====== Пролог ======
Предрассветное небо, на котором контрастными тёмными пятнами выделялись редкие облака, постепенно окрашивалось в тёплые розово-жёлтые тона. В то время как на противоположной стороне небосклона ещё виднелись тусклые огоньки звёзд. Тейяки неторопливо покинул сонный дом и, привычно устроившись на аккуратной скамеечке у входа в лавку, стал расслабленно созерцать начало нового дня. Как и всегда при виде просыпающегося мира, в его душе стало подниматься смутное чувство. Казалось, ещё немного, и в центре груди вспыхнет и засияет тёплым светом комочек огня. Словно маленький кусочек солнца, чей край только показался из-за горизонта в просвете меж домами. Но вот ниже по улице негромко хлопнула дверь, на крышах домов через дорогу прозвучали чьи-то шаги, и наваждение ушло. Тело осталось таким же тяжёлым и непослушным.
Тейяки прекрасно знал, что давно превратился из сильного бойца, пусть и середнячка, не хватающего звёзд с неба, в мирного обывателя-лавочника. «Перегорание системы циркуляции чакры» — страшный диагноз, с которым он давно смирился. Пусть он никогда не вошёл бы в элиту клана — без додзюцу об этом не могло быть и речи. Пусть этот страшный диагноз, фактически, спас ему жизнь, направив её в мирное русло. Он смог многого добиться на новом для себя поприще. Его лавка привлекала покупателей не столько престижным красно-белым веером на дверях, сколько великолепным запахом свежей выпечки. Его жизнь была сытой и спокойной. Но всё же… он тосковал по тем дням, когда по жилам струился яростный огонь, когда хищный оскал боевых товарищей был отражением его собственной предвкушающей схватку улыбки; по дням, когда он знал, для чего живёт, а мир был простым и понятным.
Учиха Тейяки приходил на это место каждый день вот уже пять лет. Надеялся непонятно на что. Клял себя за сентиментальность и романтизм. И всё равно каждый день с замиранием сердца присаживался на знакомую до последней трещинки скамейку.
Двадцатичетырёхлетний ветеран уже совсем было собрался отпирать лавку, прилегавшую снаружи к стене кланового квартала, как вдруг услышал взволнованные женские голоса от дверей своего дома, который на эту стену опирался с другой стороны. Слегка нахмурившись, Тейяки заглянул в открытые ворота квартала Учиха. Его жена, Уручи, что-то тихо говорила молодой куноичи с ребёнком на руках. Полицейская форма, в которую была одета ранняя гостья, как и клановый камон на её рукаве, позволили хозяину дома легко её опознать:
— Анда-сан! Рад видеть вас. Как здоровье Инаби-куна?
— Здравствуйте, Тейяки-доно, — обернулась девушка. При этом стали видны её покрасневшие от слёз глаза, — Ирьёнины в госпитале сказали, что ничем не могут помочь. Кейракукей в мозгу у ребёнка сильно отличаются по размерам. Видимо, из-за какой-то патологии они развивались с разной скоростью. Сказали, что недоразвитые каналы слишком хрупки и не выдержат вмешательства, поэтому всё должно прийти в равновесие само, или… — она запнулась и шмыгнула носом. — Я должна быть на службе, чтобы заработать денег на лекарства и еду для нас с Ин-куном, но…
— Всё в порядке, девочка, — вклинилась в её сбивчивую речь Уручи. — Мы с мужем с радостью позаботимся об Инаби-куне. Положим в подсобке и будем регулярно забегать проверить. Думаю, у меня найдётся пара настоек, чтобы помочь ему справиться с недугом. Правда ведь, дорогой?
— Разумеется, дорогая, — её муж сохранял на лице каменное спокойствие. — Можете на нас положиться, Анда-сан.
— Благодарю вас, Тейяки-доно, Уручи-сан, я в долгу перед вами, — низко поклонилась куноичи, не спуская ребёнка с рук.
Несколькими минутами позже, наблюдая, как стройный силуэт Анды перепрыгивает с крыши на крышу, лавочник с иронией покосился на жену:
— «С радостью позаботимся», вот как?
— Непременно. И именно с радостью. Ками-сама и так послал девочке тяжёлые испытания. Не подставь мы плечо — они и вовсе стали бы непреодолимы.
— Она всего на четыре года младше нас с тобой. Хотя… Ты права, на неё слишком много свалилось в эти годы: стать вдовой с малышом на руках, ежедневно терпеть презрительные взгляды наших соклановцев, не видеть родню годами… Девочка очень хорошо держится.
