Но как случайности судьбы равно касаются королей и их подданных, и как к счастью всегда примешивается беда, то небесным попущением королева вдруг заболела тяжкою болезнью, против которой самые ученые и искусные доктора не могли найти никаких средств. Все предались отчаянию.

Король, чувствительный и влюбленный (хоть и говорят, что брак загоняет любовь в могилу), горевал без меры, по всем церквам произносил обеты, предлагал свою жизнь на выкуп жизни любезной подруги; но ни святые, ни волшебники ему не помогли.

Чувствуя приближение последнего часа, королева и говорит своему супругу, который разливался слезами:

— Позвольте перед смертью попросить вас об одном: если вам да вздумается жениться…

При этих словах король поднял жалобный крик, схватил женины руки, облил их слезами и стал заверять, что нечего и рассуждать о втором браке.

— Нет, нет, — сказал он в заключение, — любезная королева, скорей я умру!

— Государство, — возразила королева с твердостью, которая умножила печаль этого монарха, — государство нуждается в наследнике престола и, видя, что я родила вам только одну дочь, должно требовать от вас похожих на вас сынов. Но молю вас именем вашей ко мне любви в таком только случае уступить желанию ваших подданных, если вы приищете принцессу стройнее меня и милее. Дайте клятву, и тогда я умру спокойно.

Полагают, что королева, у которой не было недостатка в самолюбии, требовала такую клятву, думая, что во всем свете нет равной ей особы и рассчитывая, что таким образом королю не придется вступить во второй брак.

Наконец она скончалась. Ни один муж не поднимал еще такой кутерьмы: король плакал, рыдал, жаловался на свою долю; только и знал, что убивался и день, и ночь.

Большое горе продолжается не долго. К тому же собрались первые особы королевства и гурьбой явились к королю просить, чтоб он сочетался вторым браком.

^{Первые особы королевства гурьбой явились к королю…}

Это предложение показалось ему жестоким и вызвало у него новые слезы. Он сослался на свою клятву и, думая отделаться, пригласил своих министров приискать ему принцессу, которая была бы стройнее и милее покойницы жены.

Но министры обозвали клятву пустяками и возразили, что дело не в красоте, а в том, чтобы королева была добродетельна и плодородна; что для спокойствия государства нужен наследник; что, конечно, инфанта обладает всеми качествами великой монархини, но что ей придется выйти замуж за чужеродца; что этот чужеродец или увезет ее в свое царство, или, если сядет с нею на здешний престол, наплодит детей чужой крови; что при отсутствии прямых наследников соседние народы могут пойти на королевство войною, которая приведет его к разорению.

Пораженный этими резонами король обещал подумать. И точно, он стал искать промеж молодых принцесс подходящую невесту. Всякий день ему приносили прекрасивейшие портреты, но ни один из них не мог сравняться с покойницей-королевой; так он и не принимал никакого решения.

К несчастью, хоть и был он большого ума, но вдруг рехнулся: находя, что дочь его инфанта превосходит свою мать и прелестями, и душою, взял да и объявил, что намерен на ней жениться, так как с нею одной он в состоянии сдержать свою клятву.

Молодая принцесса, как девица добродетельная и стыдливая, чуть не упала в обморок от такого ужасного предложения. Она бросилась к ногам короля и всячески заклинала его не приневоливать ее к совершению преступления.

Король, который крепко вбил себе в голову свое странное намерение, и чтоб успокоить совесть принцессы, потребовал совета одного старого жреца.

^{Король потребовал совета одного старого жреца…}

Этот жрец, не столько набожный, сколько честолюбивый, принес невинность и добродетель в жертву своему желанию быть наперсником короля, и так ловко вкрался в королевскую доверенность, так искусно смягчил замышленное им преступление, что даже уверил его, будто бы жениться на дочери есть богоугодное дело.

Польщенный речами этого злодея, король обнял его и еще сильнее утвердился в своем намерении. Поэтому он приказал инфанте быть готовою исполнить его желание.

Молодая принцесса, проникнутая глубокою горестью, не придумала другого исхода, как съездить к Сирень-волшебнице, своей крестной. В ту же ночь она отправилась в красивом кабриолете, запряженном большим бараном, который знал все дороги.

^{Она отправилась в красивом кабриолете, запряженном большим бараном…}

Она прибыла благополучно.

Волшебница, оболгавшая инфанту, сказала, что ей уже все известно, но что нет надобности беспокоиться, ибо ничего не случится дурного, если только принцесса в точности исполнит то, что она прикажет.

— Потому что, моя милая, — прибавила она, — выйти за отца замуж было бы большим грехом. Но ты можешь избежать этой беды, не переча батюшке. Скажи ему, что тебе пришла фантазия носить платье такого цвета, как небосклон: со всем своим могуществом он тебе такого платья никогда не достанет.

Принцесса поблагодарила крестную и на другое же утро сказала королю то, что ей волшебница присоветовала, прибавив, что до тех пор не даст своего согласия, пока не получит платья такого цвета, как небосклон.

Король, ободренный надеждою, созвал самых лучших мастеров и заказал им платье, с условием, что если они не сумеют угодить, то он всех их прикажет повесить. Однако до такой крайности не дошло. На другой же день они принесли требуемый наряд, и в сравнении с ним сам голубой небесный свод, опоясанный золотистыми облаками, показался менее прекрасен.

Инфанта совсем затосковала, не зная как выпутаться из беды. Король торопил свадьбою. Пришлось опять прибегнуть к крестной, которая, в изумлении, что совет ее не удался, приказала попросить платье такого цвета, как месяц.

Король, не смевший дать отказ, послал за самыми искусными мастерами и с таким грозным видом заказал им платье такого цвета, как месяц, что между заказом и исполнением не прошло и суток. Инфанте платье нравилось больше, чем ухаживанья отца, и, оставшись наедине с кормилицею и девушками, она предалась безмерной печали.

Сирень-волшебница была всезнайка. Она явилась на помощь горюющей принцессе и сказала:

— Или я очень ошибаюсь, или, потребовав платье такого цвета как солнце, нам удастся Привести твоего батюшку, короля, в затруднение, ибо он тебе такого платья никогда не достанет. А не то, так мы все-таки выиграем время.

Инфанта согласилась с этим и потребовала платье. Влюбленный король, не колеблясь, отдал все свои брильянты и рубины в подмогу такому удивительному делу, наказав ничего не жалеть, лишь бы платье сравнялось с солнцем. Зато как принесли его да развернули, так все принуждены были зажмурить глаза, так оно их ослепило. С этой-то поры и стали носить глазные зонтики и синие очки.

Каково было положение инфанты при этом зрелище! Никогда еще свет не производил ничего подобного. Принцесса стала в тупик, и под предлогом, что от сильного блеска у ней глаза разболелись, ушла в свою комнату, где ожидала ее волшебница, переконфуженная донельзя. Увидав платье, крестная покраснела от досады.

— Ну, уж теперь, душа моя, — сказала она инфанте, — мы придумаем такое испытание, которого гнусная страсть твоего батюшки не пересилит. Он вбил себе в голову эту женитьбу и считает ее близкою, но его немножко ошеломит то, что я тебе сейчас присоветую. Попроси ты у него кожу его любимого осла, что так щедро доставляет ему деньги на все издержки. Ступай, да смотри не забудь попросить ослиную кожу.