– Только если хотите втереться ко мне в доверие, – пошутил Фрэнк, и его невзрачная физиономия озарилась ослепительной улыбкой, показавшей, что, в сущности, он славный малый. – Мои поздравления, Грейс. Это немалое достижение.

– Спасибо, – ответила она.

– Мы очень ею гордимся, не правда ли? – спросила Мэгги, обняв Грейс за плечи.

– Чертовски верно, – откликнулся Фрэнк. – Как продвигается то дело в Делавэре? – обратился он к Мэгги.

– Какое-то время ситуация была критической, – сказала Мэгги. – Разве ты не читал мой отчет?

– Зачем мне это делать, если ты можешь просто рассказать, что случилось? – спросил Фрэнк.

Грейс засмеялась и покачала головой. Фрэнк славился ненавистью к канцелярской работе.

– Оставлю вас наедине, – сказала она. – Все равно мой издатель пытается привлечь мое внимание, – добавила Грейс, поймав взгляд мужчины, который махал ей из-за бронзовых скульптур. Они кивнули и погрузились в разговор, а Грейс тем временем зашагала по пересекавшей сад дорожке, но ее задержала пара политиков, которых она знала по светским приемам родителей.

– Поздравляем, Грейс, – сказал сенатор Клири, седовласый мужчина, давний друг ее отца.

– Спасибо, сенатор, – ответила она. Клири был себялюбив, он никогда не мог устоять перед искушением взглянуть на себя, проходя мимо зеркала. Для Грейс было само собой разумеющимся вынести из этого выгоду. – Должна сказать, вы сегодня выглядите очень эффектно.

– Вы чересчур добры к такому старику, как я, – сказал он, но явно несколько приободренный ее добродушной лестью.

– Здравствуйте, конгрессмен. – Грейс кивнула его светловолосому собеседнику: типичный выходец со Среднего Запада, убежденный демократ старой закалки, семейный человек из Айовы, всегда готовый постоять за свои идеалы. Грейс была удивлена, что ему удалось протянуть в Вашингтоне так долго. – Как близнецы?

– Рвут всех на поле в Айове, – с гордостью произнес конгрессмен.

– Вперед, Циклоны! – Грейс обезоруживающе подмигнула и была вознаграждена широкой улыбкой. – А сейчас, джентльмены, я должна покинуть вас. Долг зовет.

– Передавай от меня привет отцу, – сказал сенатор.

– Непременно, – кивнула Грейс, коротко улыбнувшись через плечо, хотя на самом деле не помнила, когда в последний раз разговаривала с отцом, не говоря уже о том, чтобы видеться с ним лично. Шесть месяцев назад? Семь?

Ей удалось пересечь сад без новых препятствий. Джонатан Эймс ждал ее у скульптурной группы Родена, этого чуждого условностям француза XIX века, чей чувственный, грубовытесанный стиль бросил вызов безукоризненному совершенству той эпохи.

– Дорогая. – Джонатан Эймс протянул к Грейс обе руки и порывисто поцеловал сначала в одну щеку, затем в другую. Его великолепный, серовато-зеленый смокинг мог бы показаться слишком броским и неуместным среди традиционных черных костюмов, однако с помощью яркой, нестандартной харизмы самого Эймса он смотрелся выигрышно. – Моя суперзвезда. – Глядя на Грейс, он расплылся в лучезарной улыбке. – Как бы я хотел, чтобы ты бросила эту отвратительную работу в ФБР и посвятила все свое время написанию книг для меня. Подумай о наградах, которые бы ты выиграла! О деньгах! Подумай об отсутствии опасности в твоей жизни! Я умоляю тебя!

Грейс добродушно закатила глаза, глядя на этот эффектный спектакль. Из-за чрезмерного энтузиазма Джонатана она едва было не отказалась от выбора в пользу его издательства, когда спрос на ее книгу превратился в аукцион с участием четырех издателей. Она сомневалась, может ли кто-то, настолько жизнерадостный и помпезный, понять всю темноту ее мира. Но она быстро поняла, что за внешней эффектностью скрывалась серьезность и страстная увлеченность. И когда Джонатан направлял свой пылкий энтузиазм на работу и на то, что создавали его авторы, происходило невероятное. Ее первая книга продержалась двадцать недель в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс», вторая – вдвое дольше. Третья вышла всего пару месяцев назад. Грейс была вынуждена отговорить Джонатана от восьминедельного промотура и ограничиться одним насыщенным месяцем.

