– Ну уж точно не за твой: на тебе надето на меньше, чем ты сейчас заказал, – и она улыбнулась, хотя и снисходительно, но в целом без злобы. Хорошо, наверное, свысока принимать чужие слабости, когда о комплексе неполноценности знаешь только из фильмов. Ксю достойно выдержала первую атаку, показав, что с ходу её не возьмёшь, так что следовало отбросить легкомысленную разведку боем и приготовиться к схватке с серьёзным, хорошо окопавшимся противником: не дождавшись услуги от нового знакомого, она сама заказала себе «То же, что и молодому человеку», зачем-то польстив его возрасту, и когда официант одновременно принёс напитки, первая подняла бокал, произнеся ожидаемую банальность «За знакомство». Отпив глоток – кавалер за это время осушил тару полностью, – она, видимо, желая поддержать начавшийся было разговор, спросила его, почему он один, и вот тут-то, подстегнув мозг дозой любимого допинга, Михаил понял наконец, как ему следует вести себя, дабы как можно быстрее спровадить юную особу восвояси.
Прибывший через час с небольшим Сергей застал картину слезливой исповеди пьяного неудачника объекту своих грёз и фантазий. Остапа, что называется, несло, и, распаляясь всё больше, Михаил вываливал едва знакомой женщине всю мнимую правду о тщетности попыток найти свою любовь:
– Не любят меня они, понимаешь. То есть – вы не любите, – он вытер рукой довольно-таки не скупую мужскую слезу, которая побежала по его щеке, грозясь вызвать вслед за собой целый водопад. – Я, конечно, понимаю, что убогий какой-то и полно вокруг красивых успешных мужчин, но ведь они так непостоянны, а я – дайте мне только такую возможность – буду верен ей, стану заботиться о своей возлюбленной, положу жизнь на воплощение её прихотей. Здорово, Макиавелли, – не отрываясь от основной темы, протянул он руку Сергею, который, если бы не это многозначительное обращение, и вправду бы подумал, что его товарищ вовсю рыдает в жилетку, так натурально тот играл взятую роль. – И что же в результате – ноль. Они все меня игнорируют! И ради кого? Себялюбивых, подкачанных мужиков, которые плевать хотели на то, чтo на самом деле желает их дама сердца. Да и какое там сердце, – чуть переиграл он и ударил по столу, впрочем, не выходя из образа: несильно схватив пошатнувшуюся было свечку и пугливо оглядевшись по сторонам, – там одна лишь похоть без всякого, всякого уважения к личности… её, – прошептал таинственно Михаил и на этом счёл нужным поставить весомую точку, предоставив Сергею возможность насладиться произведённым эффектом. – Я в сортир. Пшепроше пани, извиняюсь за произнесённую грубость, – и, довольный собой, он полез через Ксю в направлении выхода из-за стола. Улыбнувшись ей как можно более отвратительно, он-таки освободился от власти наличествовавшей мебели и, картинно пошатываясь, потащился к бару узнавать дорогу к искомому месту.
