– Ты бы лучше её у себя дома так чихвостил, как за глаза ругаешь, – сказала Саломея и, подозрительно посмотрев на Петра, спросила:

– А где же твои вёдра, коли ты за водой шёл?

– Выронил я их, когда напугали меня нелюди! Да ещё зверь с жёлтыми глазами, похожий на крупную кошку, зашипел и на меня набросился.

Старуха внимательно посмотрела на Петра. Тот стоял, прислонившись к стене в сенях, и дрожащими руками теребил кепку.

– Похоже, ты вправду перепугался, коли руки у тебя дрожат, – усмехнулась Саломея. – Может и не зря ты испугался. Собаки сильно брешут по всей деревне. Чужие люди могли в нашу Митинку заявиться

– Так ведь не люди там были! Они своими лапищами так шлёпали по земле – просто жуть! – проговорил побледневший Пётр. – Архиповна, ты свет до утра не гаси. Они света боятся.

– С чего ты взял? – удивилась старуха.

– Потому что они – порождения тьмы!

– Ты, никак, у меня решил заночевать? – нахмурилась Саломея.

– Не ночевать, а переждать до утра хочу, – проговорил Пётр.

– Ещё чего вздумал! До утра твоя Надежда изведётся. Сама пойдёт ночью по всей деревне тебя, дурака, искать.

– А ты ей по мобильнику позвони, скажешь: так мол, и так – Пётр убежища от нечистой силы попросил.

– Сам же знаешь, что мобильники в деревне не работают.

– Верно. Связи в деревне нет. Как же я это позабыл? – прохрипел Пётр и, покачнувшись, выронил из рук кепку, но тут же быстро её поднял.

– Ты пьяный, что ли? – принюхиваясь, спросила старуха.

– Ну, выпили мы немного с Женькой-трактористом после обеда. Так ведь это когда было! Мало того, что ко мне в последнее время по каждой мелочи моя Надежда придирается, инкриминирует мне проступки, которые я не совершал, так ещё и посторонние люди меня укоряют.

– А я не посторонняя. Я, тебе троюродной тёткой прихожусь! – обиженно сказала Саломея Архиповна.

– У нас в деревне все дальние или близкие родственники.

– Словам-то ты, каким выучился – «инкриминируют»! – неожиданно легко старуха выговорила сложное слово. – Ишь, ты! Знаю, это тебя участковый Николай научил таким мудрёным словечкам. Вот с ним, с приятелем своим, и расследуйте происшествие у колодца. Это по его части, а меня не впутывай в тёмные дела.

– Что мы в сенях стоим? Ведь я родственник, хоть пригласи в избу, – попросил Пётр.

– Проходи в комнату. Не хочу я тебе много объяснять, но не удивляйся ничему в моём доме, – сказала старуха.

Саломея зашла в комнату и выключила старомодный зелёный абажур.

– Ты что делаешь, Саломея? Наоборот, свет повсюду надо включить, ставни закрыть и занавески плотнее задёрнуть! – посоветовал Пётр.

– Неужели ты темноты боишься, словно малый ребёнок? Правда, и я в последнее время привыкла по вечерам со светом сидеть. Неуютно мне жить на краю деревни. Но теперь, как ты пришёл, экономить стану, – сказала хозяйка. – Достаточно, что торшер в этой комнате горит, да ночник в спальне включён.

Старуха пододвинула Петру стул и предложила:

– Садись. Чай пить будешь?

Пётр задумался, замялся, а потом сказал:

– Всё же, не могу я у тебя засиживаться. Пора домой возвращаться, а то меня Надежда искать будет. Что я, не мужик, что ли? Чего мне бояться?

– Верно рассудил! А, ну как отыщет тебя Надежда и увидит, что ты от колодезных русалок скрываешься у старой Саломеи и чаи гоняешь. Вот будет потеха! – засмеялась старуха, прикрывая беззубый рот рукой.

– Вот именно. Вроде я уже успокоился. Те, которые возле колодца были, наверно уже ушли в чащу. Иначе они давно бы в дверь и окна ломились. Пожалуй, я не пойду к колодцу. Шут с ними, с вёдрами! Лучше направлюсь к себе домой по улице вдоль заборов, поближе к домам. Да топорик мне с собой дай.

– Возьми топор. Он у меня всегда возле входной двери лежит на всякий случай. А не боишься, пусть даже и с топором, ночью на улицу выходить? Собаки-то всё ещё вон как лаем заливаются! А хозяева из изб на улицу не спешат выходить. Не тот народ стал. Детективов и ужастиков люди насмотрелись, теперь даже днём на улицу выйти страшатся. Так что, когда тебя в колодец потащит нечисть водяная, так никто на помощь не придёт, – прищурив левый глаз, спросила Саломея.

