Ну, и надеюсь, что вы заметили отсылку к одной из предыдущих глав, где Октавия говорила с Джастином о том, как бы она убила Марка. Бибер умничка, он все помнит.

Еще раз извините за мою жестокость.

Я люблю вас🖤

========== 38. Take your time ==========

Сегодня суббота или воскресенье? Джастин потерял ориентацию во времени суток, а дни недели и подавно выбились из его временных представлений.

Он вот уже двадцать минут сидит неподвижно на мягком диване. Его плечи широко разведены назад. Спина прямая. Он выглядит сдержанно, но чрезмерно подавленно. Карие глаза смотрят в пустую точку, сверля безучастным взглядом стену, которой не посчастливилось принять на себя весь удар этой тяжелой, пропитанной болью энергетики.

Бибер не двигается и почти не дышит. Темные круги под глазами свидетельствуют о трехдневной бессоннице и о нескольких литрах водки, которой он травил себя до этого утра. Сегодня он трезв, и горечь растекается по его груди новой обжигающей волной, как только в голове появляется образ покойной сестры.

Он не произносил ее имя с того злополучного бала. Как будто ему больно воспроизводить его даже в своих мыслях.

А самое страшное — что он подготовил для нее речь. Чертову речь, которую он должен был произнести сразу же после ее награждения. Но эти слова уже никто никогда не услышит. Джастин замкнулся в себе, и это может потянуть за собой печальные последствия.

Джастин слышит глухие шаги, затем скрип входной двери, но не поворачивает голову. Он все еще не разрывает зрительный контакт со стеной. Так немного легче. Она — единственный предмет в этом доме, который не впитал в себя какие-либо воспоминания о младшей сестре.

— Ты готов? — хмурым, ледяным тоном спрашивает отец, и от этого голоса Биберу хочется вырвать свое сердце.

Он виноват перед ним. Из-за его игр в ненависть не стало его дочери.

— Я задал вопрос, — чуть громче изрекает Эндрю.

Джастин переводит на него отчужденный взгляд и слегка кивает. Опирается руками в обивку дивана и поднимается на ноги, которые мгновенно немеют. Пол под ним проваливается, и иллюзия падения вынуждает Бибера схватиться пальцами за подлокотник, напряженно хмурясь.

Он осознает, насколько жалко выглядит, и надеется, что хотя бы сейчас чувства отца повысятся хотя бы на градус.

— Вместо того, что бы бухать, лучше бы помог мне с организацией похорон, — упрекнул мужчина, становясь прямо перед своим сыном, и попытался поймать его взгляд.

Но медные глаза стыдливо опустились вниз.

— Спасибо, что смог хотя бы самостоятельно одеться, — отчеканил мужчина, грубым движением поправляя воротник черной рубашки на шее Джастина, но тот раздраженно дернулся, решив сделать это собственными руками возле зеркала.

— Ты можешь быть менее злым хотя бы один день в своей жизни? — холодно процедил он, пальцами приглаживая русую челку назад.

— Два дня назад я потерял не только родную дочь, но и сына. Он умер для меня вместе с ней, — Эндрю встретился с ним ожесточенным взглядом.

Таким, от которого по позвоночнику пробежался холодок. Но от его жутких слов вдруг стало еще хуже. Они рухнули на него, словно пощечина. Резкая и обжигающая, от которой остался красный след.

Бибер ощутил пронзительный звон в ушах. Сердце пропустило два тяжелых удара, которые отдавались пульсацией в висках. Укололо уничтожающее чувство досады.

— После того, как я лишился обоих детей, каким ты меня хочешь видеть, мальчик? — мужчина не сводил с него глаз.

Эндрю видел, как Джастин двигает челюстью. Видел, как лопаются капилляры в его глазах, но не предпринял ничего, чтобы его сын хотя бы на секунду почувствовал расслабление. Ему ведь тоже нелегко…

Бибер делал все, чтобы защитить свою сестру. Он оберегал ее, контролировал каждый ее шаг, чтобы не случилось того, что, увы, оказалось неизбежно.

И он корит себя за то, что не успел. За то, что не смог оказаться на ее месте, чтобы отдать свою жизнь.

Эндрю не представляет, что сейчас чувствует его сын, и даже не хочет думать об этом. Он не допускает мысли о том, как Джастину сейчас тяжело. Насколько сильно он хочет вычеркнуть этот день из своей памяти навсегда.

