– А что еще ты обо мне помнишь? – лукаво спрашивает Катя.

– Все, что спросишь! Вот настолько я хорош!

– Тогда докажи, – продолжает она, посмеиваясь. Парень еще не понимает, что ловушка вот-вот захлопнется. – В какой день мы с тобой познакомились?

Дима нахмуривается, словно решает сложное уравнение. Подростки неподалеку будто специально включают музыку на полную катушку. Пауза становится слишком длинной.

– Ну вот. А говоришь, что все помнишь! – не выдерживает Катя. Она притворно толкает парня в грудь. – Вруша!

– Четырнадцатого февраля. В День святого Валентина. Ты ехала в автобусе на заднем сиденье. Читала книгу. Едва я вошел, сразу заметил, – говорит Дима. – Две остановки думал, с какой фразы подкатить. Потом подошел и сказал…

– «В конце этой книги убийцей окажется кот дворецкого», – заканчивает за него Катя. – А ведь это был учебник по психологии. Худший подкат в мире!

– Главное, что сработало.

– Да мне просто стало так смешно, до коликов в животе, что я не могла отказать в свидании.

– Ой, ну конечно. Смотри, мороженкой не обляпайся! – замечает Дима. – Как бы то ни было, день я вспомнил. Как и обещал.

– Ну, хорошо. Тогда ты заслужил приз!

– Какой?

Катя прижимается к нему и дарит долгий теплый поцелуй. На улице определенно становится жарче.

«Смотри на них», – слышатся голоса прохожих. Некоторые бросают взгляд тайком, будто случайно. Другие, как та пожилая женщина с сердитым лицом, не скрываются, осуждая столь свободное поведение.

Катя смущается, но не от взглядов прохожих. Чувство потерянности возвращается вновь. Сперва она не может понять, в чем дело.

Во рту непонятный солоноватый привкус – вот в чем. Катя удивленно отстраняется от Димы. Проводит рукой по губам. На пальцах остаются бурые пятна крови.

«Что со мной не так?» – приходит первая мысль.

Вторая возникает через секунду: «Нет, это не моя кровь».

Она переводит взгляд на Диму, пытаясь что-то сказать, но слова застревают на языке. Он выглядит бледным, даже синеватым. Из рта, пульсирующими распухшими червями, выпадают кровяные сгустки. Будто он и не человек вовсе, а пакет с кетчупом, который все сильнее сжимается под напором невидимой руки.

– Это – ты, – произносит Дима. Но голос чужой – низкий, злобный.

– Что? – спрашивает Катя, но вместо вопроса получается едва слышный писк.

– Ты убила его.

Деревья, дороги, дома вокруг парка слегка потрясывает, как на экране неисправного монитора. Сначала они становятся прозрачными, затем исчезают, оставляя после себя пустоту. Сплошную стерильную белизну. Кроме парка в этом изломанном мире ничего не остается.

Катя стоит на месте, не в силах пошевелиться, но взгляд скачет с окружения на Диму, и обратно. Его залитое кровью лицо изменяется. Белая кожа покрывается трещинами, крупные куски слоями падают на землю. Левая половина головы испещрена кусками битого стекла. Часть черепа вогнута внутрь так глубоко, что это кажется невозможным.

Катя переводит взгляд ниже – белая рубашка парня покрывается бурой жидкостью, проступающей изнутри. Все вокруг темнеет.

Этого не может быть. Такого просто не бывает в реальности. Прохожие больше на них не смотрят. Они разом уткнулись в смартфоны, их лица ничего не выражают.

«Почему никто не реагирует?»

– Ты убила его. Ты убила его, – повторяет Дима все громче. – Это твоя вина. Твое бремя.

Его слова эхом отражаются вокруг. Прохожих становится все больше. Толпа сгущается, подбирается ближе. Люди не замечают друг друга, толкаются, не отрываясь от смартфонов. Их безразличные рты выплевывают одни и те же слова:

– Убийца! Убийца! Убийца!

Катя понимает, что истошно кричит. Вопль придает ей сил, вырывает из обреченного плена. Она срывается с места, бежит как можно дальше, как можно быстрее. Мимо серых, тупых масс, тычущих в нее пальцами.

Они не видят в ней человека. Видят всего лишь временное представление. Зрелище на потеху.

