Затем — музыкальный переход на цитре рыбака, потом мелкий Мецгер снова запел, а его двойник, невзирая на протесты Эдипы, принялся в тон подпевать.

То ли он вообще все это подстроил, — вдруг подумала Эдипа, — то ли подкупил инженера на местной станции, чтобы тот прокрутил фильм, и это часть заговора, искусно выстроенного, чтобы меня соблазнить, — заговора. О, Мецгер.

— Ты не подпевала, — сделал он замечание.

— Я же не знаю эту песню, — улыбнулась Эдипа. Пошел громкий ролик, рекламирующий "Лагуны Фангосо", новый жилой комплекс к западу от Сан-Нарцисо.

— Один из проектов Инверарити, — заметил Мецгер. Шнуровка каналов с частными причалами для мощных катеров, плавучий зал для публики в центре искусственного озера, на дне которого лежали вывезенные с Багам и отреставрированные галеоны, куски колонн "под Атлантиду" и фризы с Канар, настоящие человеческие скелеты из Италии, гигантские ракушки из Индонезии все это для развлечения энтузиастов скубы. На экране вспыхнула карта этого места, Эдипа громко вздохнула, и Мецгер в надежде, что вздох относится к нему, обернулся. Но ей просто вспомнился давешний вид с холма. Опять та же внезапность, глашатайство: печатная схема, плавные изгибы улиц, частные пляжи, Книга Мертвых…

Не успела опомниться — снова "До последней капли крови". Субмариночка «Джастин» — в честь покойной мамы — стояла у причала, отдавая швартовы. Ее провожала небольшая толпа, в том числе тот старый рыбак и его дочь нимфетка с кудряшками и ножками, которая в случае хэппи-энда должна достаться Мецгеру, неплохо сложенная миссионерская медсестра-англичанка, к финалу предназначавшаяся папе Мецгера, и даже овчарка, положившая глаз на сенбернара.

— Ах да, — сказал Мецгер, — это где мы попали в переплет на Проливах. Полный мрак, кефезские минные поля; фрицы к тому времени уже повесили сетку — гигантскую сетку, сплетенную из двух-с- половиной-дюймового троса.

Эдипа налила еще стакан. Полулежа, они смотрели на экран, слегка соприкасаясь боками. — Мины! — воскликнул Мецгер, прикрывая голову и откатываясь от Эдипы. — Папочка, — рыдал Мецгер в телевизоре, — мне страшно. — Внутри подлодки царил хаос — собака носилась галопом взад-вперед, разбрасывая слюни, которые смешивались с брызгами из течи в переборке, а отец пытался сделать затычку из рубашки. — Мы можем только, — объявил отец, — попробовать погрузиться и пронырнуть под сетью.

— Смешно, — сказал Мецгер. — В сетях они оставляли ворота, чтобы их подлодки могли пройти сквозь и атаковать британский флот. Все наши субмарины второго класса просто пользовались этими воротами.

— Откуда ты знаешь?

— Я же там бывал.

— Но… — начала было Эдипа, но вдруг увидела, что у них кончилось вино.

— Ага, — сказал Мецгер, извлекая из внутреннего кармана пиджака бутылку текилы.

— Без лимона? — спросила она по-киношному игриво. — Без соли?

— Брось эти туристские штучки. Разве Инверарити добавлял лимон, когда вы там были?

— С чего ты взял, что мы туда ездили? — Она наблюдала, как увеличивается уровень жидкости в ее стакане, а вместе с ним — ее анти-мецгеровский настрой.

— В тот год он записал это как командировку. Я занимался его налоговыми делами.

— Денежные связи, — с грустной задумчивостью произнесла Эдипа, — ты и Перри Мейсон — одного поля ягоды, у вас одно на уме. Крючкотворы.

— Но наше преимущество, — объяснил Мецгер, — состоит как раз в этой приспособляемости к виткам. Ведь адвокат в зале суда, перед присяжными, становится актером. Реймонд Бэр — это актер, играющий адвоката, который перед присяжными становится актером. Взять меня — бывший актер, который стал адвокатом. На телевидении сделали даже пробный фильм, основанный в общих чертах на моей карьере, с моим другом Манни Ди Прессо в главной роли, а он был когда-то адвокатом, но бросил дело, дабы стать актером. Который в этой пробе играет меня — актера, ставшего адвокатом и периодически превращающегося обратно в актера. Тот фильм лежит сейчас в специально оборудованном склепе на одной из голливудских студий, от света с ним ничего не случится, и его можно крутить бесконечно.