Он готов был отдать все, что угодно, лишь бы не запомнить этот звук опускающейся крышки гроба. Лишь бы не слышать эти душераздирающие всхлипы скорбящих, и не видеть свою сестру, держащую руки на груди. Кто-то додумался всунуть в них белые цветы. Как будто от них станет радостнее…

Не станет. Радостно уже никогда не станет, потому что жизнь несправедлива. Мы теряем тех, кого больше всего любим, к кому привязаны всей душой, и их становится так больно отпускать.

Холодный ветер пронизывал до костей, наполнял тело болью и отчаянием. Джастин стоял далеко, возле огромного толстого дерева, и слушал едва уловимую речь священника. Он говорил монотонно, быстро, не выделяя интонацией ни единого слова, и его голос идеально соответствовал душевному состоянию Бибера.

Холодный снег сыпался с серого неба, обжигая кожу, вонзаясь в нее, словно иглы. Руки замерзли так, что костяшки побелели.

Но в груди разливается тепло. Он чувствует ее. Она внутри. В голове, в сердце, в мыслях. Октавия не покидает Джастина ни на секунду, будто поддерживает его, не позволяя сломаться окончательно. Но ему хочется кричать и плакать. Марк бы поглумился над ним сейчас, если бы не сидел в серых стенах за решеткой.

Хоть, что-то утешает…

— Джастин?

Он перемещает свой взгляд, оглядываясь на женский голос, а затем протягивает руку вперед, позволяя Кендалл прижаться к его груди. Ее холодные руки окольцевали его талию, крепко обнимая. Обоняния касается запах ее духов. Джастин вдыхает его, закрывая глаза, и утыкается носом в ее волосы.

За два дня это первый раз, когда он оказался к ней так близко. Бибер избегал всяких контактов, не позволяя Кендалл даже прикоснуться к себе.

Ему нужно время, чтобы вернуться к ней. Она понимает. Поэтому терпеливо ждет и делает аккуратные шаги ему навстречу, а он не сопротивляется.

— Пожалуйста. Расскажи, что ты помнишь.

Какой-то мужчина в темном костюме опустился на корточки к сидящему прямо на холодной земле Максу, пока тот держал голову руками, упираясь локтями в согнутые колени.

— Она попросила меня принести воды.

Его пальцы с силой сжимают светлые пряди, как будто пытаясь заглушить душевную боль.

— Я пошел к кулеру, но меня кто-то вырубил. Я очнулся в больнице, и только там я узнал что она… — юноша покачал головой, буквально заскулив. — Это несправедливо!

Отдаленно слышится разговор, и Джастин прислушивается к нему, только чтобы не слышать собственные мысли. От них уже порядком становится тошно. Хочется застрелиться или повеситься, перестать чувствовать боль.

Мертвые же ничего не чувствуют.… Так?

— Она в лучшем мире, — над ухом раздается тихий, но объемный голос, на который Бибер моментально поворачивает голову.

Рядом стоял священник, держащий деревянный крестик на обычной черной веревке. Его взгляд был каким-то гипнотически-глубоким, благосклонным, что ли… Отчего по телу Джастина пробежала дрожь. Кендалл и сама дёрнулась в плечах, хотя сослала причину этой легкой судороги на холодный ветер.

— Но она не должна быть там, — выдохнул Бибер. — Она должна быть здесь, рядом со мной. Со своей семьей. Должна прожить долгую счастливую жизнь, наблюдать, как вырастут ее дети и внуки… Она бы умерла старой женщиной в своей постели, если бы не я.

— Ее судьба была предначертана Богом. Так должно было случиться, и ты в этом не виноват, — мужчина положил теплую ладонь на плечо Джастина, успокаивающе похлопав.

В этом жесте заботы оказалось больше, чем в грёбанном разговоре с отцом, и это огорчало. Возможно, именно такие отношения с Эндрю и усугубляли психическое состояние Бибера. Он пытался быть сильным.

Столько раз строил из себя бесчувственного парня с ледяным сердцем, которому плевать на всех, кроме себя. Но это было не по-настоящему. Он обманывал себя и окружающих, заставляя верить в свою патологическую черствость. Но все это время внутри него были эмоции, которые опытные психологи рекомендуют выплескивать наружу.