– Как этот фильм можно было не посмотреть? Он прекрасен!

Я немного перевозбудился, но тут же успокоился. Проглотил порцию еды.

– Мы обязательно должны наверстать упущенное.

Грейс ничего не ответила, отвлеклась на Джулию, которая спускалась из своей комнаты.

– Милая, – произнесла она, – все хорошо?

Джулии было восемь лет. Она подбежала к столу и села на свое место.

– Доброе утро, Джулия.

Она была маленькой копией своей мамы – те же каштановые волосы, те же голубые глаза, аккуратные уши, маленький нос, да и вообще, они с Грейс были очень близки – мужчина не может рассказать своей дочери о том, каково это – быть женщиной. Ответственность за это лежит на плечах матери, а отец.., – нет, я, конечно, рассказывал Джулии о том, что плохо, и что хорошо, и когда дело дойдет до общения с парнями, то я тоже проявлю инициативу, но в таком раннем возрасте я не хотел, чтобы Джулия знала о том, каким жестоким может быть мир.

– Как спалось, Джулия?

– Я спала хорошооооо, – она улыбалась во весь рот. Баловалась.

– Джулия! – пригрозила Грейс, – воспитанные девочки так себя не ведут.

– А вот и ведут! Спала хорошооооо. Хорошо спалааа, – она не могла усидеть на месте.

– Джулия! – Грейс нахмурила брови, но Джулию было не остановить. Слишком хорошим было ее настроение в то утро. Она баловалась и приглашала нас в свою игру, и отказываться от ее приглашения было бы грубо.

Мы завтракали и смеялись. Улыбались. Щекотали друг друга по очереди и дурачились. Даже Грейс пару раз скорчила рожу, что говорило о беззаботной радости, которую она испытывала в тот момент – теперь она сама стала взрослой копией своей дочери, которую абсолютно не волновали ни ее внешний вид, ни ее манеры, ни то, как она выглядит в глазах людей, и ни то, что о ней думают – она была собой и не чувствовала посторонних взглядов со стороны, и в этом была вся прелесть того утра, пока по телевизору не начались новости.

Грейс и Джулия продолжали играть, а я откинулся на спинку стула, глотнул полуостывший кофе и переключил канал, на котором давно уже шел другой, незнакомый мне фильм.

– А сейчас к главным новостям. Пожары в Австралии продолжаются уже пятый месяц. За это время погибло двадцать четыре человека, уничтожено шесть миллионов гектаров леса и, по приблизительным подсчетам, погиб миллиард зверей. Власти Австралии бьют тревогу. Человеческих сил не хватает, чтобы остановить огонь…

Грейс развернулась к телевизору.

– Многие знаменитости откликнулись на призыв о помощи. Актер Рассел Кроу выставил на аукцион свою кепку, пообещав утроить самую высокую ставку и пожертвовать вырученные деньги. Крис Хемсворт пожертвовал миллион долларов. Кайли Миноуг, Николь Кидман, Элтон Джон и Леонардо ди Каприо также не остались в стороне и пожертвовали крупные суммы на борьбу с огнем.

С ее лица сошла улыбка. Пропало счастье. Она смотрела репортаж из новостей и, сопереживала? Ей было жалко людей, жалко зверей, жалко всех тех, кто пострадал от сил природы – всем своим видом она показывала, будто чувствовала боль, будто страдала вместе с людьми, будто этот пожар коснулся ее так же, как и коснулся всех тех, о ком говорили в новостях.

– По предварительным данным, Австралия будет восстанавливаться от пожаров более ста лет, но в полном объеме восстановиться не сможет никогда.

Я никогда не разделял сочувствие – не был эмпатом и не понимал, как можно сочувствовать кому-то. Я понимал проблему людей, и мог помочь, если меня об этом попросят, но, чтобы проблема кого-то вызвала у меня сочувствие – нет. Это было неведомое мне чувство, впрочем, я допускал, что другие люди могут сочувствовать и представлять страдания других на себе, но я, к сожалению, или, может быть, к счастью, этого сделать не мог. Я не понимал, какое отношение проблема другого имеет ко мне, и почему я должен помогать просто так, не получая выгоду за потраченные мною силы? Возможно, потому что я реалист. Возможно, потому что я понимал, что всем помочь нельзя, и для того, чтобы кто-то жил хорошо, кто-то должен жить плохо.

Грейс со слезами на глазах стояла в стороне. Джулия смотрела на маму, и я уже вставал из-за стола, чтобы подойти к своей жене и успокоить ее, как зазвонил телефон.

– Барри, доброе утро!

Барри был мужем сестры Грейс. Он был мерзавцем, но я, местами, неплохо с ним ладил – эдакая семейная дружба, где у каждого есть свой интерес.

