Их было трое – девочка Алина и двое мальчиков. Саша и Никита. Гордей определил, что они старше него, но немножко. Он держался напряжённо, ожидая, что они сделают ему плохо или будут смеяться над ним. Но они не смеялись. Наоборот, старались подружиться.

– Хочешь, покажем, где свинью похоронили? – предложил Никита, и Гордей по голосу определил, что именно Никита с ним разговаривал из-за забора.

– Хочу.

Пошли по узенькой улице, по краям которой густо росла волосатая трава и тянулась своими верхушками к ним, как живая.

– Это крапива, – сказала Алина, – до неё нельзя дотрагиваться, а то изжалит.

– Я знаю.

– А ты откуда приехал?

Гордей помнил весь их путь с мамой, но откуда они отправились в него, сказать не мог. Не говорить же – «из дома».

И он сказал:

– Мы с мамой долго ехали, много где были.

– Вы путешественники? – с интересом спросил Никита.

– Ага. И мама дальше поехала пу… – Гордей запнулся на сложном слове, – путешествовать.

– А я в городе живу, – сказал молчавший до того Саша, полноватый, со взрослыми глазами. – Там два миллиона человек, и метро есть.

– Я тоже в городе, – сказала Алина.

– А, ты в маленьком. У вас метро нету.

Алина не стала спорить… Гордей хотел узнать, что такое метро, но не решился. Ещё подумают, что глупый.

За улицей был пустырь, почти весь заросший крапивой. Здесь крапива была на свободе и от этого, наверное, особенно крепкая и высокая. Целый крапивный лес… Лишь в одном месте крапивы не было, а была горка из красноватой земли.

– Вот тут свинью похоронили, – сказал Никита.

А Саша, страшно округлив и выпучив глаза, добавил:

– Здорове-енная была! Её четыре человека несли. И мой папа тоже.

– А дядь Толя плакал, – сказала Алина.

– Ну дак это его свинья же! И поросята без мамы остались. Один подох уже…

Гордей поёжился.

– Ты только никому, понял! – погрозил пальцем и сморщился, как старик, Никита. – Это тайна.

– Почему тайна?

– А-а, узнают в районе, эти примчатся. Всех свиней перережут. Скажут, грипп. И стайки сожгут… Никто не должен знать, понял?

– Понял. – Гордею хотелось сказать: «Я никого больше тут и не знаю, кроме бабы Тани». Почувствовал – не надо. Повторил твёрже: – Понял. Не скажу.

– Айда обратно, – сказал Никита. – Скоро гуси за пивом пойдут.

Гордей не стал ничего уточнять – какое пиво, какие гуси…

Остановились у ничем не приметного забора. Постояли. И, когда Гордею стало так скучно, что он решил сказать, что идёт домой, из дыры в заборе полезли большие белые птицы с жёлтыми носами.

– Во, во, – зашептал Никита, – гляди.

– Это гуси? – тоже шёпотом спросил Гордей.

– Ну да. Не утки ж…

Первый гусь отошёл в сторону и остановился, наблюдая за пролезающими в дыру. Тихо гоготал, будто подбадривал или торопил.

Когда гусей стало много – Гордей не умел до стольких считать, – первый пошёл по улице, а остальные – за ним. Шли, переваливаясь, держа прямо длинные шеи. На детей не обращали внимания. А те не шевелились. И Гордей тоже.

Лишь когда гуси оказались далековато, Никита сказал:

– Погнали.

И они медленно пошли следом.

– А зачем мы за ними идём? – спросил Гордей.

– Сейчас увидишь.

Перешли улицу с асфальтом. Впереди появился маленький магазин. Гуси остановились недалеко от навеса сбоку, под которым были два высоких стола, а на земле окурки и всякий мелкий мусор.

– Сюда дед Вова пиво пить ходил, – начал объяснять Никита, – а гуси с ним ходили. Ну, он их типа пас… Потом он умер, а гуси сами стали сюда ходить. Без него.

Гуси стояли молча, вытянув шеи, глядя на один из столов.

– Дед Вова им хлеба кидал, вот и ждут.

И Гордею стал видеться стоящий за столом старик. Он облокотился, спина согнута, одна рука сжимает ручку большой кружки, а другая рвёт на кусочки ломоть хлеба. Рвёт, рвёт, а кинуть не может. А гуси ждут. И старик медленно растворяется в воздухе…

Через долгое время – ноги у Гордея устали – гуси заволновались, загоготали, повернулись и поковыляли обратно.

