— А он выслушал ее и сказал, — рыцарь хмурит брови и наигранно басит, — «я не понял, у вас тут голод, что ли?» И отправился загонять баранов. Баранов!

Жозефина больше не может притворяться, что не слышит этого. Как посол Инквизиции она обязана вмешаться.

— По-вашему, милорд, — спрашивает она, — накормить голодных — это не проявление милосердия и заботы, которые мы должны проявлять к слабым, как заповедует Церковь?

Рыцарь кажется на секунду сбитым с толку, но быстро находится с ответом:

— При всем уважении, леди Монтилье, но мать Жизель пыталась вести с Адааром беседу о высоких материях и политических выгодах, а не о запасах мяса. И очевидно, что это поняли все, кроме него.

— Лично мне очевидно, что поблизости не нашлось никого достаточно смелого и находчивого, чтобы накормить попавших в беду людей. Поэтому милорду Адаару пришлось заниматься этим самому. Не сомневаюсь, — Жозефина улыбается самой приятной улыбкой, — если бы рядом оказались подобные вам храбрые господа, Вестнику Андрасте не пришлось бы тратить силы на защиту беженцев и он смог бы препоручить заботу о них кому-нибудь другому. Вы ведь слышали его разговор с матерью Жизель в пересказе?

— Я… да, — растерянно говорит рыцарь. Что ж, репутация сплетника все-таки лучше, чем клеймо труса.

Жозефине странно, но радостно признавать, что ей нравится поведение милорда Адаара. Пусть образ Вестника, который раздает еду голодным, годится только для самой грубой пропаганды, но за ним стоят реальные дела. Спасенные жизни. Накормленные люди. И слова «под защитой Инквизиции» приобретают вес, пусть даже милорд подтверждает это охотой на баранов и раздачей шерстяных одеял, которые он где-то раздобыл в свободную от закрытия разрывов минуту.

Иногда он все же возвращается в Убежище, порой в самой неожиданной компании. Однажды он отыскал Серого Стража, который с тех пор сопровождает его в любой вылазке. В другой раз притащил откуда-то эльфийку, которая тут же стала превращать и без того бурную жизнь Убежища в хаос, а одним прекрасным днем все были потрясены, когда милорд Адаар явился под руку с Первой Чародейкой Монтсиммара мадам Вивьен.

Мадам называет его «цветик мой».

Жозефина рада видеть, что милорд цел и невредим, ведь Лелиана права — на него сейчас вся надежда. Но она вздыхает каждый раз с облегчением, когда после совещаний в ставке он снова уезжает по делам. Во-первых, с появлением Вестника Андрасте все оживляется, приходит в волнение, и с суматохой кругом трудно справляться, пока у тебя все еще одна голова и две руки.

Во-вторых…

Рядом с ним у Жозефины обостряются все чувства. Когда милорд заходит в комнату, он как будто заполняет собой все пространство, все взгляды притягиваются к нему. Когда его нет поблизости, не легче. Жозефина поневоле натыкается на следы его присутствия, стоит ей покинуть свое маленькое личное убежище за столом. Его низкий голос — возле кузниц, или у интенданта, или в таверне. Его смех с тренировочного поля, когда он разговаривает с Калленом или Кассандрой. Его запах надолго остается в ставке командования — не неприятный, нет. Просто чужой. Заметный.

Лелиана не раз подшучивала над неопытностью Жозефины в делах любовных, но Жозефина не глупа. Она прекрасно понимает, что значит, когда ощущаешь появление кого-то всей кожей. Когда становится трудно дышать и сердце колотится от одного запаха или звуков голоса. Не говоря уже о большем. Однажды она застает милорда, когда он растирается снегом на заднем дворе — и уверена, что этого зрелища она не забудет. Как и мгновенного острого желания подойти и… помочь. Прикоснуться раскрытыми ладонями к голой коже, ощутить крепость бугрящихся мышц.

А еще Жозефина достаточно умна, чтобы понимать: этого не будет никогда. И потому, что связь Вестника Андрасте с послом Инквизиции крайне нежелательна. И потому, что ей совершенно не нужны долгие объяснения с семьей. И главное: они слишком разные, чтобы можно было говорить о чем-то большем, чем короткое романтическое приключение, а никакие радости плоти не стоят неприятных последствий в их случае. Поэтому Жозефина понимает: этим несвоевременным безумием надо просто переболеть. Перетерпеть. И она уверена: все получится.

