И вот, наконец, день настал. День, которого так ждала Кристина и остальные родственники Антонио Манрике де Алькасар.

Кристина – чтобы побыстрее убраться из особняка и освободиться ото всего, что связывало ее с этой семьей. Родственники, чтобы узнать, какая именно часть огромного состояния им полагается. Не волновалась, казалось, одна только Джайса. Она знала, что покойный кузен хоть и любил ее больше других сестер, не оставит ей ничего, побоится тетки Лурдес – вся их доля достанется матери, а уж она знает, как распорядиться деньгами.

– Плевать мне, сфотографируюсь обнаженной для «Плейбоя», получу точно не меньше, – заметила Джайса на реплику Кристины, спросившей о причинах ее спокойствия. – Пусть матушка забирает все себе. Она с утра сама не своя, только что по потолку не бегает!

В день до торжественного оглашения завещания собралась вся семья Манрике де Алькасар, включая Кристину, а сама она пригласила на мероприятие дона Габриэля Ортиса и дона Луиса Торреальба.

– Помилуйте, дорогая, какое отношение я имею к почтенному семейству графа Антонио? – практически слово в слово ответили оба, когда Кристина позвонила этим достойнейшим сеньорам.

– Вы – лучшие друзья графа Антонио, – объяснила Кристина свое странное решение. – Во имя его памяти прошу вас поддержать меня. Я попросту, скажу честно, боюсь входить в эту залу одна. Просто боюсь.

Голос девушки дрогнул, было очевидно, что она не кривит душой. Уже не раз Кристина просыпалась ночью от ужаса, едва только во сне являлось ей суровое лицо доньи Лурдес, ее сдвинутые брови и мрачный взгляд. Боялась она и свою свекровь, да и остальных, тех, кто будет смотреть на нее глазами полными ненависти и осуждения, как на выскочку, как на убийцу Антонио. Она вспомнила первую встречу с семьей Манрике. Антонио привел ее на семейный обед, торжественно представил семье, пока еще как свою подругу и усадил рядом с собой. Повисло долгое молчание, глаза присутствующих буравили девушку. Потом принесли еду и началась беседа. Однако, когда обед подходил к концу, сеньора Вельда, мать Антонио, вдруг посмотрела на сына и прямо спросила:

– Неужели, ты думаешь, что тебе нужна такая девушка?

И тут же зашумели, загалдели остальные, до этого сдерживавшие эмоции и бурный средиземноморский темперамент, укрытый под железными масками аристократии. Кристина съежилась на стуле и покраснела, с ужасом ожидая, что ответит Антонио.

Он не ответил ничего. Только улыбнулся. И его улыбка совершенно ясно сказала: «Я сам знаю, какая девушка мне нужна».

Но теперь его не будет рядом, теперь некому будет поддержать ее улыбкой.

Кристина надела черное строгое платье-футляр, чуть ниже колена, закрытое, с длинными рукавами и воротничком-стойкой. Закрутила волосы в тугой низкий пучок, сверху приколола маленькую шляпку с темной вуалью. Теперь лица почти не видно. Она машинально провела помадой по губам, однако постаравшись, чтобы губы не казались слишком яркими, а потом крепко вцепилась в спинку стула и прочитала молитву. Все, слава богу, скоро все закончится. Ей осталось выдержать всего один этот день. Еще раз увидеться с его семьей. Выслушать то, что написано в завещании, а после – уйти своей дорогой. Она недолго побыла графиней. Что ж, не в свои сани не садись! Недолго ее жизнь была озарена светом взаимной любви. Но ничего, многим не выпадает и такого.

Кристина вздохнула и направилась к выходу, мать в спину выдохнула: «Держись, дочка, удачи!»

Глядя вслед своей девочке, Татьяна Серова думала, что воспитывать ее следовало иначе. Она была всегда какой-то хрупкой и возвышенной, такой, какой должна быть девица из высшего сословия, может, поэтому граф и обратил на нее внимание. Но никак уж не дочь строителя-эмигранта, у которой нет даже собственного угла. Нет ничего. Странно, что она еще выдержала экзамены, вероятно, потому что учеба давалась ей легко. Если бы Кристина не смогла получить стипендию с первого раза, она бы уж точно не попробовала во второй. Борьба, преодоление не свойственны этой девочке. Даже сейчас, если Антонио не оставил ей ни гроша, она не скажет ни слова, не наймет адвокатов, она просто уйдет. Может это и правильно, главное – скорее уйти из этого дома, где все настолько высокомерны, что забывают поздороваться.