– Прикольно, да? – спросила Алина и улыбнулась, показав пустоту вместо передних зубов.

– Да не очень, – ответил Гордей и не признался, что видел старика-призрака.

Дальше шли по асфальтовой улице и встретили девочку с коляской. Алина тут же захныкала:

– Слав, дай мне Юрика покатать.

– Нет, мне мама не разрешает. – Девочка Слава была старше Алины, и Никиты, и Саши.

– Ну пожалуйста-а! Я буду думать, что это мой братик.

Девочка Слава помолчала и как-то, как королевна, взмахнула рукой:

– Ну ладно. Только на дорогу не выезжай.

– Да, да!

– И называй Юриком, а не всяко.

– Угу.

Девочка Слава передала коляску Алине и куда-то побежала. А Алина, забыв про мальчишек, покатила её, покачивая и что-то напевая.

– Она братика или сестрёнку хочет, а родители не хотят. Вот и катает чужих. И думает, что это её, – сказал Никита серьёзно.

– Я домой, – объявил сразу погрустневший Саша.

– Давай ещё на качели сходим.

– Не хочу.

Никита поморщился.

– Я тоже тогда. Баба, наверно, оладьев напекла. «Дисней» буду с ними смотреть.

И они пошли в разные стороны. Гордей растерянно огляделся – где дом бабы Тани, он не знал.

Поплёлся наугад по асфальтовой улице и вскоре увидел магазин с навесом и столами. Долго определял, какая из четырёх тянущихся от него узких улочек была той, по которой они пришли сюда вслед за гусями. Наконец, кажется, определил. Пошагал. И вышел на полянку. Там стоял белый большой рогатый козёл.

– М-ме-е-е! – закричал он пронзительно.

Гордей попятился, а козёл пошёл к нему. И быстро остановился – идти дальше не давала верёвка, привязанная к колу.

– М-ме-е-е! – повторил козёл.

– Ты кто? – спросил Гордей, хотя понимал, что это настоящий козёл, совсем как на картинках. И разговаривать козлы, как и все животные, не умеют. Некоторые попугаи только…

– Ме-е.

– Что?

Козёл смотрел на него пристально своими большими выпуклыми глазами.

– Я – Гордей, – сказал Гордей. – Я недавно сюда приехал. К бабе Тане. А мама уехала.

– Ме-е. – Козёл тряхнул головой, и тут на его шее, под бородкой, звенькнул колокольчик.

«Козёл с бубенчиком», – вспомнились слова мамы; Гордей отшатнулся… Он не знал, что такое бубенчик, но наверняка что-то вроде колокольчика. Неужели… Ещё одно мамино слово: «Пасётся». Козёл пасся.

…И не просто так мама привезла его сюда. Баба Таня – его бабушка. Была и ещё одна… умерла. Значит, и папа здесь бывал, приезжал. Ходил и превратился. А мама не знает и поехала его искать.

– Папа, – тихо сказал Гордей, вроде и не козлу, а так, будто в сторону, но тот отозвался протяжно, жалобно:

– Ме-е-е.

Гордей увидел, что травка вокруг него короткая, жалкая, и сорвал длинной, мягкой, протянул.

Козёл поднял верхнюю губу, обнажив сероватые большие зубы. Не доставал… Гордей подошёл ближе, и козёл ухватил траву языком, рывками втянул в рот и стал жевать. Глядел на Гордея по-прежнему внимательно, пристально. Потом, перестав жевать, строго сказал:

– Ме-е-е!

Гордей сорвал ещё травы. Дал.

– Я не верю, что ты мой папа. Превращаются только в сказках. – Сказал специально раздельно, уверенно, чтоб посмотреть, как поведёт себя этот рогатый с выпученными глазами и некрасивым голосом.

И рогатый ответил особенно громким и почти понятным:

– М-мне-е-е!

– А?

– М-мня-а-а-а!

– Тебя?.. Тебя заколдовали?

Козёл стоял и смотрел на Гордея. Жевать перестал.

– Заколдовали, правда?

И козёл затряс головой, колокольчик стал звякать сипло, тускло.

– В-вот он где, голубчик! – раздалось за спиной Гордея.

Он обернулся и увидел торопливо, но медленно из-за старости идущую к нему бабу Таню. Всё в том же переднике, в платке, наползшем на лицо. В руке – палка.

– Я уж всю деревню оббегала, паразит! Думала, собаки сожрали или украл кто на органы… Мне что, обормот такой, по твоей милости в тюрьму садиться?!