Дорог на косе не было. Кони ступали копытами по редкой, в проплешинах белого песка, траве. Решили сделать привал, отдохнуть, наконец, от перехода, большую часть которого пришлось идти на рысях и галопом. Воины могли перекусить прямо в седле, но для Милдены путь оказался слишком утомителен. Смуглая кожа на ее лице побледнела, черные глаза ввалились. Спустившись с лошади, она засуетилась, раскладывая для витингов еду.

Прабабушку Милдены выкупил у нордманов один из вармийских вождей. Морские волки привезли ее из какой-то южной страны. С тех пор среди светлокожих ширококостных вармов появились темноволосые люди. А женщины передавали из поколения в поколение маленький медный крестик, не совсем понимая, что это такое и относясь к нему не иначе, как к покунтису28. Этот крестик висел у Милдены под нижней рубахой вместе с кусочком хвоста Матери Выдры – покровительницы рода.

Если б не явная усталость Милдены, непривычной к верховой езде – прусские женно редко покидали пределы своих деревень – Дилинг не остановился бы в этом месте. Место было нехорошим. Мало того, что здесь, у основания косы еще можно было встретить самбов, неподалеку находился самый узкий участок суши, где море и залив так близко подступали друг к другу, что в шторм их волны встречались. Эта часть косы была почему-то очень любима девами народа амсмари29. Морские, с пышными шапками волос, похожих на взбитую пену, и рыжеволосые амсмари залива стайками собирались с обеих сторон косы и пели. То ли соревнуясь, то ли соперничая в желании затянуть в свои воды путника.

Дилинг знал, как опасно услышать эти высокие грустные голоса, пропитанные сладким томлением и обещанием блаженств, но помимо воли прислушивался.

Стояла хорошая ясная погода. На заливе был штиль, а море легко шуршало о песок невысокой волной. Кричала сойка. Щеглы и зяблики, рассевшись на кустиках можжевельника, приглядывались к людям в надежде поживиться остатками трапезы. Звуки, заполнившие сосновый лес, были мирными и не предвещали ничего дурного.

– Что-то не так? – вдруг спросил Тороп. Все последнее время он упорно говорил по-прусски, и успехи его были очень заметны.

Дилинг быстро взглянул на него. Он никак не мог привыкнуть к сверхъестественному чутью, обнаружившемуся у Торопа с приходом слепоты.

Тороп, подставив свое бледное, почти белое лицо солнцу, щурился.

– Ты видишь свет? – спросил Дилинг.

– Не знаю. Иногда мне кажется, что вижу. Сейчас, например… В глазах у меня красно. Наверное, это все же не свет, а тепло. Тепло и холод я и раньше мог чувствовать, правда, не так, как теперь. Ты мне не ответил…

Дилинг помялся. Он не хотел говорить Торопу об опасениях по поводу амсмари. Тот наверняка не поверил бы в них.

– Не нравится мне здесь, – сказал Дилинг. – Надо уходить.

– Лошади уже остыли, – напомнил Тороп. – Хорошо бы их напоить.

Дилингу не хотелось этого делать, но, сознавая, что Тороп прав, кони хотели пить, он нехотя повел их к заливу.

Ветра не было, и вода лежала спокойной гладью. Лошади, зайдя по колено, осторожно касались ее поверхности губами. Вскидывая иногда головы, сыто фыркали и опять принимались пить.

Дилинг присел на песок и грыз сосновую хвоинку, все еще опасливо прислушиваясь. На душе у него было неспокойно, и состояние это не проходило. Наоборот, становилось все тягостней.

Сначала Дилинг услышал, как скрипит песок под легкими шагами. Потом, обернувшись на звук, увидел, что вдоль берега на него идет девушка. Но поразило Дилинга не само ее появление и не то, что она была голой, а необычная, ослепительная красота белого с матовой голубизной тела, ярких зеленых глаз, длинных рыжих волос, сверкавших в лучах утреннего солнца, как позолота. В руке у нее был лоскут прозрачной зеленоватой ткани. Она помахала им Дилингу и улыбнулась. Красота и открытость молодого тела были настолько поразительны, что Дилинг не просто позабыл обо всем на свете, он потерял способность думать, самостоятельно двигаться. Дилингу показалось, что душа его покинула привычное место и медленно направилась навстречу девушке, уже готовой открыть объятия, чтобы принять его к себе. На деле он сам пошел навстречу, широко расставив руки. Девушка, смеясь, уклонилась и пошла к воде.