– Убийца! Убийца! Убийца!

Она продолжает бежать так быстро, что легкие, кажется, просто не успевают поглощать воздух. Но толпа не кончается – словно весь город собрался на шоу. В рутинной бытовухе объявлен перерыв на травлю. Небольшое развлечение среди скучной жизни.

В безумном круговороте мелькают знакомые лица: ее бывшие одноклассники, соседи, отец, Аделина, одноглазый проводник, Дима, снова Дима, снова Дима, снова Дима…

Катя останавливается, сгибаясь пополам. Сил бежать больше нет, все внутри горит. Когда она, наконец, распрямляется, перед ней вновь оказывается Дима. Он держит за руку ребенка лет семи-восьми. Полосатая майка, шорты, бейсбольная кепка. Порваны и покрыты кровью. Большие голубые глаза смотрят сквозь Катю.

Их тела вывернули как сырую тряпку. Конечности смещены, будто кости неудачно срослись после множественных переломов.

Рот Димы открывается. Катя, поражаясь сама себе, невероятным образом знает, что произойдет дальше.

– Убийца! – шипит он.

Затем с силой толкает в сторону. Катя тщетно пытается удержаться на ногах. Падая, она успевает заметить приближающийся серебристый «Фольксваген». Боль от удара пронзает тело. От столкновения Катю отбрасывает под ноги толпе. Последние секунды агонии кажутся вечностью. Глядя снизу вверх, она видит их довольные лица, уткнувшиеся в маленькие экранчики. Мир тускнеет, принося долгожданную смерть.

В поезде стояла непривычная тишина. Не раздавалось стука колес, скрипа тормозных колодок, болтовни пассажиров. Катя лежала на кровати, уставившись в потолок, и не могла расслышать ничего, кроме собственного дыхания. Тело было напряжено после ночного кошмара.

Лампы горели, но свет был приглушен, поэтому все казалось погруженным в полумрак. Катя помнила, что обычно так делается ночью, чтобы дать пассажирам возможность поспать.

Две таблетки «барбаслипа» должны были гарантировать, что она не проснется до утра. Но она проснулась, было это следствием кошмара или нет. Катю не покидало ощущение необъяснимой тревоги.

Она приподнялась, боясь разбудить окружающих громким шорохом или скрипом, но обнаружила, что Аделина куда-то пропала. Верхние полки тоже были пусты. Более того, отсутствовали простыни, одеяла и подушки. С обеденного столика пропали бутылка воды и пачка сухарей, оставленные соседями перед сном.

«Спокойно, – подумала Катя, – Поезд всего лишь остановился на одной из множества станций по пути. Одни вышли покурить, другие – в туалет, третьи сошли на других остановках. Перестань нагнетать. Все вернутся на свои места и поезд тронется дальше».

Катя провела рукой по столу. Взглянула на соседнюю полку.

Может, все и правда временно покинули поезд. Так хотелось думать. Вот только это никак не объясняло стерильную чистоту вокруг.

Была еще одна деталь, которая вызывала беспокойство. Аделина не стеснялась в выражениях, но говорила правильно – вагон был пропитан смрадов старых носков и немытых тел. Так было до того, как Катя провалилась в сон. Сейчас она не чувствовала ничего. Столы, полки, стены не издавали никакого запаха, словно не существовали.

Катя прильнула к окну – снаружи сумерки перетекали в ночь. Удалось разглядеть нестройные ряды деревьев, укутанных зыбкой тумана. Ни одного здания, фонаря или информационной таблички. Ни одного признака человеческой цивилизации.

Идея о том, что все разом решили уйти погулять в лес посреди ночи, казалась все более неправдоподобной. Кроме того, если уж Катя умудрилась проснуться в тишине, то топот пассажиров разбудил бы ее не хуже выстрела из пушки.

Однажды ночью она проснулась в своей комнате с мыслью о том, что в квартире кроме нее никого не осталось. Ей было шесть лет. Отец прошлым днем, как назло, уехал в командировку и должен был вернуться еще не скоро. Мама должна была спать в соседней комнате, но Катя всем сердцем ощущала, что осталась одна.

Она говорила себе: – «Такого не может быть. Мамочка никогда не бросит меня». Но тишина в квартире говорила обратное.