– Зачем пугаешь? И так страшновато, – поёжился Пётр.

– А теперь я и сама что-то заволновалась, – призналась старуха. – Ведь собаки всё не унимаются. Может, и впрямь беглые зеки в деревню пришли. Так вроде зона от нас далеко. Да и про побег оттуда участковый не предупреждал, и по телевизору ничего не сообщали.

В это время ударили настенные часы. Из-под ног шагнувшего к двери Петра бросилась чёрная кошка бабки Саломеи. Пётр вздрогнул и истово перекрестился.

– Ты случайно не мою Муську у колодца увидел? – спросила старуха. – Она в форточку иногда ночью гулять бегает.

– Нет. Та зверюга намного крупнее твоей кошки. Да и глаза у неё жёлтым огнём горели, а у твоей Муськи они зелёные.

– Даже глаза у кошек разглядел! Наблюдательный ты.

– Это есть такое у меня свойство, – похвастал Пётр.

– А если ты наблюдательный, то скажи, кто у меня, кроме кошки в доме есть живой? – усмехнувшись, спросила Саломея.

– Ты что это, Архиповна, таким вкрадчивым голосом меня об этом спрашиваешь? Не пугай!

– Ты не дрожи, а отвечай!

– Ну, я здесь есть. Или ты деда какого завела, старая?

– Зачем мне дед? У меня племянник из города приезжает, когда чего починить в избе требуется.

– Тогда, кроме Муськи, у тебя тут больше никто не живёт, – развёл руками Пётр.

– А вот и не угадал, – лукаво улыбнувшись, сказала хозяйка и предупредила:

– Присмотрись. Только не закричи, как увидишь, а то его разбудишь.

Пётр осмотрелся в комнате, освещённой тусклым светом торшера, но никого, кроме кошки, лежавшей на коврике возле кровати, не увидел.

– Нет тут никого, – повторил Пётр.

– А ещё говорил, что наблюдательный, – сказала старуха.

Пётр развернулся и решил сесть на скамью, стоявшую возле стены.

– Стой! – всплеснула руками Саломея. – Раздавишь!

Пётр посмотрел на скамью, половину которой занимало лёгкое короткое скомканное одеяло. Под ним лежал кто-то маленький, накрытый с головой. Одеяло мерно вздымалось от лёгкого дыхания спящего.

– Он спит, – провозгласила Саломея.

– Кто там? – спросил Пётр.

– Необычное существо. Я его в лесу нашла, когда за грибами недавно ходила. Он лежал за кочкой на болоте. Я его чуть живого подобрала. Поначалу он мне страшненьким казался, а теперь привыкла.

– Надо о нём участковому сообщить.

– Я своих не выдаю! – проворчала Саломея.

– А кто у тебя – свой? – подозрительно спросил Пётр.

– Те, кто лечиться ко мне ходит. А этого я тоже к себе на излечение взяла. У него голова была разбита.

Пётр осторожно приподнял одеяло и похолодел от увиденного.

Голова маленького существа, лежавшего на лавке, была перебинтована. Из-под бинтов на лбу у него торчали желтоватые рога. Серое личико спавшего было сморщено, словно печёное яблоко. Длинный с расплющенным кончиком нос напоминал поросячий пятачок. На месте ушей у него были небольшие круглые отверстия. Тельце существа было покрыто нежной серой шёрсткой.

– Так вот, оказывается, кто для тебя «Свои»! – прошептал Пётр. – В шерсти он весь и с рожками. Выходит, представителя нечистой силы укрываешь, Саломея!

– Зря я тебе его показала. Смотри, только попробуй проговориться! У меня разговор короткий. Несколько слов на закате произнесу, и тогда не говорить, а блеять до конца жизни будешь. Ты меня знаешь! – пригрозила Саломея.

– Знаю, что ты ведьма! – буркнул Пётр и тихо добавил:

– Как и все бабы…

– Вот и бойся меня, – уже спокойно сказала Саломея. – А его я тебе показала, чтобы знал правду. Люди поговаривают, что в нашей деревне и в окрестностях необычные вещи творятся. А ты не пугайся, если что необычное встретишь. Думаешь, я не вижу, что с колодцем странности происходят? Вода в колодце то уйдёт так, что ведром не достать – цепи не хватает, то снова прибудет. Иногда по ночам видела, как из колодца вылетали светящиеся фиолетовые и синие шары. Я только не говорю о них никому. Ещё подумают, будто я ненормальная. Вот Митрича посчитали пьяным, когда он на шоссе заплутал средь белого дня, хотя Митрич уже лет десять, как завязал с выпивкой. А, если и поверят мне, так быстро закопают этот колодец, а мне потом придётся далеко за водой ходить.