В этот момент их и увидела Милдена. Она не знала, что заставило ее испугаться, вскочить и побежать к заливу. Может любовь, которую она таила в себе многие годы, обретя, наконец, так долго ожидаемого избранника, возмутилась возможной его потерей. Может, привычное для пруссов чутье на темные силы дало о себе знать. Так или иначе, Милдена выбежала на берег залива.

– Тороп, – закричала она. – Тороп! Она уводит его!

Амсмари оскалилась, зарычала и стала кидать в лицо Милдене пригоршни песка.

– Тороп, миленький, – кричала, уворачиваясь, Милдена. – Спаси, Тороп, она уводит Дилинга!

Тороп, натыкаясь на сосны, запутываясь в кустах, падая, побежал на крики. Амсмари обернулась зеленой тканью и бросилась в воду. Мелькнул большой хвостовой плавник, и блеснула мелкая чешуя на бедрах.

Дилинг застонал и, обхватив руками голову, сел на песок.

– Голова.., – бормотал он. – Очень болит голова.

Тороп, наконец, выбрался из леса и, держа обеими руками меч, встал, прислушиваясь к происходящему.

– Что тут? – спросил он.

Ему никто не ответил. Дилинг стонал, стиснув руками голову, а Милдена, опустившись возле него на песок, тонко поскуливала.

– Что происходит? – крикнул Тороп.

– Амсмари, – сказала Милдена. – Она хотела увести Дилинга.

Тороп подошел, коснулся рукой Милдены, потом Дилинга:

– Что с ним?

– Не знаю, – всхлипывая, сказала Милдена.

Дилинг поднял голову и посмотрел на Торопа мутными глазами:

– Голова болит. Что тут было? Где лошади?

– Здесь лошади. Ничего с ними не стало. Что происходит, черт бы вас всех побрал? – выругался Тороп по-русски.

– Амсмари,– повторила Милдена. – Девица-амсмари хотела увести с собой Дилинга.

– Амсмари? – спросил Дилинг. – Это была она?

– Какая еще девица?! – разозлился Тороп. – Тут ничего нет. Я никого не чувствую.

– Я видел девушку, – вспомнил Дилинг. – Голую…

– Чепуха какая-то! – сказал Тороп. – Ладно, пошли отсюда, а то еще что-нибудь привидится.

Дилинг встал и потряс головой. Выглядел он, как с похмелья. Но когда Милдена хотела поддержать его, отодвинул ее в сторону.

Лошади спокойно паслись, подбирая редкую траву под соснами. Тороп шел сзади Дилинга, прислушиваясь к его тяжелому неверному шагу, и гадал – что же могло так сильно подействовать на этого большого хладнокровного воина?

Они не успели отъехать от берега, как Дилинг спросил:

– Вы ничего не слышите?

– Нет, – сказал Тороп.

– Кто-то поет.

– Я бы услышал, – сказал Тороп. – Выбрось это из головы. Тут никого, кроме нас, нет.

– Тороп, – сказала Милдена. – Это опять она. Я тоже ее слышу.

– Да что вы.., – начал Тороп, но не договорил. Он по звуку копыт услышал, что Дилинг повернул к заливу.

– Дилинг! – позвал он.

Тот не откликнулся.

Тороп повернул лошадь за Дилингом. Догнал и схватил за плечо:

– Ты куда?

Тот не остановился и не ответил.

– Ну, мне это надоело, – сказал Тороп, и, не выпуская его плеча, другой рукой ребром ладони ударил Дилинга сбоку по шее. Дилинг обмяк, но Тороп его придержал, не давая упасть с лошади.

– Милдена, – позвал он. – Привяжи его чем-нибудь, а то еще свалится.

Пока Милдена привязывала Дилинга, Тороп обратил внимание на странный тягучий звук, послышавшийся со стороны залива. Потом понял, что это женский голос, выводивший очень высоко и чисто какую-то тихую грустную песню. Язык, на котором пела женщина, был незнакомым, но мелодия навевала воспоминания о несбыточных снах и желаниях. От нее сосало под ложечкой и остро хотелось подойти ближе к той, что пела, заглянуть в ее глубокие теплые глаза…