– Да ладно, – рассмеялась Ульянка. – Вы так их боитесь, как будто и на самом деле немцы – черти. Такие же люди, ничем от нас не отличаются.

Валя удивленно уставилась на соседку.

– Что ты говоришь, Ульяна? Как не отличаются? Вон они, захватили почти всю Европу.

– И що? Людям разве плохо там живется? Уж не хуже, чем нам при советской власти.

– Вот дурна баба, – запричитала Матвеиха. – Вот что болтает?

– Що? Разве не правда?

Ульяна перестала косить траву и с насмешкой посмотрела на людей, работавших с ней.

– Вот ты, баба Матрена, що хорошего видела на своем веку? Одну работу? Рано утром уже в поле. И не важно: дождь ли, солнце палящее. Трудодни какие-то выдумали вместо денег. А на них много ли купишь? Валькин муженек три месяца поработал на торфянике, так деньжатами разжился. И обуты и одеты. А мы? В лучшем случае полкило хлеба на семью.

– Так ты же одна! – взъелась на нее баба Матрена. – Чай, не голодаешь теперь.

– И що? Думаешь, мне нормально жить не хочется? Колхозное добро не бери, воровство. А кто у кого ворует? Мы заработали, посему – наше! И уехать не смей. Да и куда податься без паспортов? Ты вон уже в годах. А що можешь вспомнить? Голод? А налоги? Отдаешь все, що заработал! Неправильно, разве, гутарю? Кто знает, может, при немцах лучше будет?

– Уля! Что ты городишь? – Валентина с испугом глядела на соседку, гадая, не тронулась ли та умом.

– Эх, видать, не зря твоего отца забрали тогда в тридцать пятом. Видимо, было за что, – сердито заметил дед Михаил. – Отдать бы тебя под суд за такие слова, да вот жаль, что не уполномочен, да и не до тебя сейчас. За урожаем нужно присматривать, иначе с голоду зимой сдохнем не только мы, но и другие. Но попомни мое слово: война закончится, тогда и решим, что с тобой делать.

Ульяна залилась смехом.

– А ты, Терентьич, меня не пугай. Не из пужливых. А що я? Ты лучше пойди, поспрашивай людей. Уверена, что так, как я, полдеревни думает.

– Но не я, – тихо ответила Валентина, вновь беря косу в руки.

– Ах, ну да. Мы же такие правильные. Да к тому же муж партийный.

– Ты чего к людям цепляешься, ехидина? – подбоченилась баба Матрена. – А ну кончай языком молотить, работать давай. Вон еще сколько делать. Иначе скотина голодная останется зимой, а вместе с ней и мы.

Ульяна ничего не ответила. Перевязав косынку потуже, она начала уверенными движениями косить сочную траву.

Так прошел еще один день, не принесший ничего нового. Но на следующее утро на дороге появились беженцы, которые нескончаемым потоком двигались в сторону Смоленска. Они гнали многочисленные стада коров, овец, лошадей.

– Куда? – орал на уставших людей дед Михаил. – Куда гонишь? Не видишь, что пшеница тут растет?

– Что ж вы, ироды, делаете! – вторила ему Матвеиха. – Все ж погибнет! Ох, топчут… топчут, проклятые!

Но оказалось, что голодный скот был не самым страшным испытанием, с которым столкнулась деревня.

Вместе с бежавшими от войны людьми отступали и остатки военных частей, сумевшие выбраться из хаоса сражений. Оборванные, уставшие, грязные красноармейцы понуро брели по пыльному шоссе. Вместе с ними ехали полуторки, забитые до отказа ранеными. От санитаров жители деревни выяснили, что был дан приказ окопаться в Смоленске.

– То есть как, окопаться в Смоленске? – с недоумением проговорил дед Михаил, услышав о приказе командования. – А мы… нам-то… мирные жители… Куды нам-то деваться?

– Дан приказ, дедуля, всем эвакуироваться. Всем, кто может, – ответил проходивший мимо солдатик.

– Так куда ж, милок, податься с родных мест? Да и на чем? Пехом все равно не дойду.

– Здравия желаю, – услышал вдруг дед Михаил за спиной.

Он обернулся и увидел перед собой офицера.

– Старший лейтенант Скворцов! – отрапортовал тот.

– Михаил Терентьевич Стародуб.

– Отец, нам бы с председателем побеседовать.

– Так воюет он. Нет его.

– Ну, тогда… – растерялся старлей. – Может, подскажешь, к кому обратиться?

– Я тут за главного. Обращайся, сынок.

– Отец, бойцы есть?

– Да откуда? Уже с неделю как ушли. И председатель с ними подался, оставив меня на хозяйстве.

– Понятно… отец, нам бы чуток отдохнуть. Совсем люди выдохлись.

– А сколько вас, товарищ старший лейтенант?