– Да. Давно не виделись. Как ты?

Последний раз мы виделись в новогоднюю ночь.

– Заняты ли мы сегодня?

Я отложил трубку за ухо.

– Грейс, это Барри, он спрашивает, заняты ли мы сегодня, и если нет, то сможем ли мы прийти в гости?

Грейс была расстроена. Она отвела свой взгляд, но через мгновение вновь посмотрела на меня.

– Скажи, что мы не возражаем.

– Барри, ты еще тут? Грейс гово…

И вот что интересно. Я продолжил разговор по телефону, но заметил интересную особенность Грейс, которую ранее не замечал – пожары в Австралии тронули ее до глубины души, и я рад, что моя жена обладает сочувствием и сможет передать эту черту нашей дочери, но, когда Грейс узнала, что Барри приглашает нас в гости, она стала другим человеком, изменилась в лице – та Грейс, которая минуту назад сопереживала жителям Австралии и всем этим мертвым зверям ушла, и на ее месте появилась Грейс, которая собирается весело проводить свое время в приятной компании. С ее лица в момент пропала печаль, ее расстроенный, даже, будет вернее сказать, заплаканный взгляд сменился взглядом предвкушающим радость – подобно ребенку, который плачет от того, что ему не разрешили завести щенка, но стоит родителю удовлетворить желание ребенка, как печаль пропадает на глазах.

Она уточнила

– Что он сказал?

– Барри приглашает в гости, говорит мы давно не виделись – мясо, вино, разговоры – все как всегда.

Я стоял напротив Грейс, а она смотрела на меня все тем же взглядом, каким смотрела обычно; взглядом, к которому я привык – тем взглядом, в который я влюбился, но почему-то сейчас я ощущал, будто смотрю в глаза змее.

Финальная сцена произведения может перевернуть мнение обо всем, что было до нее – так, например, в главной сцене фильма «Запах женщины», герой Аль Пачино предстает в образе доброго и порядочного человека, хотя на протяжении всего фильма его выставляли тем еще мерзавцем. Не знаю почему, но меня зацепил этот фильм, и с момента своего первого просмотра я хотел быть похожим на Фрэнка Слэйда – он был мужествен, уверен в себе, справедлив, и защищал того, кто нуждался в защите. А еще у него было особенное, уважительное отношение к женщинам, и я считал это правильным.

Грейс вышла из дома вместе с Джулией. Они спустились по мощеной тропинке вниз, прошли мимо рукодельного фонтана, обогнули дерево, из-за которого я купил этот дом, и вышли к гаражу, а затем обе сели в машину, захлопнули за собой дверь и пристегнулись.

Я завел «Кадиллак», снял его с ручного тормоза и, нажав на педаль газа, отправился в гости к Барри и Линетт вместе с семьей. Наш дом остался позади.

Еще до того, как мы тронулись, я обратил внимание на резкий запах, что исходил от Грейс, и направил нос по его течению.

Грейс это заметила.

– Тебе не нравится? – с настороженным видом спросила она, не сводя с меня взгляда.

Она ждала моего ответа. Была не уверена в своем выборе духов – для Грейс всегда было очень важно выглядеть идеально, и она сомневалась, правильно ли она поступила, использовав новый, незнакомый ранее флакон – я понял это по бренчащим звукам фурнитуры, навешанной на ее сумочке, покой которой нарушала утонченная женская кисть с тонкими, но длинными пальцами, один из которых был украшен обручальным кольцом с блестящим камнем – в такие неясные моменты, когда одолевают сомнения, лично я руководствуюсь интуицией – неким поверхностным анализом происходящего вокруг, который, по моим наблюдениям, всегда говорит правду – сомнения Грейс были оправданы, и духи были действительно немного резки, но не мог же я сказать своей жене, что она была красива, как и утром, но сейчас от нее пахло не увлажняющим экстрактом кокосового молочка, который содержится в геле для душа и ласкает мое обоняние по утрам, а духами, которые пахнут запахом скотного двора. Я ничего не имею против аромата ромашки, сена, запаха свежескошенной травы и, к моему удивлению – терпкого и стойкого запаха кожи, перемешанного с древесиной, но этот букет абсолютно не подходит элегантной красавице, скорее наоборот, ее образ должен оттенить запах гвоздики, ландыша или дикой розы, вперемешку с лавандовым настоем, но никак не грубый и резкий аромат. Впрочем, Грейс совсем нечего было бояться, она выглядела как всегда красиво, но если бы духи были подобраны удачно, то она выглядела бы лучше – то же самое как к девяти прибавить единицу и получить десять – простая математика, которая в данном случае призвана усилить женскую красоту.