Что же касается новых разновидностей «антиленинианы», быстро вошедшей в моду в самом конце прошлого века, почти все они сводились к простому знаменателю – неприязни к В. И. Ленину и категорическому, безоглядному неприятию его идей. Однако необходимо четко разграничить основоположников «антиленинианы» – политических оппонентов Ленина и эмигрантских историков и их продолжателей. Первые были неизмеримо корректнее в выражениях своих антипатий к Ленину, вели с ним спор по существу, не придумывали вымышленные цели для ударов. Вторые явили полную противоположность своим предшественникам. Так, например, философ А. С. Ципко предложил уравнять большевизм, ленинскую коммунистичность с левым радикализмом, максимализмом, мессианством, обожествлением догматов, обвинил большевиков-ленинцев в «антимещанстве», «антибуржуазности», «антипотребительстве», нелюбви к «устроенности западного бюргерского быта», наконец, вообще созидательное начало революции. «Критика сталинизма, не доведенная до критики революционного максимализма, его эгоистических основ, мало что даст»30.

Уже в то время была попытка призвать историков к политической ответственности, когда «надо суметь переступить через свои собственные амбиции, обуздать стремление самовыразиться любой ценой, понять, что страна находится в таком положении, когда поза, рисовка могут обернуться трагическими последствиями»31. Однако споры становились лишь еще более ожесточенными. Так, один из ярых сторонников «антиленинианы» Ю. Н. Афанасьев настаивал на том, что идеи В. И. Ленина послужили толчком к террору: «Насилие и террор проистекают не из каких-то убеждений и личных качеств Ленина. Они в самих этих представлениях, что общество можно как избу построить, как завод, как какой-то механизм сконструировать по заранее изготовленному чертежу. Эти представления и повлекли за собой поиск средств. А тут без террора и насилия, оказалось, не обойтись. И все это в массовом масштабе началось с восемнадцатого года»32. Ю. Н. Афанасьева поддержали философы И. Залысин и А. Смагин: «Социальные преобразования, к которым общество не готово ни объективно, ни субъективно, провоцируют обострение классовых противоречий, сопровождающееся массовым применением насилия». В этой связи было заявлено о задаче «не нахождения исторической истины, а извлечения уроков»33. Однако многие историки отреагировали на эту критику, сосредоточив внимание на том, по каким правилам идет «моральный суд над прошлым». Аргументу о том, что историки вывели за рамки истории факторы морали, нравственные ценности общечеловеческого характера, был противопоставлен вопрос: а способен ли моральный суд кого-то и чему-то научить? Ведь как ни проклинают прошлое, психологический настрой на экстремистские действия все равно возникает в обществе в критических ситуациях.

Маятник дискуссий о личности В. И. Ленина, его теоретической и практической деятельности раскачен давно и отчасти искусственно. Но в 2017 г. В. И. Ленин вновь стал центральной исторической фигурой. И здесь мифами об Ильиче не обойтись – он слишком серьезная персона для всего мира. Полагаю, ленинское наследие нынешней российской властью отрицается. Хотя серьезными учеными отдельные меры большевиков по строительству нового государства, социальной и национальной политике и по борьбе с иностранной военной интервенцией оцениваются иначе. Как и в оценке Великой французской революции, так и в оценке фигуры В. И. Ленина и Великой русской революции 1917–1921 гг. крайне сложно достигается общественный консенсус. Так было в Великобритании, Франции, США, Мексике, Португалии и многих других странах. Поэтому не удивительно, что точки зрения на жизнь и деятельность В. И. Ленина до сих пор остаются столь же полярными, какими они были и при его жизни – от обожествления до демонизации. Это крайне затрудняет собственно научные исследования ленинской биографии. К сожалению, научный анализ дискредитирован поспешностью и превращением В. И. Ленина в объект современной политической борьбы. Поэтому на экстремистский подход (работы Д. Волкогонова, В. Солоухина, А. Латышева, В. Лаврова, Л. Млечина и др.) сразу же нашелся ортодоксальный и нетерпимый ответ (книги Ж. Трофимова, Ф. Волкова, В. Гончарова, В. Филиппова, А. Майсуряна и др.). И пока продолжается это противостояние, спокойные, аргументированные и фундаментальные научные разработки проблемы остаются достоянием лишь ограниченного круга читателей.

Безусловно, рано или поздно уйдут в прошлое столь характерные для перестроечного и постперестроечного времени оценки и выводы, сравнения и сопоставления на уровне текстов, что заводило анализ в тупик. Ведь оказалось, что у В. И. Ленина можно обнаружить множество высказываний, как оправдывающих те или иные насильственные действия, так и объявляющих их недопустимыми. Все они были привязаны к конкретным ситуациям, к конкретным моментам, но это не бралось в расчет. Конечно, следует понимать, как трудно в современных условиях, в год столетия Великой русской революции поместить ленинскую тему в сугубо академические рамки. Современные интерпретаторы В. И. Ленина пытаются придать вопросам, которые волнуют общество, свою форму, свое истолкование. Но, к сожалению, последнее десятилетие больше отмечено отвержением всего, что связано с именем В. И. Ленина, во имя так называемых новопровозглашенных истин. Наша историческая политика во многом сакрализирует прошлое. В результате в массовом сознании появляются политические мифы, которые существенно влияют на восприятие фактов. Несомненно, историческая наука не может развиваться отдельно без автономии от политики и идеологии. В противном случае она превращается в инструмент политической борьбы, как это происходило в случаях мифологизации и последующего развенчания политического образа В. И. Ленина. И лишь беспристрастная прикладная история в условиях ее деполитизации позволит разрешить проблему политических трактовок в исторической науке и исторической памяти, создания строго научного подхода к изучению и осмыслению ленинского теоретического, политического и практического наследия.