Кристина отворила дверь и вошла в большую затененную залу, украшенную старинными гобеленами. В центре ее стоял огромный овальный стол из черного мрамора, на окнах – такие же черные с позолотой вазы. Обстановка торжественная и мрачная. И почти все были в сборе.

Во главе стола сидела сеньора Вельда в траурном платье, сухая и прямая как палка, морщинистая, с длинным аристократическим носом, черными, прожигающими все насквозь пронзительными глазами и ровными, словно стрельчатые арки, бровями. Она поджала тонкие губы и холодно кивнула Кристине. Донья Лурдес полноватая горбоносая брюнетка, чем-то отдаленно напоминающая знаменитую певицу Монтсеррат Кабалье, даже не потрудилась кивнуть. За мать Кристину приветствовала Джайса, помахала рукой. Джайса была блондинкой в отца – немецкого барона и крупного землевладельца, светловолосым был и Рей, Рейнальдо, старший брат Джайсы, – кутила и светский повеса, какого не знало испанское общество со времен самого Дона Хуана Тенорио. Надо отдать Рею должное – он был высок и красив, а в сочетании с прекрасным образованием, богатством и природным обаянием, действительно, превращался в грозу всех девушек Испании, от Бискайского залива до Средиземного моря, а также далеко за ее пределами. В отличие от матери он приветствовал Кристину словами:

– Госпожа графиня, – и даже поцеловал ей руку, помог отодвинуть стул.

Кристина присела на краешек, положив руки на стол. Габриэль Ортис и Луис Торреальба уже были здесь, но за стол не садились, стояли у окна. С другой стороны стола, напротив сеньоры Вельды, сидел довольно-таки молодой темноволосый мужчина, дон Алехандро Монтанья, семейный адвокат, один из самых известных юристов Барселоны, специализирующихся на делах о наследстве.

Вокруг стола стояли и старые слуги Антонио, и его няня тетушка Тереза, как обычно в темном полотняном старообразном платье, – в аристократических семьях было положено, что, умирая, хороший хозяин оставлял хоть что-то слугам, которые работали на него.

Все ждали, когда появится Леонардо, младший брат Антонио, вице-президент химической компании «Манрике норте» и один из совета директоров семейного холдинга, управляющего всем, что принадлежало этой семье. Теперь, после смерти Антонио, он должен возглавить холдинг, и потому его присутствие было обязательным для того, чтобы огласить завещание.

Кроме того, ожидали и дядю Антонио со стороны отца, сеньора Алваро, довольно-таки известного литературного критика и сценариста, отличавшегося желчным, даже скандальным характером.

В комнате царила тишина, только Алехандро Монтанья шуршал бумагами, которые раскладывал на столе. Кристина буквально физически ощущала, как ползут минуты, медленно, словно улитки по обнаженной коже. Когда же все это, наконец, закончится, когда она освободится от гнетущей, тягостной атмосферы этого дома, когда снова станет свободной! Почему же они опаздывают, зачем судьба продолжает испытывать ее!

Наконец, хлопнула дверь, и в черном пальто и такой же черной, надвинутой на глаза шляпе появился Алваро. Несмотря на то, что он приходился покойному дядей, ему не исполнилось еще и пятидесяти, его кучерявые волосы уже посеребрила седина, проседь была и на тонких обрамлявших лицо бакенбардах. Алваро холодно поздоровался, поправил очки на чуть длинноватом прямом носу, но даже и не подумал извиниться за опоздание.

– Как же отвратительны эти пробки, – буркнул он, с грохотом отодвигая стул. Он всегда делал все, чтобы показать, что статус вольного художника позволяет ему не следовать этикету, принятому в этой семье веками. Алваро был, что называется, паршивой овцой в семье Манрике де Алькасар и в пример ему всегда ставили идеально-правильного Антонио… разумеется до тех пор, пока он не женился на Кристине, совершив по меркам своих родных чудовищный проступок.