– От роты осталось лишь двадцать пять человек, – опустив голову, ответил Скворцов. – Нам бы переночевать да поесть-попить; вторые сутки и маковой росинки во рту не было.

– Ну что ж, обогреем и накормим. Вот только уж не обессудьте, чем богаты.

Молодой старлей улыбнулся.

– А у кого густо, отец? Мы рады и крыше над головой.

– Ну, тогда пошли… Ко мне нельзя, к сожалению, никак, хата совсем маленькая, к тому же приютили мы тут со старухой на днях пятерых сиротинушек. Во время налета их мать посекло осколками и ноги оторвало. Страшное зрелище. Но ты не бойся, найдем, куда солдатушек определить.

Вот так Скворцов и еще пятеро солдат оказались в Валентинином доме. Что касается деда Михаила, которому не терпелось разузнать новости, то он, сбежав от сварливой жены, пришел чуть позже.

– Хозяюшка, не против, я тоже тут побуду немного?

– Так вы всегда желанный гость, Михаил Терентьевич. Садись за стол да гостей зови.

Пожилой человек, кряхтя, побрел в соседнюю комнату, но, открыв дверь, только хмыкнул, взглянув на спящих людей.

– Спят, родимые, спят, солдатушки.

– Так разбуди их, остынет же все.

– Сейчас попробую… товарищ старший лейтенант! Товарищ Скворцов!

– Что? Что случилось?– схватившись за винтовку, пробормотал старлей в полусне. – Немцы атакуют?

– Да нет, тьфу на вас. Какие немцы тут? Кушать зови своих бойцов. Еда готова. Подкрепиться бы вам не мешало.

Потянувшись, старший лейтенант окончательно проснулся.

– Спасибо, отец. Мы сейчас.

Через десять минут гости и хозяйка сидели за большим столом. Дети Валентины, лежа на печи, с любопытством разглядывали нежданных гостей.

– Спасибо, хозяюшка, – отодвигая пустую тарелку, проговорил пожилой сержант. – На минуту мелькнула мысль, что дома. Благодарствую, дочка.

– Ох, супец, красавица, всем супцам – супец. Спасибо!

– Ой, да ладно меня благодарить, – засмущалась Валя. – Суп как суп. Жалко, что кроме картошки и свеклы больше и попотчевать нечем.

– Мы и этому рады, – отвечали бойцы и, испросив разрешения, удалились спать.

– Какие новости, сынок? – начал расспросы дед Михаил, рассудив, что при подчиненных старлей не станет рассказывать всей правды, дабы не подрывать боевой дух солдат. – Когда закончится война?

Закурив с разрешения хозяйки, боец надолго замолчал.

– Что вам ответить? – наконец отозвался он. – Когда закончится? Эх, отец, отец. А она только началась. Недооценили мы врага, ох, как недооценили. На их стороне мощь, сила. Недаром же они завоевали почти всю Европу. Но на нашей – упорство и мужество. Мы защищаем нашу землю, нашу Родину, наших матерей, жен и детей. Поговаривают, что Брестская крепость до сих пор держится. Герои! Настоящие герои! Да-а… Это будет самая кровопролитная война за всю историю страны, попомните мое слово.

Терентьевич крякнул от неожиданности. Валентина, побледнев, села на лавку.

– Значит… немцы скоро придут… сюда? – еле слышно произнесла молодая женщина и затаила дыхание.

Товарищ Скворцов задумчиво поглядел на нее.

– Не знаю… С другой стороны, после того как фашисты легко захватили Минск, все может быть.

– Минск? – ахнули Терентьич и Валя. – Как? Когда?

– Город пал два дня назад. Страшно было смотреть на развалины, на опрокинутые трамвайные вагоны, превратившиеся в братскую могилу для многих людей, на горящие руины домов, где в подвалах прятались жители. Эти сволочи бомбили город фугасными и зажигательными бомбами. Если б вы знали, сколько мы видели задохнувшихся от угарного газа людей! А сколько обгорелых тел лежало на разбитых мостовых? Моя рота оказалась в самом пекле. Наша бригада находилась на лагерных сборах, когда началась война. Уже через пару дней мы оказались в Минске, да и с западной границы подтянулись оставшиеся войска. На первых порах все развивалось не так уж и плохо; правда, с самого начала было ясно – силы не равны. Нам удалось сбить не то пять, не то шесть самолетов, но потом… Мы получили приказ отходить в Борисов. Но на рассвете по Брестскому шоссе и со стороны Болотной станции в город вошли танки, которые замкнули внешнее кольцо. Мы бились за каждую улицу, за каждый дом; сколько храбрых ребят полегло в том сражении. Эх… Как нам удалось вырваться из котла, я не знаю до сих пор. Видимо, кто-то из родных сильно молится за нас.