Странно, но ему отчего-то понравилось играть эту навязанную обстоятельствами роль придурка, не способного даже в малейшей степени чувствовать смущение или заботиться о чём-либо, кроме собственного удовольствия. Настоящий гедонизм – это не только наслаждение, превращённое в добродетель, но ещё и отсутствие совести, чтобы позывы собственного тела были выше любых условностей и моральных норм, принимая в расчёт лишь опасное соседство означенных желаний с нормами УК, но с тем, чтобы уж непременно плевать на всё остальное. Это был тот случай, когда юная Ксюша воочию убедилась, что самый банальный клозет может заставить человека переродиться в буквальном смысле слова и почти на глазах, потому что вернувшийся дебиловатый, но важный клиент стал вдруг совсем другим человеком, который, плюхнувшись рядом с Сергеем, поразительно трезвым голосом заговорил, столь легкомысленно отправив в небытие недавний образ:
– Интересное ощущение: я могу запросто прожить ещё полвека, но меня это нисколько не радует. Алкоголь действительно возвышает посредственность над привычной обыденной средой. Учитывая почти что бессознательность детства и агонию юности, я прожил от силы треть жизни, но уже умудрился чертовски устать. Может, в мужчине заложен какой-то исходный код, который мешает ему наслаждаться жизнью, перешагнув рубеж молодости. Как мне с этим жить, к чему стремиться, если всё лучшее безвозвратно ушло; осталась только быстро остывающая надежда на чудо, которого, как известно грубой материалистической науке, в природе не бывает. Ну, тогда в жопу эту ойкумену, и да здравствует лучший из миров, где я могу вырабатывать серотонин включительно до гроба. Я не хочу отсыревшей тоски, пошло завуалированной под обожание малознакомых внуков, мне нужно что-то абсолютно своё, над чем я мог бы прочесть эпитафию, не покраснев от стыда за чересчур явный вымысел. Пусть тараканы, но мои; довольно и комплексов, но как знак принадлежности к личности: убогой и жалкой, но неповторимой. Личность. Вот, кстати, это слово неизменно рождает лживый ассоциативный ряд, который уводит нас от истинного значения, представляя воображению портрет джентльмена в цилиндре и фраке, держащего в руке букет цветов для прекрасной дамы. Правда, не стоит забывать, что под фраком у него несвежие семейные трусы, трёхдневной выдержки носки, протёртые на пятках, и убогая, местами рваная, белая в далёком прошлом майка, впитавшая в себя цвета всех вещей, когда-либо деливших с ней тесное пространство стиральной машины. И сам он есть не более, чем узколобый водила, подписавшийся за три тысячи рублей доставлять страждущим романтики бальзаковского возраста дамам букеты от поклонников по схеме «джентльмен-доставка». Его убожество столь велико, что даже на рекламной картинке как будто просвечивают плохо выбритая рожа и несвежее бельё вкупе с большей частью матерным словарным запасом отставного газелиста, столь блестяще завершившего свою многотрудную карьеру. Этот верх убожества будет, тем не менее, беззлобно потешаться надо мной, сжимая в руках банку синюшного суррогата под видом разливного пива, ибо он уверен, что тратит время на заслуженный досуг после трудового дня, потягивая вкуснейший лагер в удобной упаковке. Так преклонимся же перед его низостью, господа, снимем воображаемые шляпы и посмотрим заискивающе в глаза преуспевающему хозяину жизни, который оставил нас на обочине мироздания ещё тридцать лет назад, перейдя через дорогу и зачислившись в соседнее со школой профессиональное техническое училище, где современный Демосфен вложил в его узкую башку единственно верную истину, что счастье в неведении. И он, этот вечный Вася, легко перещеголявший бы своего коллегу-жида, так и пошёл сеять по миру разумное, доброе, вечное, движимый простым и понятным императивом: «но если есть в кармане пачка…» Я даже не сдаюсь, потому что он не победил: нельзя выиграть там, где у противника нет ни единого шанса, разве что размазать по губам вкус поражения и попытаться упиться собственным ничтожеством, что я с успехом и проделываю вот уже несколько долгих лет.
– Ма-ла-дец, – по слогам отчётливо произнёс Сергей в ответ на эту неожиданную тираду, потому что собравшаяся уже было не то что уходить, а самым позорным образом бежать. Ксюха теперь, прищурившись, рассматривала оратора. В её далеко не тусклой жизни было довольно самой подобострастной лести, но она всё же сохранила свою тонко чувствующую натуру от посягательств развратной вседозволенности и потому умела чувствовать неочевидную красоту. Будь он хоть чуточку приличнее одет, и это внимание вполне могло бы переродиться у неё в неподдельный интерес, и тогда – кто знает, как сложилась бы в дальнейшем судьба Михаила, потому что, если женщине интересно, то добрая половина пути к её обольщению уже пройдена и остаётся лишь дожать ситуацию, не наделав каких-нибудь совсем уж откровенных глупостей. К несчастью или наоборот, но грязная дешёвая обувь в её глазах была из тех роковых ошибок, которые исключают для её обладателя попытку номер два, потому что являются, как широко известно, гораздо большим недостатком, чем самая лютая неверность. Зерну, хотя и против воли, но брошенному на благодатную скучающую почву, не суждено было дать обильные всходы вследствие очевидно чрезмерной бестолковости сеятеля, и как знать, насколько искренне тот махнул бы на это рукой, узнай, как близок только что был к самому что ни на есть обладанию источающей красоту и молодость женщиной.