Тем более милорд больше не носит ей цветов, да и заглядывает редко и обычно к Миневе. Так что теперь они встречаются подолгу только в ставке командования. Чем больше становится авторитет Инквизиции, тем чаще милорду Адаару приходится присутствовать на совещаниях. Атмосфера то и дело накаляется, Жозефине приходится вмешиваться, чтобы все не переругались, хотя ей и самой порой стоит усилий не устроить скандала. Когда каждый болеет за дело душой и уверен в своей правоте, бывает очень трудно прийти к компромиссу. Даже когда речь идет о не самых важных и серьезных вопросах.

Один из таких вопросов поднимается однажды вечером. Прошло уже три часа с тех пор, как они уединились в ставке за обсуждением текущих дел. Кассандра время от времени зевает, прикрывая рукой рот в жесткой перчатке, Каллен выглядит уставшим, с глубокими тенями под глазами, и сама Жозефина чувствует, что ей необходима ванна и хоть какой-нибудь ужин. Одна только Лелиана выглядит как обычно, свежей и бодрой, когда зачитывает письмо банна Тейвина с требованием компенсации за разорение пахотных земель, которые якобы пострадали от прохода войск Инквизиции. Каллен тут же огрызается, что войска проходили через эти земли не по своей прихоти. Жозефина тихо вздыхает и прикидывает про себя, сможет ли она наскрести компенсацию или сделать так, чтобы скандальному банну заплатил кто-нибудь другой. Честно говоря, ей совсем не хочется этого делать…

Милорд Адаар по-своему обыкновению слушает, глядя на карту Тедаса, и молча качает головой. Лелиана едва успевает закончить, когда он вдруг говорит:

— Леди Монтилье, закройте уши.

— П-простите? — спрашивает Жозефина.

— Уши закройте. Ладошками, — милорд демонстрирует на себе, что он имеет в виду. И еле заметно морщится, когда его собственное острое ухо задевает ладонь с Якорем.

Теперь вся ставка с любопытством смотрит на Жозефину, и ей становится слегка неловко. Но это не походит на шутку, и она послушно подносит ладони к ушам. Но не слишком плотно — милорд ведь сказал закрыть уши, а не перестать слушать, если на то пошло?

— Каллен, — рявкает милорд, — отпиши этому мудлу, что я его требования на хую вертел. Если он еще раз откроет пасть и потребует денег, я приду и следующий разрыв заткну его жопой. Совсем охуели, бляди. Все, перерыв, башка не варит уже.

Он поднимается, с грохотом отодвинув стул, и идет к выходу, когда ему вслед летят слова Лелианы.

— Мы могли бы просто отозвать солдат из земель банна Тейвина. Думаю, недели хватит, чтобы он увидел, как дорого ему обходится защита собственными силами, и пришел с повинной.

Милорд Адаар оборачивается через плечо.

— Людей-то за что? — бурчит он после паузы и выходит. В открывшуюся дверь врывается прохладный воздух, Жозефина опускает руки и подставляет горячие щеки сквозняку.

— Леди Монтилье, — говорит Каллен, — Адаар сказал…

— Я слышала, — прерывает его Жозефина, — письмо будет готово сегодня же.

Каллен усмехается. Жозефина поправляет волосы и улыбается в ответ.

— И я абсолютно согласна с милордом… по существу вопроса.

***

Когда Вестник Андрасте приводит в Убежище пленных магов из Редклифа, разражается отвратительный скандал. Жозефина никогда не считала, что все маги должны быть заточены в башнях, но даже ей кажется сейчас, что Лелиана переходит границы, когда обвиняет милорда в непредусмотрительности и излишней жестокости. Зато Кассандра и Каллен на его стороне, и вскоре половина Убежища может слышать, как командование Инквизиции… расходится во мнениях. Новоприбывший тевинтерский маг подливает масла в огонь. Краем глаза Жозефина наблюдает, как меняется лицо милорда Адаара. Он заходил в церковь победителем, сияя, как начищенный сервиз, и даже рога, казалось, сверкали празднично. Теперь же его лицо вытягивается и темнеет. Новым обострившимся зрением Жозефина видит, что он готов взорваться, как кунарийский гаатлок, через три… два… один…