декан сказал мне: "Очень люблю, когда девушки косы заплетают. Разве можно такой красивой дивчине, нашей факультетской достопримечательности, отказать в общежитии?" Вот так, возможно, благодаря моей косе я получила место в общежитии.
Недавно от той же Ирины я узнала, что наш декан умер в январе этого года(2010 года) в возрасте 95 лет в Израиле.
В конце концов мне надоело являться центром притяжения вселенского и людского внимания, и я решила избавиться от своей "изюминки". Где бы я ни находилась – на улице, в транспорте, в кинотеатре, я постоянно ловила на себе взгляды посторонних людей, которые о чём-то перешёптывались и потом смотрели на меня. Иногда были случаи, когда ко мне подходили и спрашивали, настоящая ли у меня коса, и какова её длина.
В начале 2-го курса я для себя загадала, если сдам зимнюю сессию на "отлично", то прилечу домой в Сочи, приду в ближайшую парикмахерскую и отрежу свою отличительную "особенность".
Так я и сделала 21 января 1972 года.
Когда после зимних каникул я снова вернулась в университет на занятия, то многие меня не узнавали. Иногда были даже такие случаи, когда ко мне в коридорах университета подходили студенты с других факультетов и говорили, что я очень похожа на одну девочку с инфака, у которой очень длинная коса, на что я отвечала: "Я знаю, мне об этом часто говорят, но сама я её не видела". Вот такие интересные моменты в моей жизни доставляла сначала сама коса, потом её отсутствие.
Когда декан в первый раз увидел меня после изменения моего имиджа, он сначала, как и все остальные, не узнал меня, а когда понял, что это я, бывшая "достопримечательность" его факультета, то сильно расстроился и сказал:
– Была б моя воля, я бы Вам строгий выговор вкатил с занесением в «личное дело», но такого права не имею, – а потом добавил. – Небось, дрогнула рука, когда такую красоту отрезали?
–Дрогнула, – ответила я декану, – но не моя рука, а рука парикмахера. Он чуть ли ни расписку просил меня написать, что я в полном здравии и в уме решаюсь отрезать свои волосы до плеч.
–Всё равно – хороша! – подарил мне комплемент декан, будучи всё же расстроенный моим опрометчивым поступком.
И вот мои красивые густые волосы тоже не выдержали нервного стресса и стали стремительно выпадать. За какие-то 2-3 месяца у меня выпала половина волос. Если бы ни изначальная густота волос, то это было бы для меня катастрофой, но поскольку у многих девушек такое количество волос на голове, какое осталось у меня после нервного расстройства, считалось нормой, то моя трагедия ещё не воспринималась полной катастрофой, хотя дело уже шло к этому.
Господи! Сколько ж бед свалилось на мою голову и с моей головы в виде выпавших волос из-за несчастной любви!
Вот с этой проблемой я и летела в Москву с надеждой, что хоть там мне помогут… И мне помогли.
Профессор-дерматолог из Института Красоты внимательно выслушал печальную историю и, кажется, правильно разобрался в причинах моего недуга.
Профессор выписал помимо лекарств необходимые мази и кремы для втирания в корни волос дважды в сутки – утром и вечером и, спросив, где и кем я работаю, дал мне хороший совет – купить в каком-нибудь московском комиссионном магазине, желательно, импортный парик ( а других, по-моему, в нашей стране не имелось), который почти не отличался от натуральных волос человека.
Лечиться мне нужно было, минимум, 3-4 месяца, и я не могла каждый день ходить на работу в школу в том виде, который приобрела бы моя голова и волосы в процессе лечения.
Я решила с первого дня, как вернусь в Приютное, все дни носить парик, снимая его лишь дома, чтобы ни одна душа, кроме Серенького (который у меня скоро появится), не могла догадаться, что у меня парик. Пусть считают, что я просто покрасила свои русые волосы в цвет каштана и немного их укоротила. Так я и сделала.
Возвращаться в Калмыкию из Москвы на этот раз было не так тяжело, как в августе, когда я в первый раз очутилась в тех краях. У меня появились друзья среди учителей. Правда, Лены уже со мной не было, которая заменяла мне общение сразу с несколькими людьми.
Началась суровая зимняя пора– шел не только снег, но стояли и сильные морозы, а также часто дул холодный степной ветер, пронизывающий до костей. Больше всего я не любила эти ветры, которые мне навивали тоску.
Они дули постоянно – и зимой и летом. Зимой от них мороз становился невыносимым, а осенью, весной и летом они вызывали пыльные бури, которые длились по несколько дней, и от которых нигде не было спасения.
По-хорошему, в такую пору надо было ходить в масках или марлевых повязках, но люди на улицах прикрывали свои глаза, нос и рот лишь только косынками или носовыми платками.
В помещении тоже невозможно было спрятаться от жёлто-бурой пыли. Она довольно ощутимым слоем (если окна в домах и квартирах не были с осени хорошо заклеены) покрывала подоконник и все немногочисленные предметы мебели в моей комнате.
Как-то поздно вечером, почти сразу после моего возвращения из Москвы, я возвращалась после уроков из школы и в кустах, припорошенных снегом, услышала жалобный писк бездомного котёнка. Сердце сжалось от сострадания к маленькому беззащитному существу.
Я пыталась позвать его, чтобы взять на руки, но он толи боялся меня, толи не понимал человеческого языка и не знал, что человеческое "кис-кис" обозначает на кошачьем языке «иди сюда».