— Ты прав, муж мой. Я восхищаюсь и горжусь твоим великодушием.
— Твоя лесть не изменит того факта, что нам в ближайшее время намного прибавилось хлопот. Ухаживать за лежачим — дело непростое.
— И тем не менее, ты не протестовал против моего решения, — губы женщины тронула улыбка.
— Упаси Ками-сама! — хозяин дома выглядел серьёзным, но в глазах его было веселье. — Спорить с тобой, когда у тебя руки упёрты в бока!.. Я ещё слишком молод, чтобы оставлять тебя вдовой. Однако, мы теряем время. За работу.
— Здравствуйте, Тейяки-сама!!! Отличный сегодня день, не правда ли?! А какой у вас тут чудесный аромат!
— Хе-хе, здорово, малой, как всегда голоден?
— Очень, Тейяки-сама! А уж когда прохожу мимо вашей лавки, всю улицу пугаю бурчаньем в животе!
— Держи, я тут припас тебе пару булок утренней выпечки. Ешь как следует, чтобы вырасти сильным ниндзя!
— О, спасибо вам огромное! Может, я могу что-то для вас сделать? Например, как в тот раз, отнести записку торговцу мукой?
— Хмм, вообще-то, Обито-кун, есть одно важное и сложное дело, где твоя помощь была бы нелишней…
— Правда?! Что это за дело, Тейяки-сама?
— Ты ведь знаешь Инаби-куна?
— Бака-Инаби! Очень глупый и вредный! Плохой! Он что, украл у вас булку? Или разбил окно? Я найду его и накажу! Вот прямо сейчас!..
— Эй-эй. Не так быстро, малой. Всё совсем наоборот. Инаби-кун сейчас очень болен, и за ним нужно присмотреть.
— Присмотреть? А как это? И что здесь сложного?
— Ну, обычно работать с больными позволяют только настоящим взрослым ниндзя — ирьёнинам. Это очень ответственное дело.
— Что?! Как настоящий ниндзя?! Ух ты! Я буду очень-очень стараться!
— Ну, раз так, то пройди в дом к Уручи-сан. Она расскажет, что нужно делать.
Тейяки проследил, как в дверях мелькнул клановый камон, занимавший всю спину пятилетнего мальчугана, и усмехнулся. Жена никогда не упрекала его в неспособности завести детей. Однако он отлично видел, как ей нравится с ними возиться.
— Уручи-сан! Уручи-сан! — взъерошенный мальчишка влетел в комнату, где хозяйка дома как раз занималась ответственным делом пересыпания и смешивания пряностей, отчего те закономерно разлетелись по столу и полу. — Инаби-кун, он... кажется, очнулся!
— Пойдём скорей, малыш, — Уручи поспешила следом за добровольной сиделкой. — Рассказывай, что произошло?
— Я сидел рядом и менял ту тряпочку на лбу на мокрую, когда он кааак дёрнется! А потом он глаза открыл! И на меня посмотрел! А я ему пить дал, как вы сказали!
— Вот как. Значит, он справляется с недугом, — женщина вошла в комнату, и проверила пациента. — Он спит.
— Да, Уручи-сан, он потом сразу уснул!
— Может он говорил что-нибудь?
— Ну... — мальчуган замялся, а потом выпалил: — Ещё он меня назвал братом, вот!
— Ты уверен? Что именно он сказал?
— Я точно не расслышал, он говорил очень-очень тихо, — Обито почесал затылок, — Инаби-кун сперва посмотрел на мою куртку, — кивок на одежду, сброшенную на спинку стула, — а потом на меня посмотрел и сказал: “Нии, яси, бе”, или как-то так. Как вы думаете, почему он вдруг назвал меня братом, мы же раньше совсем не дружили?
— Хм, — Уручи выглядела озадаченной, — наверное, то, что ты ему помогаешь, очень важно для него. Сам подумай, каково бы было тут лежать совсем одному?
— И правда! Это так грустно — быть постоянно одному! — мальчишка с жалостью посмотрел на больного, — Не волнуйся, Инаби-кун! Я не уйду и буду тебе помогать, сколько нужно! — и он широко зевнул.
— Отрадно слышать это, Обито-кун, — возле глаз женщины собрались морщинки, — но сейчас уже поздно, и скоро вернётся Анда-сан. Ночью она и сама может сидеть со своим сыном. А вот завтра утром нам опять понадобится твоя помощь.