Шеф Грейс неохотно отпускал ее, пока один из специалистов по связям с общественностью не заметил, что это будет неплохим пиаром для Бюро, особенно после того как было объявлено о присуждении второму роману Грейс престижной премии Каллахана в области детективной литературы.

– Я с ума сойду, если буду целыми днями сидеть дома перед компьютером, – сказала она Джонатану.

Он фыркнул и неодобрительно поджал губы.

– Ты сумасшедшая, дорогая. Только подумай, как волшебно это будет. Ты сможешь переехать в Нью-Йорк, вращаться в обществе литературной элиты. Ты меня убиваешь своим вечным «я должна оставаться в Вашингтоне и спасать мир от серийных убийц».

– Но мне и правда нужно оставаться в Вашингтоне и спасать мир от серийных убийц, – терпеливо сказала Грейс. – Вокруг полно преступников.

– И мне нравится, что это твоя личная миссия – поймать их всех, – сказал Джонатан, – это мечта любого пиар-агента. Но я беспокоюсь за тебя.

Грейс похлопала его по плечу.

– Ты справишься, – заверила она его. – Я у тебя не единственный писатель.

– Слава создателю, они не разделяют твоей тяги к мрачной стороне жизни, – сказал он. – Это было бы безумием. Теперь иди! Кыш! Общайся с обожающей тебя публикой. Мне нужно налаживать контакты. – Он махнул ей рукой на прощание.

Грейс спустилась по дорожке Сада скульптур, взяла бокал шампанского у стоящего рядом официанта и отпила глоток.

– Грейс, я так рада тебя видеть, – услышала она женский голос у себя за спиной.

Грейс резко обернулась и широко улыбнулась, когда увидела, кто это был: статная женщина в очках, которые так шли ее огненной шевелюре. На ней было напоминающее сари платье, и его золотая отделка мерцала в свете огней, установленных в саду.

– Доктор Джеймс, не верится, что вы пришли.

– Прошу, дорогая, зови меня Клара. Уже столько лет прошло с тех пор, как ты была студенткой, – сердечно сказала она, обнимая Грейс. Но она даже в мыслях не могла обратиться к ней по имени: эта женщина, как бы дружелюбна она ни была, всегда вызывала у Грейс благоговейный трепет. – И, конечно, я пришла. Ты была одной из лучших среди моих студентов. Я так рада за тебя. Марта бы очень гордилась тобой.

У Грейс упало сердце и дыхание перехватило в груди. Скорбь – забавная штука: в тот момент, когда тебе кажется, что ты преодолел ее, она подкрадывается и вновь настигает тебя. Марта Ли была новатором в криминологии – не только как психолог, но как женщина, проникшая в область, традиционно занятую мужчинами. У нее был острый ум и еще более зоркий глаз. Грейс считала величайшей удачей в жизни, что профессор Ли питала к ней симпатию. Она стала наставницей Грейс, даже написала для нее рекомендации в академию, из которой уволилась в 80-е, чтобы посвятить себя преподаванию.

Долгие годы Грейс и доктор Ли поддерживали связь, общались по электронной почте, созванивались, время от времени встречались за ланчем. В прошлом году, как раз когда Грейс заканчивала третью книгу, она получила известие, что доктор Ли погибла в автокатастрофе. Это стало тяжким ударом – доктор Ли всегда была так полна жизни, невозможно было поверить, что ее больше нет. После похорон Грейс вернулась в свой пустой дом. У нее было неспокойно на душе, и она никак не могла прийти в себя, пока не села за компьютер и не закончила финальную главу книги, словно доктор Ли сама направляла ее.

Грейс посвятила роман «Доверие – жестокая игра» ее памяти. Несомненно, малая дань уважения женщине, которая сделала так много, но Грейс знала, что ее бы это порадовало.

– Я видела посвящение, – сказала доктор Джеймс, сжав руку Грейс. – Это очень трогательно. И я знаю: ее муж оценил этот жест. Когда я ужинала с ним несколько месяцев назад, он упомянул, что ты отправила ему подписанный экземпляр. Он хранит его в ее библиотеке, среди других ее книг.

Грейс моргнула, стараясь подавить эмоции, сковавшие ей грудь.