— Ты, кажется, влип, — сказала Эдипа, глядя на экран, ощущая сквозь костюм Мецгера и собственные слаксы тепло его бедра. В настоящий момент:

— Наверху — турки с прожекторами, — рассказывал он, разливая текилу и наблюдая, как вода заполняет субмариночку, — с патрульными катерами и автоматами. Хочешь, заключим пари о том, что будет дальше?

— Конечно нет, — сказала Эдипа, — ведь фильм уже снят. — Он лишь улыбнулся в ответ. — Один из бесконечных показов.

— Но ведь ты его не знаешь, — сказал Мецгер. — Ты еще не видела. — В рекламной паузе оглушительными похвалами загремел ролик про сигареты «Биконсфилд», особо привлекательные благодаря фильтру из костного угля высочайший сорт.

— А уголь из чьих костей? — поинтересовалась Эдипа.

— Инверарити знал. Он контролировал пятьдесят один процент производства.

— Расскажи.

— В другой раз. А сейчас у тебя последний шанс забить пари. Выберутся или нет?

Эдипа захмелела. Ей без всякого повода пришло в голову, что это отважное трио может в итоге и погибнуть. Она никак не могла понять, сколько осталось до конца. Посмотрела на часы, но они стояли. — Это абсурд, сказала она, — конечно же, выберутся.

— Почему ты так решила?

— Все подобные фильмы хорошо кончаются.

— Все?

— Почти.

— Это уменьшает вероятность, — самодовольно произнес он.

Она искоса посмотрела на него сквозь стакан. — Ну так дай мне фору.

— Если я дам фору, ты догадаешься.

— Итак, — воскликнула она, слегка, пожалуй, нервничая, — я ставлю бутылку чего-нибудь. Текилы, окей? Спорим, у вас ни хрена не вышло. — Ей казалось, эти слова выскочили из нее сами.

— Что у нас ничего не вышло. — Он задумался. — Еще одна бутылка, и ты просто уснешь, — рассудил он. — Нет.

— На что тогда ты хочешь спорить? — Она и так знала. Они упрямо смотрели друг другу в глаза — казалось, минут пять. Она слышала, как из телевизора друг за другом вылетают рекламные ролики и влетают обратно. Она злилась все сильнее — может, от спиртного, а может, просто не терпелось, чтобы снова пустили фильм.

— Ну что ж, прекрасно, — произнесла она как можно сдержаннее, в конце концов сдавшись, — спорим. На все что хочешь. У вас ничего не вышло. Вы превратились в корм для рыб на дне Дарданелл — твой папа, твой песик и ты.

— Идет, — распевно произнес Мецгер, взял ее руку, якобы пожать в знак сделки, а вместо этого поцеловал ладонь, и его сухой язык слегка прошелся, как жеребец на выпасе, по линиям ладони — неизменный штрих-код ее индивидуальности, который, подобно цыпленку, вместе с солью проклюнулся из ее ладони. Она задумалась: неужели опять все так же, как, скажем, когда они впервые были в постели с Пирсом, покойником. Но тут пустили фильм.

Папаша, свернувшись, лежал в воронке от снаряда на крутых утесах берегового плацдарма АНЗАКа, вокруг свистела турецкая шрапнель. Ни Детки Игоря, ни собачки Мюррея на экране не было. — Что за чертовщина, произнесла Эдипа.

— Боже! — Воскликнул Мецгер, — они наверное перепутали ролики.

— Это раньше или позже? — спросила она, протягивая руку за бутылкой, движение, приведшее ее левую грудь к носу Мецгера. Неугомонный комик Мецгер скосил глаза, прежде чем ответить.

— Секрет.

— Ну же, — слегка задев его нос кончиком чашечки бюстгальтера, она налила еще текилы. — Или пари завершено?

— Давай, — сказал Мецгер, — задавай вопросы. Но за каждый ответ ты должна что-нибудь с себя снять. Назовем это "стриптиз Боттичелли".

У Эдипы родилась великолепная идея. — Прекрасно, — сказала она, — но для начала я на секунду выскочу в ванную. Закрой глаза, отвернись, не подглядывай. — На экране корабль-угольщик "Река Клайд" с двумя тысячами человек на борту причалил, среди неземной тишины, в Седдюльбахире. Было лишь слышно, как голос с фальшивым британским акцентом прошептал: "Все прекрасно, ребятки". — Вдруг раздался одновременный залп из сотен турецких орудий с берега, и началась бойня.